Читаем без скачивания Случайная вакансия - Джоан Роулинг

Хотя их давно распределили по разным наборам дисциплин, формально они с ней всё ещё числились в одном классе, поэтому Эндрю знал, что Кристал иногда присутствует, часто отсутствует и постоянно впутывается в какие-нибудь истории. Она не знала страха, подобно тем парням, что приходили в школу с самодельными татуировками и разбитыми губами, курили и рассказывали о стычках с полицейскими, о наркотиках и о доступном сексе.

Средняя школа «Уинтердаун» находилась на окраине Ярвила; это было большое, уродливое трёхэтажное здание, внешняя оболочка которого состояла из окон и окрашенных в бирюзовый цвет панелей. Когда двери автобуса со скрипом отворились, Эндрю присоединился к толпе школьников в чёрных блейзерах и свитерах, движущейся через парковку по направлению к двум входам в школу. Ещё немного — и его бы затянула образовавшаяся в дверях пробка, но Эндрю успел заметить подъезжающий «ниссан-микра» и отделился от общей массы, чтобы подождать своего лучшего друга.

Пузан, Толстун, Жирдяй, Пупс, Уолли, Уолла, Бутуз, Толстик — всё это был Стюарт Уолл, занимавший первое место в школе по числу прозвищ. Его отличали прыгающая походка, худоба, узкое землистое лицо, большие уши и вечно недовольный вид, но поистине уникальными его качествами были язвительность, отстранённость и невозмутимость. Каким-то образом он сумел отрешиться от всего, что могло бы сформировать у него менее стойкий характер, и совершенно не комплексовал в связи с тем, что его отец — не имеющий никакого авторитета заместитель директора школы, вечный объект насмешек, а толстая замухрышка-мать — школьный воспитатель-психолог. Он был неподражаем — Пупс, знаменитость и достопримечательность школы; даже гопники из Филдса хохотали над его приколами и, опасаясь его холодного и острого как бритва языка, почти никогда не высмеивали Пупса за неудачное происхождение.

Хладнокровие не покидало Пупса и этим утром, когда ему на виду у всех не сопровождаемых родителями однокашников пришлось выбираться из «ниссана» вместе не только с матерью, но и с отцом, который обычно приезжал отдельно. Эндрю ещё пребывал в задумчивости по поводу Кристал и её трусиков, когда к нему вприпрыжку направился его друг.

— Всё путём, Арф? — окликнул Пупс.

— Пупс!

Они вместе влились в толпу, задевая малышню по головам переброшенными через одно плечо рюкзаками, отчего за каждым из двоих в потоке образовалось свободное пространство.

— Кабби так плачет, так плачет, — сказал Пупс.

— А что такое?

— Барри Фейрбразер вчера вечером упал и умер.

— Да, слышал, — ответил Эндрю.

Пупс с ироническим удивлением покосился на Эндрю, как делал, когда люди выпендривались, стараясь казаться более осведомлёнными и более значительными, чем на самом деле.

— Его в мамино дежурство привезли. — Эндрю возмутился от этого взгляда. — Забыл, что ли? У меня мать в больнице работает.

— Конечно-конечно, — спохватился Пупс. — Ты же знаешь, они с Кабби были сладкая парочка. И Кабби собирается сделать объявление на общем собрании. Это плохо, Арф.

Они расстались на верхней площадке лестницы и пошли отмечаться. Одноклассники Эндрю в основном были уже на месте: они сидели на партах, болтая ногами, или подпирали стоящие вдоль стены шкафы. Сумки лежали под партами.

По понедельникам утренняя болтовня была громче и свободнее, чем в другие дни, так как общее собрание предполагало выход на свежий воздух и перемещение в спортивный зал. Дежурная учительница отмечала ребят по мере их появления. Она не делала положенную перекличку; это было одной из многих мелких уловок, рассчитанных на то, чтобы втереться к ним в доверие, и в классе её за это презирали.

Когда задребезжал звонок на общее собрание, появилась Кристал.

— Я здесь, мисс! — прокричала она с порога и тут же рванула назад.

Все с гомоном устремились за ней. Эндрю и Пупс воссоединились на лестничной площадке, и мощный поток понёс их вниз, к дверям чёрного хода и дальше, через широкий серый бетонированный двор.

В спортивном зале пахло потом и кроссовками; гвалт тысячи двухсот горластых подростков эхом отлетал от унылых побелённых стен. Грубое ковровое покрытие промышленного серого цвета, пестревшее многочисленными пятнами и цветной разметкой для тенниса, бадминтона, футбола и хоккея, запросто раздирало в кровь голые коленки, но во время общего сбора ощущалось задницей куда комфортнее, чем бетонный пол. Правда, Эндрю и Пупс восседали на стульях с трубчатыми ножками и пластмассовыми спинками: это были места вдоль стены для учеников двух старших классов, пятого и шестого.

В передней части зала находилась видавшая виды деревянная кафедра, рядом с которой сидела директриса, миссис Шоукросс. Отец Пупса, Колин Уолл по прозвищу Кабби, вошёл в зал и сел рядом. Этот высоченный лысеющий человек двигался так, будто напрашивался на пародию: неподвижные руки прижимались к бокам, а туловище подпрыгивало намного энергичнее, чем требовалось для ходьбы. У него был известный пунктик: поддержание идеального порядка в ячейках, закреплённых на стене возле его кабинета. В некоторых стояли заполненные журналы посещаемости, а остальные служили разным другим школьным целям. «Как бы это не выпало из ячейки; поправь, Кевин, а то свисает!»; «Боюсь, как бы ты не перепутала ячейки, Эйлса!»; «Девочка, не наступай на этот листок, как бы он не затерялся, дай-ка сюда, для него есть специальная ячейка!»

Все учителя называли эти ячейки секциями. Многие считали — только для того, чтобы отмежеваться от Кабби и «как бы».

— Сдвиньтесь, сдвиньтесь, — приказал мистер Мичер, учитель труда, Пупсу и Эндрю, которые сели через один стул от Кевина Купера.

Кабби встал за кафедру. Будь на его месте директриса, ребята угомонились бы тут же. Как только умолк последний горлан, дверь в середине правой стены распахнулась и вошла Гайя.

Она обвела взглядом зал (Эндрю позволил себе не прятать глаза, потому что на неё уставилась добрая половина собравшихся; Гайя пришла позже всех, такая незнакомая, такая прекрасная, — что там выступление Кабби) и стала быстро, не суетливо (талантом самообладания она не уступала Пупсу) пробираться за спинами одноклассников. Эндрю не решился вертеть головой, но его как ударило: рядом с ним до сих пор оставался свободный стул.

Её лёгкие, быстрые шаги приближались; вот она уже здесь; вот она села рядом. Слегка задев его стул, она задела и бок Эндрю. Ноздри его уловили аромат духов. Вся левая половина туловища горела от её соседства, и он порадовался, что у него на левой щеке (на той, что ближе к ней) почти нет прыщей. Никогда ещё он не находился от неё так близко и теперь не знал, решится ли на неё посмотреть, дать знак, что отметил её присутствие; впрочем, он тут же сказал себе, что слишком долго думал и уже не сумеет сделать это естественно.

Почёсывая левый висок, чтобы загородить лицо, он опустил взгляд на её руки, сцепленные замочком на коленях. Ногти короткие, аккуратные, без лака. На мизинце простое серебряное колечко.

Пупс незаметно упёрся локтем в бок Эндрю.

— Наконец, — сказал Кабби, и Эндрю сообразил, что это слово прозвучало уже дважды, что спокойствие в зале сменилось напряжённым молчанием, всякое шевеление прекратилось, а воздух заклубился любопытством, злорадством и тревогой. — Наконец, — повторил Кабби; голос его дрогнул и сорвался, — я должен сделать очень… я должен сделать очень печальное сообщение. Мистер Барри Фейрбразер, который за два года столь поспешно уготовил… столь успешно подготовил гребную команду девочек нашей школы… — всхлипнув, он провёл ладонью по глазам, — умер…

Кабби Уолл плакал у всех на виду; его шишковатая, почти лысая голова свесилась на грудь. По рядам прокатились смешки и охи; многие стали оборачиваться на Пупса, который сохранял благородно-спокойный вид, немного озадаченный, но абсолютно невозмутимый.

— …Умер… — всхлипнул Кабби.

Директриса в раздражении поднялась со стула.

— …Умер… вчера вечером.

Откуда-то из середины составленных рядами стульев долетел пронзительный клёкот.

— Кто смеялся? — вскричал Кабби; воздух потрескивал от напряжённого предвкушения. — КАК ВЫ СМЕЕТЕ? Кто из девочек смеялся, кто?

Мистер Мичер, вскочив с места, делал яростные знаки кому-то из сидящих в середине ряда, за спинами Эндрю и Пупса; стул Эндрю опять шевельнулся, потому что Гайя, извернувшись, оглядывала, как и все, задний ряд. У Эндрю обострились все чувства; гибкое тело Гайи оказалось прямо перед ним. Повернись он в противоположную сторону, в него бы упёрлась её грудь.

— Кто смеялся?! — вопрошал Кабби, неуклюже привставая на цыпочки, как будто надеялся кого-то высмотреть.

Мистер Мичер, лихорадочно жестикулируя, одними губами кричал что-то предполагаемой виновнице.