Читаем без скачивания Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ) - Андриевская Стася

Одним из моих способов собрать денег на еду было попрошайничество. Я просто выходила туда, где тусуется молодёжь и врала, что приехала с другого конца города, и у меня украли сумку с кошельком и телефоном. Просила хоть сколько-нибудь — хоть десять рублей, хоть пятачок на дорогу. Молодняк, особенно парни, обычно не жадничали, давали даже по сто рублей и за вечер вполне можно было набрать на лоток куриных окорочков.

А потом я то ли примелькалась, то ли случайно оказалась не в том месте не в то время — на меня напала местная шпана. Налетели толпой, хватали за одежду, за волосы, дёргали, толкались, травили, как паршивого щенка, и никому из гуляющей вокруг «приличной» молодёжи не было до этого дела. Спасибо мимо проходил какой-то взрослый дядька, который в буквальном смысле отбил меня у гопоты. Встретив такой отпор, они тут же отступили, но всё равно кричали издалека, что мы ещё встретимся…

На это прикормленное местечко я, конечно, больше не пошла. Вместо этого попробовала походить по рынку, но здесь всё было иначе. Взрослые тётки с авоськами давали деньги неохотно, бывало, что даже за весь день я не могла набрать и сотни рублей мелочью. Снова накатило отчаяние и ощущение безысходности. И стали появляться мысли о том, чтобы плюнуть на всё и, взяв свой настоящий паспорт, просто начать нормальную, легальную жизнь… Это отчаяние подогревалось глубочайшим стыдом — попрошайничать, на самом-то деле не так уж и просто. Особенно, когда в лицо тебе кривятся: «Здоровая кобыла, иди работай!», а сама ты с каждым днём всё больше становишься похожа на обычную бродяжку.

Так я всё чаще стала посматривать на ломбард в конце улицы. Милые платиновые цветочки с желтоватыми камушками-серединками хранились в тайнике, вырытом на участке моего временного жилища, и были самым дорогим, что я имела — не только в прямом, но и во всех остальных смыслах. Они грели душу, они же злили, они напоминали о том, что верить нельзя вообще никому, но они же снова и снова давали почувствовать себя не залётной бомжихой, но девочкой, которую сам Гордеев объявил своей. И пусть всё это было ложью — я-то проживала те дни по-настоящему! И, несмотря на глубокую обиду, даже сама мысль о том, чтобы сдать эти серьги в ломбард казалась если не кощунством, то слабостью куда большей, чем просто перестать прятаться и позволить найти себя.

Однако голод — не тётка. В первый раз я зашла в ломбард просто прицениться.

— Если с последующим выкупом, то три с половиной дам, — осмотрев серьги, вынес вердикт приёмщик, взрослый мужчина неславянской наружности.

— Так мало? Это платина вообще-то. Там проба есть.

— Ну и что? Сами-то по себе они никакие. Кто их купит потом?

— Ага, — с трудом сдерживаясь от того, чтобы не выложить ему, что это вообще-то эксклюзив от известного ювелирного дома, усмехнулась я, — а почему же тогда цена выкупа аж в три раза выше?

Мужик только плечами пожал.

— Хочешь больше денег, сдавай в лом. Вставки убираем, платину взвешиваем и покупаем по прейскуранту драгметалла. Вон у двери табличка с расценками. Но и так, на вскидку, тысяч на пять потянут.

— А камни? Они что, вообще ничего не стоят?

— А что это, фианиты? — с пренебрежительной ухмылочкой, снова глянул он на серьги. — Да даже если цирконы — им цена три копейки. Если хочешь, себе заберёшь.

В тот раз я так и ушла оттуда ни с чем. Получалось, что тысяч за пять я могла попрощаться с подарочком Гордеева навсегда. А согласившись на с три половиной ещё имела хоть какую-то надежду выкупить серьги обратно, правда, уже за десять пятьсот. Казалось бы, ну и о чём тут думать? Потерять полторашку наличкой из-за сентиментальности, при том, что выкупить за десятку я их точно всё равно не смогу — глупее не придумаешь. Однако, каким бы бредом это ни казалось — вот так, с лёгким сердцем отдать частичку своей души в лом у меня рука не поднималась.

Поиски более выгодного предложения завели меня не в мелкую, провонявшую старостью и куревом скупку, а в приличную мастерскую при большом ювелирном отделе. Здесь было так пронзительно светло, стерильно и стильно, что я, в своих шмотках с чужого плеча и въевшейся под ногти чернотой от печёной картошки, сначала долго не решалась обратиться к продавщице, а когда всё-таки рискнула — чуть под землю не провалилась под её недоумённо-оценивающим взглядом. Однако мне не отказали, и даже согласились посмотреть, что же я принесла.

Проверив для начала пробу, продавщица отошла к напарнице, и они уже обе смотрели серьги на свет и, с интересом поглядывая на меня, о чём-то совещались.

Наконец, объяснив, как найти дверь мастерской с торца этого же здания, они даже прямо при мне позвонили мастеру и предупредили о моём визите. И это порадовало. Люди явно понимали в украшениях больше, чем барыги в приёмках, и, хотя сути это не меняло, я ведь всё равно собиралась променять часть своей души на деньги, надежда на то, что серьги не пустят банально в лом, хоть немного успокаивала.

В мастерской — небольшой, разделённой перегородкой комнате с железной решёткой на входе, было уединённо и прохладно. Играла какая-то ретро-музычка, на прилавке приёмного окошка спал чёрный как смоль кот. Немного смутило, что, взяв серьги, мастер, мужчина сильно в годах, со специальным увеличительным окуляром на глазу, попросил вдруг и паспорт. Но на моё испуганное «Зачем» он лишь невозмутимо пожал плечами:

— Когда вы в банк валюту сдавать приходите, у вас же документы просят? Вот и мы серьёзная организация, а не цыганская скупка какая-нибудь. Не переживайте, это стандартная процедура. Просто формальность. — Улыбнулся: — Или вам есть что скрывать?

— Нет, — криво улыбнулась я в ответ и протянула фальшивый паспорт.

Мастер изучил его и, удовлетворённо отложив на край стола, принялся за серьги. Долго рассматривал их, обе поочередно: натирал тряпочкой, менял яркость направленного света, добавлял к увеличению через глазной окуляр огромную лупу, и вообще, только что на зубок не пробовал. Всё действительно выглядело настолько профессионально, что у меня аж ладошки вспотели от волнения. Наконец он выключил светильник над столом.

— Вы хотите их сдать, я правильно понял?

— Ну… Вообще я пока просто прицениваюсь, сравниваю.

— Уже обращались в скупки? — сменив профессиональный окуляр на обычные очки, взялся он за сотовый. — И что же вам там предлагают, если не секрет?

И я вдруг испугалась. Подумалось вдруг, что это, может, вовсе и не платина, а очередная подстава от Гордеева — какая-нибудь фигня с драгоценным покрытием и левой пробой — не даром же та администраторша в салоне пару раз оговорилась, что серьги сделаны частично из материала заказчика. Будет эпично, если сейчас меня обвинят в попытке мошенничества, под белы рученьки и в участок…

— Пятьдесят тысяч! — сходу пресекая любую возможность торга, брякнула я. Пусть обалдеет, скажет, что это дорого, да я пойду, от греха подальше. Изначально дурацкая была идея связываться с официалами. — Наличными, сразу!

Но мастер лишь приподнял бровь.

— Пятьдеся-я-ят? А куда вы обращались, если не секрет?

— В ломбард, не помню название. Слушайте, ладно, я, наверное, лучше там и сдам. Извините за беспокойство и отдайте мне…

— Не торопитесь, думаю, мы предложим больше, — спокойно прервал он меня. — Сейчас я созвонюсь с офисом и выясню точную сумму. Просто подождите немного.

И, взяв мой паспорт, удалился за перегородку. О чём и с кем он там говорил, я не слышала, да и не слушала — меня накрыла паника. Это всё явно неспроста! И дело не в фальшивости серёжек, наоборот, они без сомнения настоящие, а вот бомжиха с сальными волосами и грязными ногтями, выдающая себя за их хозяйку точно вызывает вопросики…

Кот обиженно мявкнул, когда я спихнула его с прилавка и, просочившись между прутьями решётки, слинял к мастеру. А я… Я не была котом, поэтому чуть не застряла, протискиваясь в чертовски узкое окошко приёмки. И если бы в этот момент пришёл ещё какой-нибудь клиент — он бы застукал мою задницу, по пояс торчащую снаружи, красное от натуги лицо и резиново, с отчаянным кряхтением тянущуюся к серёжкам руку…