Читаем без скачивания Мальчишки, мальчишки... - Владимир Соколовский

— Хватит, хватит! Много-то что? Я ведь говорил тебе. Много вредно. Так-то вот. Тятька, мамка да Агаха эта самая — народ надежный, понятно, родня. А вот Санко-то? Друг, говоришь? Друзья тоже разные бывают. Из бедных хоть, нет? Дело другое, но смотри все ж таки…

Время было дорого. Уже через сутки Ваня, тщательно проинструктированный и напутствованный Тиняковым и товарищем из разведотдела дивизии, топал по дороге, ведущей в сторону Марково. Первая остановка намечена была в Бородино, у тетки Агахи. Одинокая тетка, вдова, любившая всех карасовских детей, встретила его с пребольшой радостью:

— Ваничка-золотко-родимой-сладко-ой! Ты откудова набежал? Где ино был? Ведь тебя мамка-то с тятькой потеряли. Ой, возьму-ко я веник! Ой, отлуплю!

— Ты, тетка, — запыхтел намаявшийся на морозе гостенек, — чем шуметь на меня, лучше напои-ко, накорми да спать уложи. А утро вечера, как говорится, мудренее.

— Ух, да ты какой стал! — хохотала Агаха. — Как старшим-то зубатишь. Недаром, видно, слышь-ко, баяли про тебя, что ты большевистом стал. Давай ешь шаньги-те, Ванюшка.

Ваня наелся шанег, отогрелся и уснул на печке. Утром же, пробудившись, поучал тетку:

— Ты никому не сказывай, что я к тебе пришел. За это тебе от красных, когда придут, будет агромадная благодарность. А если хошь остатний век на богатинок спину гнуть, тогда ступай и доноси самому главному колчаку. Меня исказнят, а тебе пуд муки дадут или тридцать рублев. Как Иуде.

— Сам ты Иуда! — озлилась тетка, забегала по избе. — Ведь, нехристь, право, не постеснялся тетке родной такое выговорить! Я ли тебя не любила-а! Я ли тебя не холила-а!

— З-замолчь! — сурово сказал с печки юный разведчик. — Как ты можешь понимать военную регуляцию! Сказано тебе — я человек тайный, казенный, ну вот и все. Каки стоят в деревне войска?

— У нас никого, Ваня, нету. — Тетка успокоилась и стала замешивать квашню. — Каки стояли, дак ушли. У нас ведь деревня-то маленькая. Ушли, стрелили напоследок двух болезных — учителя да Ваську Наберуху, коновала. Учителя — чтобы не грамотничал, не умничал тут, а Ваську — почти что так просто. Кобылу ихнюю, слышь, взялся лечить, а она возьми да сдохни. Они и вырешили: дескать, нарочно, Васька, мол, вредитель. Господи! Да от него и сроду-то никакого толку никогда не было.

— Ты сбегай, теть, в Марково, — попросил Ваня. — Мамке с тятькой шепни: я, мол, здесь, пущай ждут. Да по дороге к Ерашковым загляни, я тебе чичас для Санка гумагу сочиню.

— Какую, Ваня, гумагу?

— Это тебе пока не положено знать. Ты еще на службе не состояла, а тут строгое военное наименование. Дай-ко карандаш.

Агаха нашла карандаш, ворча, достала из-за божницы четвертушку чистой бумаги, и Ваня, помаявшись над нею, сочинил послание:

«Санко здорово есть большое дело но пока надо увидецца ты бежи и никому не говори даже матере своей и никому ребятам, а мы договоримся вечно твой Иван Карас».

Эту бумагу он сложил так, чтобы она получилась как можно мельче, сам запрятал ее за подклад теткиной плюшевой душегреечки и внушил:

— Это есть наиважнейший секретный, тайный военный документ! Ты, если с ним все толком обладишь, будешь у меня самая что ни на есть распрекрасная революционерка!

— Ладно, ладно! Растыркался, тоже мне, — посмеялась, уходя, тетка. Однако Ваню заперла крепко, не велела никому открывать и наказала: — Ты, Ванюшка, смотри тут, тихонько! Люди-те, сам знаешь, какие разные бывают. Станешь по избе соваться без толку — ан кто-нибудь в окошко-то и узрит. Вот будет тебе тогда наиважнеюще… секретно… военно.

Агаха ушла, а вернулась уже в сумерках, вместе с другом-закадыкой Ваниным, Санком. Тот, войдя в выстывшую избу, заозирался было, отыскивая Ивана, да тетка помогла ему, подтолкнув к печке:

— Полезай наверх. Он ведь у нас теперя как начальство: лишний раз не покажется. Лезь, лезь, говорю, голова два уха!

— Ваньте, ты тамо, ли чё ли?

— Ага, — донесся из-за трубы толстый бас. — Лезь, Сано, ко мне.

— Сам слезай!

— Мне нельзя. Я человек тайный, военный.

— Вона что!

— Лезь, лезь давай!

На печке они сразу стали бороться, хихикать, подняли такую возню и пыль, что тетка заругалась:

— Ну-ко, бездельники, счас веником нахвостаю!

— Як дедушке отпросился, — рассказывал Санко. — У меня дедушко в Бородино живет. А про тебя мне Яшка Борисов да ромкинские ребята баяли: дескать, ты состоишь услужником при наиглавнейшем красном комиссарине. Еще говорили, будто ты к ним заезжал, когда красные отступали. А пошто ко мне не заглянул, а, Вань?

— Некогда было. Ладно, после расскажу. А Яшка врет, проклятый, и ромкинские ребята тоже врут! Никаких услужников у красных нет. Ни у комиссаров, ни у командиров. Есть адъютанты, ординарцы у большого начальства — ну, так это ведь совсем не то, это штука военная, без нее нигде нельзя! Да и тоже, Сано, под командой живут: нонче адъютант, а завтра снова боец или командир. А Тиняков, Иван Егорыч, с которым я тогда был, мне завроде старшего товарища, хоть я и под его начальством. Мужик хороший. Начштаба по разведке, понял?

— Кто, кто? — вскидывался любопытный Санко.

— Ктокало! Так и хошь, чтобы я тебе военную тайну выдал. А если хошь, тогда божись, что никому не расскажешь.

— Хос-споди исусе! — закрестился друг. — Я ведь, знашь, никогда… Чес-сна мамина могила!

— Ну вот, так-то лучше. Скажу, так и быть, как мужик мужику. Скоро начнется, Сано, наше наступление, и тогда уж колчаков погоним до самой Сибири, вот увидишь. А я послан красным командованием, чтобы разведать беляцкие военные силы. Понял?

— Не.

— Да чтобы воевать-то, надо знать, поди-ко, с кем да с чем! Какая часть супротив твоей стоит, какое у нее вооруженье, сколь пулеметов, орудий, где стоят и протче. Где в Марково, например, колчаки главную позицию держат?

— Это я знаю! — сказал Сано. — Они у леса, за деревней, всю землю лопатами, ломами да кирками изрыли, день и ночь там солдаты попеременке сидят. Посидят-посидят да в деревню идут. А на смену им другие из домов топают.

— Молодец! — похвалил друга Ваня. — Если не врешь, вынесу после успешного наступленья благодарность перед строем. У нас положено.

Санко Ерашков посмотрел на товарища уважительно.

— А только это одно мне мало знать! Где пулеметы, где пушки стоят, где основные, где запасные позиции, что за части, в каком доме штаб — вишь ты, сколь набирается!

— Штаб-от ихний, Вань, у Ромкиных в доме, там и офицеры толкутся, и караул стоит целые сутки. Сеньке Ромкину, слышь, погон подарили, дак он его на грудь нацепил, вроде как орден. Красу-уется!..

— Я ему покажу погон! Живо сниму. — Ваня сплюнул на пол.

— Ох, Ванька, Ванька, скажу отцу, надерет он тебя… — снова заворчала Агаха.

— Где пушки стоят, тоже знаю! — расходился тем временем Санко. — Солдаты мужиков-то деревенских не пущают, стрелить грозятся, а мы бегаем, нам хлебца иной раз дают да каши. Я ужо и иную прислугу знаю: фийверкеры там, ездовые… Четыре пушки знаю, где стоят. А пулеметов у них сколь-то там, в окопах и землянках, а сколь-то в селе. Когда ученье, их солдаты туда-сюда таскают. Солдат-то — штук триста, поди, а то и поболе.

— Побо-оле! Сколь поболе-то? Может, пятьсот?

— Может, и пятьсот, — подумав, ответил Ерашков. — Может, и пятьсот двадцать. Хотя нет, пятьсот двадцать не будет, поди…

Затопленная Агахой печка стала нажигать зад, Санко заерзал, хотел слезть, но Ваня удержал его:

— Э-э, ты куда?

— Пойду я к дедушку, а то он даст мне бучку, если поздно заявлюся. Не век ведь с тобой на печке-то сидеть, от людей прятаться. Даже в карты не поиграть.

— Я говорил, что мне нельзя? Говорил? А ты не понял? Ух, Сано! Ладно, завтра, когда еще не светло будет, забежишь за мной. В Марково пойдем.

— Ку-уда? — заполошилась тетка. — Только там и ждали тебя! Схватят — где и был!

— Обожди, не гуди. Ты мамке с тятькой сказала, что я здесь?

— Сказала, да тятьки-то не было дома, а мать… Еле отвязалась я от нее! Хотела за мной сюда бежать, пришлось наврать, что ты не у меня ночуешь, незнамо где. Уж не ходил бы ты туда, Ванюшка, солдаты с офицерами там ведь на каждом шагу шныряют. Иные таковы суровые, прямо страсть!

— Все равно, тетка. Как справный красный боец должен я теперь задание свое исполнять, а как примерный сын — мамку с тятькой проведать. Не так, что ли? Ну-ко, отвечай!

— Ох, Ваньша, Ваньша! Ты-то примерный сын? А кто из дому бегал?

— То другое дело. То дело революционное.

— Так оно… Да только сидел бы да сидел у меня, не ходил никуды. Вон Санко-то все узнает, завтра вечером набежит опять да и расскажет.

— Санко… — Ваня покрутил пальцем вокруг носа, словно закручивал ус, с высоты печки глянул на одевающегося друга. — Санко, конечно, мужик свой, неплохой, красноармейской породы. Однако разведчицкое дело еще не постиг. Как я могу одному ему довериться? Возьмет да наврет или еще что-нибудь не то узнает. А мне потом за это перед товарищем Тиняковым, Иван Егорычем, ответ держать? Была нужда.