Читаем без скачивания Книга Асты - Барбара Вайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Det er mækeligt, men sidste Gang Sergeanten kom paa Besøg, var det Hansines Frieftermiddag. Jeg kan sværge раа, at jeg ikke arrangerede det med Vilje, men det var bare belt tilfældigt.
Удивительно, но в прошлый раз, когда сержант приехал навестить меня, у Хансине снова был выходной. Клянусь, я ничего не подстраивала, это случайное совпадение.
Но для меня большая удача, что ее нет дома, когда он приезжает. Мне бы не хотелось, чтобы она мелькала перед глазами в своем фартуке, повторяла, как он красив, или делала дурацкие намеки. Сейчас, поскольку ее нет, ничего такого не будет.
Она уехала погостить у родителей Кроппера до свадьбы, которая состоится в следующем месяце. Честно говоря, я ей не завидую. До обручения старая миссис Кроппер никогда не упускала случая упрекнуть, что она иностранка, придиралась к ее английскому, и демонстративно подчеркивала, что она на целых шесть месяцев старше Кроппера. Вот уж преступление. Что за вздор!
Бедняжка Хансине больше всего боится, что будущая свекровь обнаружит ее неграмотность. Ума не приложу — как она собирается это скрыть?
Апрель, 12, 1920Хансине выходит замуж. Нас с Расмусом пригласили на свадьбу, но мы, конечно же, не пошли. Я подарила счастливой паре королевскую копенгагенскую вазу, которая хранилась у меня целую вечность. Ее подарила мне на свадьбу сестра дяди Хольгера. Ваза мне никогда не нравилась. Все эти годы я держала ее в буфете, так далеко запрятанную, что вряд ли она попадалась Хансине на глаза. Однако когда я протянула ей вазу, она одарила меня таким взглядом, что я уже не уверена. Надеюсь, она не разобьет ее, как делала не единожды с самой лучшей моей посудой.
Новую служанку, которую взяли вместо нее, зовут Элси. Надо же, Эмили и Элси. Не перепутать бы! Миссис Кроппер, так теперь зовут Хансине, будет жить с мужем в Лейтонстоуне. Возможно, в один прекрасный день — если меня пригласят — я попрошу сержанта свозить меня к ее дому, хотя, наверное, не стоит. Я найду более интересные места для прогулок.
Кто бы мог подумать, Расмус согласился, чтобы сержант возил меня. (Надо записать, чтобы не забыть. Его зовут Гарри.) Я была уверена, что Расмус придет в ярость, с ним в последнее время это случается все чаще и чаще. Я уже представила, что он скажет: «Если моя жена выезжает в моей машине, за рулем должен быть только я». Но он лишь заметил, что мы можем брать только «мерседес», который, насколько мне известно, нравится ему меньше других машин.
Гарри был очень доволен предложением и сказал, что согласен возить меня на прогулки каждую субботу, если я захочу. И вечерами в будние дни после его работы. Он служил в Комиссии по водоснабжению, хотя начинал, по его словам, с кучера.
— Конечно, лучше по субботам, — проговорила я. — Но как же ваша жена и дочери? Разве им не хочется, чтобы вы были с ними на выходных?
Он улыбнулся и ответил, что никогда не забывает о семье. И мы отправились в нашу первую поездку в Хартфордшир, осмотреть окрестности и полюбоваться симпатичными деревнями.
Какое-то время я чувствовала себя неловко. Я всю жизнь считала, что люди его класса обязательно воспользуются случаем, если ты позволишь себе расслабиться в их присутствии. Но с его стороны не было и намека. Он оставался вежливым и почтительным. Я захватила с собой еду. Мы нашли удобное место под деревьями у тихой проселочной дороги. Гарри достал из машины корзинку для пикника, расстелил на траве скатерть. Потом положил для меня одеяло и подушку. Я поняла, что садиться рядом со мной он не собирается, а хочет пройтись.
Я не могла этого допустить и заставила его сесть напротив. Сначала он выглядел очень смущенно, но вскоре это прошло. Такое незнакомое чувство: наконец-то, в моем, мягко говоря, зрелом возрасте, я встретила кого-то, с кем могла поговорить. Я понимала, что должна воспользоваться этим шансом, прежде чем он исчезнет навсегда.
Гарри расспрашивал меня о Дании, о том, как ощущаешь себя в изгнании, а я обратила внимание, что деревья, под которыми мы расположились, — это буки. Вдруг на меня накатила такая тоска по дому и покинутой стране, что защемило сердце. Мне показалось, что он это заметил, но не сменил тему, а продолжал расспрашивать о Дании, и вскоре эта непринужденная болтовня и воспоминания помогли мне прийти в себя, я почувствовала себя лучше и снова могла смеяться.
Гарри очень много знает. Я собиралась написать «для рабочего человека», но это было бы неправильно. Он знает много для любого человека. Например, он хорошо знает историю и рассказал мне, кто из членов английской королевской семьи был женат на датских принцессах. В тот момент я не могла ни согласиться с ним, ни опровергнуть его слова. Но потом я заглянула в энциклопедию и обнаружила, что он был абсолютно прав. Он хорошо знает окрестности, рассказывал об одном английском художнике, о котором я не слышала. Я даже не знала, что у англичан есть художники. Его звали Джон Констебл.[33] Он рисовал природу, леса и поля Суффолка и Эссекса, но жил и похоронен в Хэмпстеде. Я сказала, что можно съездить на его могилу.
На следующей неделе мы собираемся взять с собой на прогулку детей. Гарри очень любит Свонни, всегда говорит, какая она очаровательная и прелестная. В каком-то смысле мне это нравится. Нравится, что Свонни заслуженно восхищаются. Но с другой стороны, мне как-то не по себе. Кажется, я слегка ревную. Ревную к собственной дочери!
Июль, 29, 1920Вчера Свонни исполнилось пятнадцать. Она не хотела гостей, сказала, что в школе нет ни одной девочки, которую ей хотелось бы пригласить. У нее нет настоящих подруг. Она, как и я, трудно сходится с людьми. Родители всегда говорят о детях: «Откуда у него то-то и то-то? Ни от меня, ни от отца. И среди родни тоже такого не было». Как будто все передается по наследству. Вряд ли это так, дети просто перенимают все от родителей, которые у них перед глазами. Впрочем, это не слишком модная точка зрения.
Свонни сказала, что, если бы Моэнс был жив, она устроила бы праздник. Я хотела объяснить, что Моэнсу сейчас исполнилось бы двадцать два и, возможно, он не жил бы с нами, но не стала. Я сказала, что, хоть мы и грустим о Моэнсе, жизнь должна продолжаться и мы должны вспоминать о нем не печалясь. Но это не подействовало. Мне не хочется, чтобы ее молодость была загублена грустными воспоминаниями и размышлениями о смерти брата.
Я читаю «Холодный дом» в третий раз.
Сентябрь, 4, 1920Мы с Расмусом едем в Данию. Удивительно: я проводила праздники в Париже и Вене, но ни разу не возвращалась на родину, и теперь очень волнуюсь. Мы на день или два остановимся у его ужасной сестры в Орхусе, но остальное время проведем в Копенгагене с Эйнаром и Бенедикте. За то короткое время, когда они останавливались у нас на ночь два года назад, Бенедикте мне понравилась. Она не показалась мне едкой, злобной ханжой, чопорной и высокомерной, как все остальные. Считают, что датчане — жизнерадостный народ. Они любят пить пиво, смеяться, весело проводить время. Но я что-то такого не замечала.
Девочки останутся с миссис Хаусман. Нельзя отрывать их от занятий в школе. Вообще, мне следовало написать, что девочки останутся с миссис Хаусман, если Расмус к этому времени не поссорится с ее мужем. Он болтает на каждом углу, что мистер Хаусман надувает его, и я надеюсь, что это не дойдет до ушей мистера Хаусмана раньше двенадцатого, когда мы уезжаем.
Для этого путешествия я купила два новых наряда: сине-черный костюм-двойку от «Шанель» и фиолетовое платье для чаепития, с короткими рукавами из сиреневого с черным отливом атласа. В этом году сине-черные тона в моде, и очень кстати, что они мне к лицу. Еще у меня новые туфли, черные, открытые, с двойным ремешком и на высоком каблуке. Такая модель мне нравится больше всего. Оба платья очень короткие. Не думала, что наступит день, когда я смогу носить юбки, открывающие ноги на восемь дюймов.
Сегодня утром Эмили нашла в буфетной мертвого Бьёрна. Он уже окоченел. Бедный старый пес, он прожил хорошую жизнь, и для его породы долгую. Когда я сказала об этом Расмусу, он расплакался. Человек, который редко переживал из-за других, за исключением Моэнса конечно, плакал из-за собаки горючими слезами.
— Никто не назовет тебя Великим Датчанином, это точно, — сказала я ему.
Март, 20, 1921Гарри сообщил нечто удивительное. Мы собирались поехать в Кью-Гарденс, но полил дождь, и мы пошли в театр на дневной спектакль. Пьеса оказалась неинтересная, вряд ли я вспомню ее через неделю. Поразительно, как мне удалось уговорить Гарри взять билет и пойти вместе со мной. Мы обнаружили, что одинаково воспринимаем эту ужасную постановку, нам хотелось смеяться над сентиментальностями, и мы оба зевали на длинных монологах. Сейчас все пьесы об одном и том же: о войне и ее последствиях, о родителях, потерявших сыновей, об искалеченных парнях, о девушках, которые останутся старыми девами, потому что все юноши погибли.