Читаем без скачивания Прерия - Джеймс Купер

Миддльтон колебался. По временам ему хотелось пробраться через чащу кустарников, схватить Инесу и бежать вместе с ней. Потом он вспоминал о невозможности перегнать бешеную скачку испуганных бизонов и ощупывал оружие, решаясь оказать сопротивление бесчисленному стаду. Страх так подействовал на умственные способности доктора Баттиуса, что вызвал у него галлюцинации. Темные формы стада потеряли ясность, и естествоиспытателю стало казаться, что он видит дикое сборище всех земных тварей, которые бросаются на него все сразу, как будто для того, чтобы отомстить за все обиды, нанесенные им различным особям и видам животных во время долгого изучения естественных наук. Он пришел в парализованное состояние, похожее на то, какое бывает при кошмарах. Не в состоянии ни бежать, ни двигаться, он стоял, словно прикованный к месту, пока безумие не охватило его настолько, что достойный естествоиспытатель с отчаянным напряжением научной решимости, начал даже классифицировать отдельные экземпляры. Поль кричал во весь голос и звал Эллен, чтобы она помогла ему кричать, но голос его терялся в реве и топоте стада. Обозленный и вместе с тем странно возбужденный упорством животных и всем этим диким зрелищем, полуобезумев от беспокойства за возлюбленную и бессознательного страха, он чуть не надорвал себе глотку, уговаривая своего престарелого друга вмешаться в это дело.

— Ну, старый Траппер, — кричал он, — показывай свои знания! А не то мы задохнемся под горбами буйволов.

Старик все время стоял, опираясь на ружье, и спокойно наблюдал за бегом стада. Теперь он решил, что настало время нанести удар. Он прицелился в шедшего впереди быка с быстротой, сделавшей бы честь даже молодому человеку, и выстрелил. Пуля попала бизону в всклокоченную шерсть, между рогов. Он упал на землю, но сейчас же встал, встряхнул головой: удар, казалось, только сильнее возбудил его. Медлить дальше было невозможно — Траппер бросил ружье и, вытянув голые руки, пошел прямо навстречу несущемуся стаду.

Вид смелого, решительного человека, исполненного твердости, свойственной вполне разумному существу, почти всегда внушает уважение всем низшим созданиям. Передние быки отступили и внезапно остановились: плотная масса, шедшая за ними, рассеялась по равнине. Но из задних рядов снова донесся глухой рев, и стадо опять пришло в движение. Неподвижная фигура Траппера как бы разделила животных на два потока. Миддльтон и Поль сейчас же последовали его примеру и создали собой слабый бартер дальнейшему движению. Сопротивление передних животных в продолжение нескольких минут обороняло чащу. Но по мере того, как вся масса стада все более и более приближалась к защитникам чащи, а пыль так усилилась, что закрыла их, опасность снова увеличилась: можно было ожидать, что животные сомнут людей. Трапперу и его товарищам приходилось постепенно отступать перед количеством врагов. Вдруг разъяренный бык пробежал мимо Миддльтона так близко, что чуть не задел его, и в следующее мгновение с быстротой ветра промчался через чащу.

— Сомкнитесь и боритесь не на живот, а на смерть! — крикнул старик. — Не то тысяча дьяволов пробежит по его следам.

Но все их усилия остановить живой поток оказались бы бесполезными, если бы не Азинус. Увидя глубокое вторжение в свои владения, он возвысил свой голос среди окружающего его шума. Самые сильные, свирепые быки задрожали при этом ужасном, неизвестном им звуке, и затем все бешено устремились назад от той самой чащи, в которую за минуту перед тем рвались с пылом убийцы, жаждущего найти убежище.

Поток разделился, оставив свободное пространство; две темные колонны прошли по обеим сторонам леска, чтобы на другом конце, на расстоянии одной мили соединиться. Как только старик увидел внезапное впечатление, произведенное ревом осла, он хладнокровно стал вновь заряжать ружье, испытывая припадок свойственного ему искреннего, но беззвучного смеха.

— Они бегут, словно перепуганные собаки. Нечего теперь опасаться, что они нарушают порядок. Если те, что идут позади, и не слыхали крика своими ушами, то они вообразят, что слышали; а если и переменят свое намерение, то ведь нетрудно заставить осла допеть свою песенку!

— Осел заговорил, а Валаам безмолвствует! — вскрикнул охотник за пчелами, немного отдышавшись после громкого взрыва смеха, который, быть может, прибавил свою долю к панике буйволов. — Малый онемел, словно целый рой пчел уселся у него на кончике языка, и он не хочет говорить, боясь их ответов.

— Как это, друг мой, — поддержал его Траппер, обращаясь к продолжавшему стоять неподвижно и как бы оцепеневшему естествоиспытателю, — как же это бы, друг, добываете себе пропитание тем, что записываете в книги имена и свойства животных, обитающих на полях, и птиц, летающих в воздухе, а вдруг испугались стада бегущих буйволов? Хотя, может быть, вы готовы оспаривать мое право называть их именем, которое встретите на языке каждого охотника и торговца на границе?

Но старик ошибся, вообразив, что он может пробудить притупившиеся умственные способности доктора, вызвав его на спор. С этого времени тот, за исключением одного еще раза, — никогда больше не произносил ни одного слова, указывавшего на род или вид какого-нибудь животного. Он упорно отказывался от питательной пиши — мяса всего бычачьего семейства. И даже в настоящее время, когда он поселился в полном блеске научных достоинств в одном из приморских городов, он с ужасом отворачивается от всяких чудесных, несравненных мясных кушаний, которые так часто подаются на ужинах и с которыми не могут сравниться никакие блюда хваленых английских харчевен или самых знаменитых парижских ресторанов. Короче говоря, отвращение достойного естествоиспытателя к мясу быка было несколько похоже на то, которое вызывает иногда в провинившейся собаке пастух. Сначала он надевает ей намордник и связывает лапы, потом кладет у стены или у входа изгороди так, что все стадо овец проходит по ней. Говорят, будто этот процесс вызывает в преступнице отвращение к баранине, которое остается навсегда. К тому времени, когда у Поля и Траппера стал, наконец, приходить к концу припадок веселья, возбужденный оцепенелым видом ученого товарища, доктор Баттиус начал дышать, как будто остановившееся действие его легких возбудилось вновь благодаря применению пары искусственных мехов, и употребил навсегда запретный термин. То был тот единственный случай, о котором мы уже упоминали.

— Boves Americani horridi! — крикнул доктор, сильно налегая на последнее слово, и замолчал, словно обдумывая странные, необъяснимые события.

— Да, довольно страшные глаза у них, согласен, — ответил Траппер, — да и вообще они страшны на вид для тех, кто не привык ко всему, что встречается в природе. А вот, приятель, если бы вас так окружили бурые медведи, как нас с Гектором у больших водопадов на Мис… Ага! Вот и хвост стада, а за ним и стая голодных волков, готовых подбирать больных или тех, кто сломал себе шею при падении. Вот вам и всадники по следам буйволов!.. Можно разглядеть их там, откуда ветер гонит песок. Они кружатся вокруг раненого буйвола, приканчивая его своими стрелами!