Читаем без скачивания Светлейший князь Потёмкин-Таврический - Александр Брикнер

И в дальнейших донесениях Гуннинга говорится о лишении Чернышева Потёмкиным всякого влияния, о соперничестве между ним и графом Орловым, о наградах, которыми императрица осыпала фаворита, и т. п. 12 апреля Гуннинг писал «секретно и конфиденциально»: «Насколько я могу судить на основании немногих случаев, встретившихся мне для разговора с ним, мне кажется, что он не обладает теми качествами и способностями, которые обыкновенно приписывались ему, но, напротив того, проявляет большое легкомыслие и пристрастие к самым пустым развлечениям». В одном из своих донесений Гуннинг писал, что Потёмкин нисколько не заботится о вопросах внешней политики; несколько позже он рассказывал, что Потёмкин в Государственном Совете предлагал воспользоваться беспорядками в Персии, между тем как Панин резко и энергично возражал ему, утверждая, что не должно вмешиваться в чужие дела, так что Потёмкин прервал прения с заметным неудовольствием. Вообще английские дипломаты доносили о постоянно возрастающем влиянии Потёмкина. В октябре Гуннинг писал из Москвы: «При назначении путешествия императрицы в Коломну в будущее воскресенье было позабыто о том, что в следующую среду именины графа Потёмкина, вспомнив о чем ее величество отложила на некоторое время предполагаемую свою поездку, с тем чтобы в этот день граф мог принимать поздравления дворянства и всех сословий, причем ей угодно было подарить ему сто тысяч рублей…» 5 февраля 1776 года Ричард Окс писал: «Влияние Потёмкина, без сомнения, достигло своего меридиана без малейших признаков уменьшения», а в марте он сообщал, что внимание, оказанное Екатериною князю Орлову во время болезни последнего, подало повод «к некоторому горячему объяснению» между императрицею и Потёмкиным. Далее сказано: «Хотя Потёмкин пользуется в настоящую минуту полною властью, многие под секретом предсказывают его падение как событие весьма недалекое. Но я думаю, что это следует скорее объяснить всеобщим к тому желанием, чем какими-либо положительными признаками. Доказательством дурного мнения о его характере служит то обстоятельство, что весьма многие поверили слуху (совершенно неосновательному) о том, будто бы он отравил князя Орлова. Правда, что зависть его ко всякому, кто пользуется малейшим отличием императрицы, чрезмерна и, как кажется, выражается таким образом и при таких случаях, которые не могут быть приятны императрице, а, напротив, способны только внушить ей отвращение»[79].

В донесении другого дипломата в сентябре 1774 года сказано: «Потёмкин устранил всех лиц, казавшихся ему опасными; этим возвышается его сила. Он никем не любим; все его боятся»[80].

Довольно часто и подробно о Потёмкине говорится в это время в письмах статс-дамы графини Е.М. Румянцевой к мужу. Вот некоторые выдержки из этих писем (20 марта 1774 г.): «Много новизны; сколько нового переменилося по приезде Григория Александровича… все странною манерою идет… Он всех ищет дружбы. Александр Семеныч (Васильчиков) вчерась съехал из дворца к брату своему на двор… Ежели Потёмкин не отбоярит пяти братов (Орловых), так опять им быть великими. Правда, что он умен и может взяться такою манерою, только для него один пункт тяжел, что великий князь не очень любит и по сю пору с ним ничего не говорит». В других письмах сказано о пожаловании Потёмкину больших имений. 2 февраля 1776 года графиня писала: «Григорий Александрович по наружности так велик, велик, что захочет, то сделает… он совсем другую жизнь ведет; вечера у себя в карты не играет, а всегда там прослуживает; у нас же на половине такие атенции в угодность делает, особливо по полку, что даже на покупку лошадей денег своих прислал 4000 р. и ходит с представлениями, как мундиры переменять и как делать и все на апробацию; вы его бы не узнали, как он нонеча учтив предо всеми. Веселым всегда и говорливым делается; видно, что сие притворное только; со всем тем, что бы он ни хотел и ни попросил, то, конечно, не откажут»[81].

О занятиях Потёмкина делами во время его «случая», т. е. до 1776 года, сохранилось немного данных. По рассказу Самойлова, Потёмкин убедил Екатерину в неудобстве стеснения фельдмаршала графа Румянцева подробными инструкциями и в необходимости предоставления ему большего простора как в военных действиях, так и в переговорах о мире; вообще же Потёмкин, как сообщает Самойлов, оказывал влияние на ход военных операций распоряжением об отправлении новых полков на театр действий; далее он участвовал в принятии мер для борьбы с Пугачевым; а затем, «по соображениям Григория Александровича», была уничтожена Запорожская Сечь[82].

В Государственном Совете, членом которого был назначен Потёмкин, он, как видно из протоколов этого собрания, нередко участвовал в прениях. Так, например, он делал предложения о размещении войск в Крыму, подавал свое мнение в вопросах финансового управления, сообщал свои соображения о дипломатических сношениях России с Портою после Кучук-Кайнарджийского мира…[83] Сохранились докладные записки Потёмкина о мероприятиях по поводу волнений в крестьянском сословии, о раздаче наград разным лицам с замечаниями Екатерины на полях[84]. Также сохранилось некоторое число кратких записок императрицы к Потёмкину, относящихся к этому времени и заключающих в себе разные замечания о текущих делах. В некоторых записках говорится о беспорядках, состоявшихся в связи с Пугачевщиною, об отправлении войск в юго-восточную Россию, об участии Суворова в поимке Пугачева… Обо всем этом говорится как бы мимоходом, в тоне шутки; в этих записках Екатерина называет Потёмкина то «monseignеur», то «батенькою»[85]. Как кажется, в некоторых случаях Потёмкин имел влияние на дела. Так, например, после кончины Бибикова, отправленного на восток для усмирения Пугачевского бунта, весь состав штаба войск был распущен по желанию фаворита[86]. Круг деятельности его после назначения его в товарищи Чернышеву начальником военной коллегии сделался весьма широким[87]. Державин неоднократно обращался к Потёмкину как к своему начальнику с просьбою об исходатайствовании наград за его подвиги во время Пугачевщины, и Потёмкин составлял по этому предмету докладные записки[88]. В документах Государственного Совета и в рескриптах императрицы уже летом 1774 года говорится о Потёмкине как о «главном командире» или даже о «генерал-губернаторе Новороссийской губернии»[89]. В этой должности он, между прочим, писал (16 июля 1774 г.) к князю В.М. Долгорукову-Крымскому о делах по вверенной ему губернии;[90] однако, как кажется, управление южною Россиею в это время не обременяло Потёмкина сложными и тяжелыми заботами.

Разумеется, возвышение Потёмкина было сопряжено с материальными выгодами и почестями всякого рода. Не говоря уже о щедрости Екатерины в отношении к денежным наградам, мы упоминаем о великолепной, украшенной драгоценными каменьями иконе, которою императрица благословила его при назначении новороссийским генерал-губернатором[91]. В одной из записок Екатерины к Потёмкину, относящихся к этому времени, сказано: «Изволь сам сказать или написать к Елагину, чтоб сыскал и купил и устроил дом по твоей угодности. И я ему также подтвержу…» В другой записке говорится:[92] «Послушай, друг мой; твое письмо повело бы к длинным разсуждениям, если бы я пожелала ответить на него подробно, но я выбрала из него два существенных пункта: во-первых, касательно дома Аничкова; в Москве же требовали четыреста тысяч рублей; это огромная сумма, которую я и не знала бы, где достать, но пусть Елагин спросит о цене; может быть, он и дешевле: это дом необитаемый и грозящий разрушением; с одной стороны вся стена в трещинах; содержание и восстановление обойдутся, я думаю, недешево…»[93]

По случаю празднования Кучук-Кайнарджийского мира Потёмкин был возведен в графское достоинство, получил золотую шпагу, осыпанную алмазами, и портрет императрицы, осыпанный бриллиантами, для ношения на груди на андреевской ленте; далее он удостоился андреевской ленты и ордена Св. Георгия. По его же просьбе императрица разрешила ему в качестве новороссийского генерал-губернатора иметь штат наравне со штабом малороссийского генерал-губернатора[94].

Далее императрица позаботилась о доставлении Потёмкину заграничных знаков отличия. Король польский препроводил ему орден Белого Орла и Св. Станислава; Фридрих Великий поручил брату своему Генриху возложить на Потёмкина ленту Черного Орла; датский король прислал орден Слона, шведский – орден Серафима[95]. Все это сильно занимало Екатерину. Она сама написала черновую письма Потёмкина к принцу Генриху по поводу получения андреевского ордена[96]. В украшении Потёмкина орденом Черного Орла иностранцы видели попытку прусского короля задобрить императрицу[97]. Датский министр Бернсторф, отправляя к Потёмкину орден Слона, в частном письме убедительнейше просил фаворита содействовать сохранению дружеских сношений между Россией и Данией[98].