Читаем без скачивания Зубы Дракона - Александр Золотько

Что же ты, Хорунжий? Как же ты не предусмотрел этого? Ты же говорил, что вы прочесали всех потенциальных исполнителей заказа, запустили слух, что трогать Шатова нельзя, иначе обидится некто господин Гаврилин, который поддерживает каким-то образом мир и порядок среди городской братвы, пользуется непререкаемым авторитетом у воров, а сам, кажется, представляет неофициальную, но очень влиятельную и эффективную организацию.

Хорунжий говорил, что риска почти нет. Остается вероятность, что Дракон мог передать заказ в другой город, но гастролер был бы сразу замечен и взят. Местными уголовниками.

И все-таки, кто стрелял…

Мог бы стрелять, быстро поправил себя Шатов. Мог бы. Он не стрелял, не было ничего этого. Это только игра мысли, логическая задача, которую нужно решить. Только умом. Никаких эмоций.

Только умом.

Хорунжий говорил…

Кстати, почему здесь нигде не упоминается Хорунжий? С одной стороны, понятно, Хорунжий своей деятельности не афиширует. И ребята его умеют эффективно работать, оставаясь незаметными.

Тихо и эффективно, чтобы не попасть в поле зрения организации Дракона. Они верно поняли, что за Драконом кто-то стоит. Они это поняли еще до того, как это сообразил Шатов. Но только Шатов смог просчитать цели этой организации. Заработок на городских сафари. Тир для желающих безопасно получить острые ощущения.

Ребята Хорунжего очень хотели выйти на хозяев Дракона…

Кстати, зачем?

Уничтожить? Кто сказал? Хорунжий этого не говорил. У Шатова не было времени и желания расспрашивать Хорунжего о дальнейших планах.

Они только знали, что хозяева Дракона могут выйти на Шатова. И, наверняка, могли его пасти, держа в качестве приманки. То, что Хорунжий стал почти другом Шатова, ничего не значило. Ровным счетом ничего.

Шатов прошелся по комнате.

Но они сдали его в дурку. Не в элитную и безопасную клинику «Гиппократ», а в самую обычную дурку, где нечего жрать, и санитары лупят непослушных пациентов.

Куда логичнее было бы его поместить в «Гиппократ»… Логичнее? А зачем?

Проморгали стрелка. Может быть, даже взяли его после стрельбы. Обнаружили, что это просто наемник, а не посланец тайной организации, втихую грохнули его и обнаружили, что Женя Шатов ведет семейную жизнь с призраком…

Спокойно, Жека! Сидеть, не дергаться. Не нужно истерики. Это только анализ данной версии. Только анализ их дерьмовой версии.

Итак, Хорунжий обнаружил, что Шатов съехал крышей. Конкретно и серьезно. На хрена Хорунжему такой Шатов? Не самому Хорунжему, тут еще можно строить какие-то иллюзии, а начальству Хорунжего, тому же Гаврилину? Ценность Шатова была в потенциальном интересе к нему со стороны хозяев Дракона. А чокнутый Шатов им тоже не нужен. И Шатова списывают. Отправляют на пожизненное лечение.

Или даже на смерть, потому, что…

Он постоянно подсчитывал, если верить бумагам из клиники, сколько дней осталось до родов. Он и вправду постоянно помнил эту дату. И уже оставалось не так много дней.

Как бы он перенес то, что роды…

Спокойно. Спокойно.

Если верить этим бумагам, то все выглядит так. Шатова настигла давняя заготовка Дракона. Мозги не выдержали, и ценность Шатова упала до нуля.

И все. И его вышвырнули. А эти… А Замок его подобрал и зачем-то решил вылечить. Зачем?

Из человеколюбия?

Ерунда. Они дали ему понять, что заинтересованы в нем. Хотят из него сделать нового Дракона? И поэтому их так восхитил выбор Шатовым домика, в котором Дракон жил. Что из этого следует?

И как они могли бы использовать Шатова, похитив его? Как бы ты сам это придумал, Шатов? Как?

Ты сидишь в дурке, о тебе забыли практически все. Женщина, которую ты любил – мертва.

Не дергайся, это только предположение.

Вита – мертва, тот, кого ты почти считал своим другом, тебя бросил. И жить, вроде бы, незачем. И никто к тебе серьезно не относится. Все уже тебя причислили к умалишенным.

Как можно тебя использовать, чтобы все-таки осуществить план замены Дракона? Как? Думай, Шатов, думай…

Думай. Легко тебе сказать, Евгений Сергеевич. Можно вот выдернуть тихонько из клиники Шатова, вылечить его быстренько, а потом снова вернуть наместо, чтобы он был официально выписан. И никто, в том числе и Хорунжий с Гаврилиным, не смогли понять, что охота продолжается, что ею руководит вчерашний сумасшедший.

Красиво? Красиво.

Что из этого следует?

Воздух в комнате закончился. Сердце стало медленно затихать. Кто-то скулит рядом, услышал Шатов, тоскливо, на одной ноте. Кто это? Ты сам, Шатов.

Ты поверил? Ты поверил, Шатов.

Ты взял и поверил людям, которых сам же не считаешь людьми. Ты поверил, а это значит, что Виты нет. Что она умерла вместе с вашим не рожденным ребенком.

И ты скулишь, Шатов, чтобы не закричать, чтобы не броситься головой на стену. Ты поверил, Шатов! Ты поверил!

Стены поплыли в медленном хороводе.

Тебя все-таки настиг Дракон. Все-таки нанес удар. Неотразимый удар. Он вчера сказал, что теперь может вырваться в этот мир уже без твоей помощи. Он знал, что ты сегодня прочтешь эти бумаги. Дракон всегда это знал, он ждал, когда ты прочтешь и поверишь…

Сердце остановилось.

Шатов тяжело осел на колени, схватившись за грудь. Все замерзло там. Все превратилось в лед. Душа, мысли, чувства – все превратилось в лед.

Вита.

Он не имел права верить, но поверил. Он поверил. Вита. Вита…

Им действительно нет смысла врать. Если они надеются его уговорить, то понимают, что он вернется в город, домой и все увидит наяву. Ту же могилу жены. И если они хоть в чем-то соврали, то…

Они это должны понимать.

Прости, Вита. Не за то прости, что не уберег, а за то, что поверил в твою смерть. Поверил.

Шатов лег лицом вниз на пол.

Сейчас взять и умереть. Не убивать себя, не вешаться, а умереть. Тихо уснуть и проснуться уже возле Виты и не рожденного ребенка.

Почему он разучился плакать? Кто сказал, что мужчины не плачут? Почему вместо слез у него просто горят глаза, а из горла вырывается только протяжный, долгий стон. За что ему такое?

За что?

Шатов ударил кулаком об пол. Перекатился на спину и прижал руки к лицу. За что! За что? За что? Ударился головой об пол. Еще раз. Еще раз, сильнее, словно надеясь размозжить ее.

– Нет! – у Шатова наконец вырвался крик. – Нет!

И снова удар. Затылком об пол. Нет! Он не хочет!

– Я не хочу! – крикнул Шатов. – Не хочу!

– Милый, не нужно, пожалуйста, не нужно, – кто это причитает возле него?

Светлана… Что она здесь делает? Пришла подтвердить, что он вдовец? Что теперь она может с полным основанием тащить его к себе в постель?

– Что, вдовца не видела? – спросил Шатов. – Решила посмотреть? Или хочешь взглянуть как бьется в истерике убийца Драконов? Уйди!

– Пожалуйста, Женя, ну пожалуйста… Я тебя очень прошу… Не нужно…

– Что не нужно? Жить не нужно? Не нужно помнить свою жену? Чего не нужно? – Шатов оттолкнул Светлану и сел на полу. – что ты можешь понимать в этом? Не нужно!

– Успокойся… – простонала Светлана.

– А что? Вызовете санитаров? Боишься, что я снова сорвусь? Что съеду крышей? – Шатов понизил голос. – Я тебе скажу по секрету – я уже не смогу сойти с ума. У меня уже не получится. Не выйдет… Мне не с чего больше сходить… Как в старинном романсе – мне нечего больше любить и не с чего больше сходить. Ты с самого начала все знала?

– Да, – пробормотала Светлана.

– Да… И вы что, делали ставки на то, как я отреагирую на это? Вы спорили, ударюсь я в истерику или снова сделаю вид, что все нормально, что моя жена жива и вот-вот родит ребенка?

– Мы не спорили.

– Вы были твердо убеждены! В чем? В том, что я приду в себя? Что я вспомню, как хоронил ее? Так я не вспомнил. Я не могу этого вспомнить. Я помню, как она мне улыбалась, помню как бился ребенок у нее внутри… Я это помню. Я не помню, как в нашу машину стреляли…

Шатов осекся. Стреляли в машину. Он помнил, как стреляли в машину, помнил, только его мозг все перекрутил, вытолкнул это воспоминание из февраля в июнь. И убрал из этого воспоминания Виту.

Выстрелы. Выстрелы, и Шатов бежит. Через лес? По улице? Какая уже разница. Шатов бежит, а сзади доносятся выстрелы, сзади лежит смертельно раненная его жена, а он убегает, он бежит, шарахаясь из стороны в сторону, потом падает… Он решил, что в него выстрелили, а на самом деле он просто упал. Упал и потерял сознание от удара головой.

Плоть его жены рвали пули, а он ударился головой, когда пытался убежать.

Трус и подонок.

Он сорвался крышей не после смерти жены, он смертельно испугался там, в машине, и боялся вспомнить не о смерти Виты. Он боялся вспомнить о своем предательстве. Он боялся вспомнить об этом, поэтому врал себе и окружающим.