Читаем без скачивания Я — легионер. Рассказы - Александр Немировский

— Не торопись! — сказал он Пузану. — Разве тебе неизвестно, что скоро у Пулены день поминок?

Толстяк удивлённо вытаращил глаза:

— Ну и что?

— Видишь ли…

И жрец зашептал на ухо мяснику. Лицо Пузана округлилось в улыбке. Потирая руки, он радостно кивал.

Первое утро дня поминок было на редкость ясным. Тучи, которые с ид[17] висели над горами, уплыли к морю, и долины рек и речек, текущих с Апеннин, были залиты светом. Казалось, и мрачный Циминский[18] лес насквозь просвечивался лучами Узила.[19]

Поднявшись с постели, Пулена собрал в узелок заготовленные ещё с вечера блестящие чёрные фасолины — приношения мёртвым — и обратился к ариме с ласковыми словами:

— Побудь одна, дружок! Не могу я тебя взять на кладбище.

Арима грустно помотала головкой, словно понимая неизбежность разлуки.

Не успели затихнуть шаги Пулены, как проскрипела калитка соседнего дома и показалась голова Пузана с выпученными, как у жабы, глазами. Мясник действовал наверняка. Давно уже он подсмотрел место, где мальчик прятал ключ. Оставалось лишь перебежать дорогу, взять незаметно ключ и просунуть его в замочную скважину. Это отняло несколько мгновений. Тщательно прикрыв за собой дверь, Пузан вступил в полутёмный коридор и прошёл им в атрий.[20] Свет из квадратного отверстия в потолке падал на деревянную скамейку у стены, на ложе, покрытое узорной тканью, и большой сундук с блестящей медной обивкой. На сундуке сидела арима. Она вертелась, почёсывалась. Появление незнакомца не вызвало у неё и тени беспокойства.

Пузан приближался мелкими шажками.

— Малышка! — басил он. — Не бойся, малышка!

Выражение его лица было таким умильным, как в тот день, когда он делал предложение дочери пекаря, ещё не зная, что отец отказал ей в приданом. В шаге от сундука он резко вытянул вперёд обе руки и схватил ариму. Она рванулась. Но у Пузана была железная хватка.

— Вот и попалась, мразь! — прошипел Пузан, засовывая ариму в заранее приготовленный мешок.

Перед уходом из дома он приоткрыл дверь в сад, чтобы Пулена подумал, будто арима убежала сама.

Всё шло как по маслу. Никто не заметил, как Пузан покидал чужой дом, как прятал ключ. На пути в храм ему так же никто не встретился.

Жрец ждал в условленном месте. На измятом от сна лице Толумены при виде Пузана проскользнуло выражение злорадства. Всё было бы так, как задумал жрец, если бы ему не пришло в голову проверить содержимое мешка. Словно мясник мог ошибиться и поймать вместо аримы поросёнка.

Пузан, рассчитывавший на свою силу, недооценил ариминой ловкости. Стоило лишь приоткрыть мешок, как арима выскользнула, успев при этом укусить Толумену за палец.

С рёвом жрец кинулся за аримой, вприпрыжку бежавшей по улице. Пузан еле за ним поспевал.

Порой когда арима намного опережала преследователей, она останавливалась, дожидаясь их. А потом, высунув язык, неслась дальше.

Видимо, есть в людях какое-то стадное чувство, зародившееся в ту далёкую пору, когда они жили ордами, чувство, порою толкающее на бессмысленные поступки и преступления. Заметив бегущего, толпа устремляется за ним, чтобы поймать, хотя, может быть, этот человек ничего не украл, а просто готовится к соревнованию в цирке. Стоит кому-нибудь одному заглянуть в щель забора с таким видом, словно он обнаружил нечто стоящее внимания, как тотчас же у него отыщутся подражатели и полезут к дырам и на забор. Глупцы!

Так и теперь. У жреца и Пузана, мчащихся за аримой, в толпе отыскалось множество добровольных помощников. С воплями они кинулись наперерез ариме. Никто не подумал спросить, какое она совершила преступление. Но уже с уверенностью кто-то утверждал, что она осквернила храм. Этот слух пополз по толпе, обрастая подробностями. В каких только грехах не обвиняли бессловесное животное! Всерьёз уверяли, что появление аримы в храме — дурное знамение, предвещающее повторение всех прошлых бед: мора, возмущения невольников и войны с римлянами. Богов можно умилостивить лишь принесением жертвы: ариму и её хозяина надо посадить в кожаный мешок и бросить в море.

Смертельно перепуганная арима бросилась к арке, за которой начинался базар, и, сделав головокружительный прыжок, оказалась на её перекладине. Толпа как рой пчёл облепила арку.

— Вот она, — показывали зеваки на ариму. — Видишь, как съёжилась! Теперь ей не уйти!

Услужливые руки подтащили лестницу, и Пузан, вытерев ладонью вспотевший лоб, решительно полез вверх. Арка была деревянной. Верхняя перекладина гладко обтёсана и вовсе не рассчитана на то, чтобы на неё становились. Да ещё люди такой комплекции, как Пузан! Под его тяжестью перекладина затрещала. Падая, Пузан успел схватиться за неё, повис, красный, как варёный рак, с вытаращенными глазами.

В толпе раздался хохот и крики: «А ну, Пузан, подтянись. Ай да Пузан!» Но каким рукам было под силу подтянуть такую тушу? Пузан пыжился, пыжился и наконец, как мешок с песком, грузно полетел вниз.

И в тот момент арима прыгнула с арки. Она угодила на самую вершину пирамиды яблок, выставленных на продажу. Яблоки рассыпались, к величайшей радости уличных мальчишек, не упустивших случая набить пазухи. В улюлюкающей толпе уже нельзя было различить продавцов и покупателей. Все оставили свои дела и кинулись за животным.

Арима улепётывала изо всех сил, петляя по проходам в овощном и молочном рядах. Кто-то запустил в неё головкой капусты. Арима ловко увернулась, а капуста угодила в Толумену, мчавшегося впереди всех. Вскрикнув, жрец метнулся в сторону и опрокинул амфору с мёдом.

В другой раз это происшествие могло бы отвлечь внимание толпы. Но сейчас все взоры были устремлены на зверька. «Смотрите! Смотрите!» Арима прыгнула на кровлю рыбного ряда и оттуда немыслимым прыжком перемахнула на «столб слёз». На какое-то мгновение всё стихло.

Столбом слёз называли высокую каменную колонну в центре площади. К ней приводили должников. Закон предписывал держать их на хлебе и воде в доме ростовщика, а в нундины выводить к столбу, чтобы тот, кто сжалится, заплатил за них долг. Иначе их ожидала работа на чужбине.[21] Вот и теперь у столба было двое несчастных. Сквозь прорехи Я одежде виднелись кровавые рубцы. Тот, что постарше, сидел безучастно, уставившись в землю, где лежала снедь, принесённая милосердными торговками. Другой, помоложе, с интересом наблюдал за аримой, которая, вися на хвосте, обмахивалась голой ладошкой. Совсем как матрона в жаркие дни.

При виде аримы лицо смотрителя базара вытянулось и помрачнело. Может быть, смотритель истолковал её кривляние как издевательство над правосудием, стражем которого он являлся. Ведь столб, на который она осмелилась забраться, поддерживает порядок в государстве. Рухни он — никто не будет возвращать долгов. Перестанут платить жалование людям, которые служат закону.

Но недаром смотрителя базара прозвали «Не дам промаха». Когда-то он считался лучшим лучником двенадцатиградья и побеждал на состязаниях во время празднеств богини Норции. С тех пор прошло много лет, но ещё не иступились камышовые стрелы и не стёрлась тетива, принёсшая пальмовую ветвь. Толпа замерла, увидев в руке «Не дам промаха» лук. Страсть преследования сменилась сочувствием к зверьку. Кажется, люди желали смотрителю базара промахнуться. В конце концов это игра, состязание в ловкости, потеха. Почему её хотят прервать? Или, может быть, люди уловили во всём происходившем какой-то жестокий смысл. Ни у кого из них не хватило смелости насолить жадному и жестокому Толумене, переломать ноги мяснику, хотя он этого давно заслужил. Никто не залез на столб и не показал язык всем этим злым, надутым, важным; даже гистеры,[22] дающие представление на площади, не решатся на такое. Смотрите, арима будто хочет сказать: «Плевала я на ваши законы, на ваше богатство, на ваши угрозы!»

— Арима! Арима! — послышался крик.

Это был Пулена. Не найдя аримы дома, он бросился её искать. Шум на базарной площади привлёк внимание мальчика. С ужасом он увидел, как «Не дам промаха» натягивает тетиву.

— Не смей! Не смей! — закричал Пулена.

Но было уже поздно. Просвистела стрела. Мохнатый комочек упал на землю к ногам колодников. Мальчик кинулся к ариме, схватил её, прижал к груди. Его пальцы были в чём-то липком. Но он этого не замечал. Он смотрел в глаза, полные человеческих слёз.

В этот же день жители Пирг видели в гавани мальчика с трупиком аримы на плече. Он шёл, как глухой, не слыша обращённых к нему вопросов. Что ему надо? Может быть, он ищет корабль, плывущий к неведомому берегу, туда, где стволы деревьев как колонны вечного храма справедливых богов.

Лазутчик

У Дионисия, римского лазутчика, была память цепкая, как репей. Он запоминал слово в слово надписи из ста строк. Он узнавал человека в толпе, даже если видел его много лет назад. Для него не составляло никакого труда найти в незнакомом городе дом. Не было случая, чтобы он заблудился в лесу.