Читаем без скачивания От чужих берегов - Андрей Круз

Разведенные в стороны руки в жесте: «Ну поняли?»

– Кто уподобляется Давиду, тот стоит в вере своей крепко, но… таких было все меньше,– В голосе мучительная боль.– А тех, кто забыл про Него, кто променял Его Любовь на утехи плотские, на сладость греха, на посулы Сатаны,– таких становилось все больше. И они брали силу. И стало их великое множество. Грех мужеложства стал благом, а менялы вновь засели в храмах. Алчность вернула Золотого Тельца, которому поклонились, а грешные и искушенные бросали камни в кротких, и глумились над ними, и гнали их. Дети поднялись против родителей, а неправедный закон людской запретил родительскую власть, и некому было удержать детей от искушения, не дать им тянуться к тем с виду сладким плодам, которые рассыпал перед ними Сатана, Отец Лжи. Дети не рожденные вынимались из материнских утроб, и люди проповедовали перед людьми, что это не грех и не убийство! Пастыри церковные забыли о своем долге, о служении Ему и о том, что должны они защищать Закон Его среди людей, и лишь повторяли пустые слова, не вкладывая в них ни души своей, ни веры своей. Первосвященники и их присные сами погружались в грех и, глумясь над Законом Его, принимали в круг свой мужеложцев, передавая им пастырский жезл!

Мне показалось, что на глазах Преподобного Смита заблестели вполне настоящие слезы.

– Испытание! – Опять голос обрел силу.– Так ли проходят его? Так ли следует искать жизни вечной, превращая жизнь телесную в тлен и грязь? Нет, не так! Не так, братья и сестры! Сатана! Сатана пошел среди нас, глумясь над нами, и не было никого, кто встал бы крепко, сказав: «…Господь Бог есть солнце и щит, Господь даёт благодать и славу; ходящих в непорочности Он не лишает благ».

Зал начинал нервничать, кто-то выкрикивал: «Пошел среди нас! Пошел! Вижу Сатану!» Какой-то женский голос визгливо подхватывал: «Да! Да, Преподобный! Видим Сатану! Грешны!» В зале становилось сидеть неуютно и даже немного страшновато – это было как оказаться в середине пьяной и не очень доброй толпы, которая пока еще не обратила на тебя внимания, но ты понимаешь, что, если она это сделает, шансов у тебя нет.

Преподобный почти рыдал, терзаемый стыдом перед Богом, которого он так подвел вместе со всеми остальными:

– Грех! Грех сопровождал нас на каждом шагу нашего пути! Грех! Сатана вел нас в долину Тьмы, а мы не противились и шли следом. Была ли наша вера крепка? Вера ли это, когда ты грешишь, а прощение рассчитываешь получить потом? Вера ли это или еще более страшный грех? Грех неискренности перед Лицом Его! Наивные, мы рассчитывали обмануть Бога? Или мы рассчитывали на Его Любовь к нам так подло и так потребительски, будучи уверенными, что Он нас простит? Грех!

Пауза, рука, положенная к себе на сердце, подчеркивающая искренность сказанного:

– Даже пророк Исайя, попав в присутствие Божие, узрел греховность свою, хотя до того ее и не ведал. Увидев себя, он воскликнул: «Горе мне, погиб я!» А что было бы с нами, если бы мы оказались на его месте? Что бы мы сказали о своих устах, глазах и о том, куда мы смотрим и что слышим? Что бы мы сказали о сокровище своего сердца? Сколько пустых слов! Сколько неугодных Богу дел! Сколько суетности! Сколько греха! Греха!

Он сокрушенно покачал головой, затем вдруг уставил очи горе. Словно навстречу невидимому свету, льющемуся оттуда:

– «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего».– Рука, свободная от микрофона, возделась ввысь.– Как пажити, так и вода дается в соответствии с Божьим законом, которым является Его Слово. Наши слова не всегда являются для нас законом. Но от Господа исходит Слово неизменное. И оно навеки утверждено на небесах. И если мы этого Слова слышать больше не хотим – кого мы можем винить в том, что Иисус отвернулся от нас?

И вновь взрыв эмоций, вновь крики в зале, кто-то рыдал, кто-то голосил что-то невнятное, какая-то толстая женщина в перекрученной на заднице юбке приплясывала в проходе.

– Гнев! Гнев Божий! – Звукорежиссер бросил все силы в создание эха.– Настал день Гнева Его, и мертвые пошли по земле, чтобы питаться от живых. Пали столбы, и осела кровля, разрушены устои мира, в который пришел править Сатана, потешаясь над нашей глупостью. И каждое слово его – Ложь изреченная, а с языка, подобно змеиному жалу, стекает яд!

Пауза, рука обвела зал. Затем вдруг резкий переход почти на нормальный тембр:

– Кто-то спросил меня, и спросил справедливо: как вышло, что кара настигла не только грешных, отделив от праведных, а Гнев прошелся по всем? И я ответил: «Неисповедимы пути Господни, и никто не в силах познать весь замысел Божий». Сократив стадо свое, он поставил его остатки перед угрозами и страхами, перед идущей по земле Смертью, перед Адом! Для чего? Не есть ли это новое испытание? Не есть ли это тот последний шанс, дарованный нам Богом для того, чтобы самим научиться отделять зло от добра? Научиться не поддаваться посулам Сатаны и уметь очищать стадо свое? Если Он не отделил агнцев от козлищ, не есть ли это знак того, что Он ожидает этого от нас? Знак того, что агнцы изгонят козлищ из стада?

Разведенные в стороны руки, символизирующие немой вопрос и одновременно простой на него ответ.

– «Мне отмщение, и Аз воздам».– Сын проповедника энергично закивал головой, затем обернулся и указал театральным жестом на стоящего на сцене папашу, продолжавшего речь: – Но сказал это Господь о том, что ждет нас за вратами вечной жизни. А вот какими мы придем к этим вратам, зависит уже от нас. Не потеряются ли праведные среди грешных, и не укорит ли их Он, сказав: «Сберегли себя, но не сберегли стадо Мое, хоть и могли? Достойны ли вы жизни вечной?» Так спросит нас Бог, и нам будет нечего ответить в присутствии его. И тогда закричим мы: «Горе нам, ибо мы погибли!» Погибли, потому что грешны! Грех равнодушия! Грех того, что не заботимся о стаде своем! Грех эгоизма! Грех!

Преподобный плавно подводил зал к истерике и сам был почти в таком состоянии, хоть и наигранном, если присмотреться.

– Грешна была Иезавель, убив Навуфея, кровь которого лизали псы. Но и закончила она свою жизнь в желудках псов, а пала от рук человеческих, лишь поступивших по воле Божьей! Грешен был царь Адони-Везек, отсекавший большие пальцы плененным царям, и были ему отсечены пальцы сынами Иудиными, и была эта кара карой Божьей! Ибо Бог еще и сказал: «Око за око и зуб за зуб»,– и говорил он не о мести людской, а о том, что мера кары должна быть подобна мере греха. Авдием сказано, стих пятнадцатый: «Как ты поступал, так поступлено будет и с тобою; воздаяние твоё обратится на голову твою».

Тут преподобный взмахнул сжатым кулаком, словно сокрушая невидимого врага, а его сын выдвинулся дальше в проход, перекатывая в ладонях микрофон. Было видно, что он тоже возбужден.

– Изгоним, братья, грешных из стада своего! – уже надрывался Преподобный, и десятки голосов подхватывали его крик.– Очистим его, отделим зерна от плевел и придем к вратам царства Божьего чистыми! Все! Не убоявшись Сатаны и посулов его! Не убоявшись его клеветы на нас перед Богом, потому что нет клеветы, которая могла бы очернить праведного, ибо Бог есть Свет, и Он есть Любовь! Иисус нас любит, братья! Аллилуйя! Аллилуйя, братья! Иисус нас любит! Возлюбим и мы Его! Возлюбим, братья! Очистим свое стадо! Очистим, и да упокоит Он нас на злачных пажитях! Иисус нас любит! Аллилуйя!

В зале орали, какая-то женщина, сидящая прямо передо мной, рыдала во весь голос, заиграл орган, хор запел «Вперед, Христово воинство!», какие-то люди выбегали в проход и подскакивали к сцене, протягивая руки к Преподобному, но тот отстранялся, выкрикивая: «Недостоин! Младенец ведет нас к Нему! Младенец ведет нас к Агнцу!»,– и показывал на своего отпрыска, который, если говорить объективно, из младенческого возраста давно вышел и даже пубертатный почти проскочил.

Тот же поднес микрофон к рту и неожиданно сильным, пронзительным фальцетом заголосил:

– Молимся, братья! Молимся! Молитесь за грехи наши, а я буду молиться за вас! Иисус вас благословляет! Иисус вас любит! Бог есть Любовь, братья!

С каждым выкриком он накладывал правую руку на лоб подскакивающему к нему за благословением молящемуся и довольно сильно толкал того в лоб, словно норовя запрокинуть голову назад, дать очам грешного воззреть самые небеса.

Хор пел дружно и истерично, орган ревел на все лады, кто-то корчился в проходе, выкрикивая: «Грешен! Грешен!»

Мальчик подскочил к нему, опустился на колено, положил руку на лоб, закричал так, что в ушах заложило: «Любит тебя Иисус! Любит! Я слышу! Мне открыто! Восстань, брат! Иисус тебя любит, а я за тебя молюсь!»

Я скосил глаза на Маркуса с семейством. Они не бесновались, но слушали происходящее с восторгом и с восторгом же на все взирали. Словно почувствовав мой взгляд, Маркус обернул ко мне сияющие глаза и кивнул на Преподобного с гордостью, словно желая спросить: «Видел ли ты подобное и убедился ли ты в том, что у нас тут чуть ли не апостол заправляет?»