Читаем без скачивания Избранные произведения - Лайош Мештерхази
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А он тем временем остановился прямо возле меня.
— Этого я знаю, — прошептал он хрипло.
— Ну?! — Два сыщика, как по команде, повернулись.
— Он работал в Комиссариате социального обеспечения.
— Это-то нам известно, он получил полтора года.
— А кроме того, он был уполномоченным представителем Кишпештского района, когда там началось контрреволюционное движение. Я встречался с ним в Чепеле… Мы вместе вели следствие по чепельскому делу, и…
— Ого, это интересно! Продолжай, продолжай, потом мы занесем все это в протокол.
Позднее я узнал, что с этими двумя сыщиками он побывал во всех тюрьмах страны, да еще «прогулялся» по пештским улицам, обошел заводы.
Сотни наших товарищей, находившихся тогда на свободе, были обязаны ему тем, что попали в застенки…
За эти услуги ему обещали «мягкое обращение». Они возились с ним, пока он был им нужен, а потом повесили. Мог быть героем, а вместо этого, как жалкий трус, за несколько дней жизни он опозорил, затоптал в грязь свое имя.
Через неделю после этого случая меня перевели в будапештскую окружную каторжную тюрьму и снова начали следствие.
Я расскажу коротко, в чем заключалось «чепельское дело».
Летом 1919 года нам сообщили, что во многих деревнях Кишпештского района готовится контрреволюционный заговор. Правительственный совет принял решение послать туда уполномоченного комиссара. Они искали человека, который был бы знаком с тамошними условиями. Выбор пал на меня. Мне очень скоро удалось выяснить, что никакого заговора там и в помине не было. Просто народ, главным образом женщины, был недоволен снабжением и распределением продуктов, тем более что повод для этого был; мне пришлось сменить несколько проворовавшихся служащих.
Моя работа уже подходила к концу, когда вдруг из Чепеля пришло довольно странное известие.
В Красной армии в то время не хватало фуража и кормов. Все запасы, каждая охапка сена строго учитывались. Это был период военного коммунизма. Положение в стране вынуждало нас изымать у крестьян все излишки.
В праздник «тела господня» была, как всегда, организована процессия, но только говорили, что маршрут ее на этот раз будет более длинным, чем обычно. Церковь хотела показать свою силу… Ну, пусть, мы не против, пусть показывает… Мы знали, что, по старому обычаю, во время шествия под ноги священнику бросают полевые цветы и пучки травы. Получив извещение о готовящемся шествии, я поехал в Чепель, и что же я там увидел? Говорю без преувеличения — не цветы и траву, а сухое душистое сено ‹ топчут верующие ногами. Как удалось установить позднее, было загублено пять вагонов сена. Ну, разумеется, организаторов мы привлекли к ответственности. Несколько человек нам пришлось арестовать. Наши подозрения имели основания — немного спустя уличили девять человек. Это был намеренно организованный саботаж… Пять вагонов сена! Да вы знаете, какая это была в то время ценность? Тогда лошади играли на войне роль куда большую, чем сейчас. Вот представьте: в армии очень туго с бензином, а кто-то берет и специально выпускает прямо, что говорится, на землю пять цистерн! Что бы он получил за это? Пулю! В любом месте, в любое время… Так вот, троих осудили на смерть, а человек семь приговорили к тюремному заключению. Главного преступника повесили. Двое были помилованы. Один из них — городской чиновник, который и раздобыл талоны на сено.
Другой — даже фамилия у него какая-то неблагозвучная: Тамаш Покол,[9] — заместитель заведующего военным материальным складом. Он был сыном заводского служащего, его отец умер от запоя. Тамаш еще в детстве славился как жулик и бездельник. Кое-как семья ему все-таки помогла получить аттестат зрелости, и он даже занял какой-то пост в учреждении Кишпештского района. Уже в самом конце войны его мобилизовали, и он стал сержантом, потом перешел в Красную армию. Что это был за человек, можно судить по одному факту: на чепельский склад его перевели в наказание за то, что он бесчеловечно издевался над двумя красными солдатами, которые были виноваты в незначительном нарушении устава. От чепельских заговорщиков, впрочем, он получил довольно большой куш за сено… Помиловали же его только потому, что защитник взывал к милосердию судей, ссылаясь на «тяжелую наследственность» Покола…
Что было, то было, но именно из-за чепельского дела хортисты меня объявили причастным к массовым убийствам, так как, хоть мы и повесили только одного, троих все-таки приговорили к смертной казни.
Наказание, которое было применено в интересах защиты народа, считалось убийством…
Я не сомневался в том, что мое дело из полиции было передано в прокуратуру с самыми «лестными» примечаниями: когда из тюрьмы Чиллаг меня впервые привезли в Пешт, допросом руководил сам господин инспектор Тамаш Покол. Он, видите ли, был «мучеником». После падения диктатуры он стал «важной шишкой». Сам себе присвоив капитанский чин, он организовал отряд и приезжал «наводить порядок» в Тёкёль, Сигетсентмиклош, Рацкеве — вешать рабочих, избивать до смерти крестьян, грабить… Его руки были обагрены кровью. При расформировании отрядов, несмотря на молодой возраст Тамаша, полиция оставила ему самовольно присвоенный «высокий» чин.
Когда началось это новое расследование дела, как раз истек срок моего старого наказания. Я не был больше заключенным, а снова стал подследственным. И в апреле 1921 года меня перебросили в каторжную тюрьму города Ваца.
После годичной разлуки я снова встретился там с Белой К. Он тоже обвинялся в таких же преступлениях, как и я. Попали мы с ним в одну камеру и, несмотря на обстоятельства, я бы мог сказать, мы были веселы и бодры.
Да и как не веселиться! После пребывания в заключении снова стать подследственным — это почти свобода. Мы носили собственную одежду, если хотели — работали, не хотели — оставались в камере, читали, играли в шахматы. Профсоюз металлистов посылал иногда нам посылки; с родными мы могли переписываться. А главное, мы слышали, что Советская Россия старается добиться обмена военнопленными, и надеялись, что по этому соглашению через несколько месяцев нас освободят. Нам приписывали самые тяжкие преступления, и мы знали, что господин инспектор Тамаш Покол делает все со своей стороны, чтобы обвинительный акт соответствовал этому… Но все-таки мы надеялись, что, пока дело дойдет до приговора, нам этот приговор будет уже не страшен…
«Спокойная жизнь» продолжалась недолго.
Наше хорошее настроение пришлось не по нраву тюремному католическому священнику. Господин главный священнослужитель Шимон был человеком с
