Читаем без скачивания Черные ирисы - Алена Винтер

– Он тебя приревновал к кому-то, потому избил? Боже, что я спрашиваю?

– Все нормально. Сначала он заставил меня надеть черный парик и изображать одну даму. Потом ему не понравились мои актерские способности, он дал мне пощечину, я ему ответила... вот так все и произошло. В школе я была грозой всех мальчишек, а сейчас меня отлупили, как девчонку. Хотя я справилась бы, если бы Марвин был немного поменьше, но этот рыжий бык такой сильный. Что с тобой?

При имени Марвин Ольгу передернуло. Она внезапно подумала, что человек, о котором говорит Мадлен, и друг ее мужа одно и то же лицо. Нет, быть не может! «Но ведь она назвала его рыжим. Марвин тоже рыжий». Сердце бешено застучало.

– Мадлен, как зовут твоего любовника?

Мадлен испытующе посмотрела на Ольгу и медленно проговорила:

– Марвин Роуз.

– О, боже!

Ольга закрыла лицо руками, ее всю трясло в приступе отвращения. Затем вскочила с кровати и выбежала в ванную. Там она долго ополаскивала лицо холодной водой.

– Ты знаешь Марвина? – послышался за спиной голос.

– Знаю. – Ольга вытерла лицо полотенцем и повернулась к Мадлен.

Та в напряжении стояла на пороге, не зная, что сказать. Маленькая, тоненькая, с разбитым лицом и испуганными глазами – она производила впечатление растерявшегося и обиженного ребенка. Отчаянно захотелось схватить ее за острые плечики и прижать к себе.

– Я знакома с Марвином. – Ольга протянула руку и поправила волосы Мадлен. – Не бойся, я никому не скажу о том, что он с тобой сделал.

– Расслабься! Все и так знают, что Марвин – садист.

Мадлен горько усмехнулась и поправила повязку, которая съехала на лоб. Затем, разозлившись, сорвала бинт. Ольга вздрогнула и приготовилась увидеть зашитую рану, но лоб и часть брови были заклеены пластырем. Девушка легонько дотронулась пальцами до брови и криво улыбнулась.

– Актерская карьера закончилась. С таким ужасом на лице мне разрешат участвовать лишь в театральных постановках где-нибудь на кладбище.

– А кто шил? – спросила Ольга.

– Уэбстер.

Ольга с облегчением вздохнула.

– Тогда успокойся. Джулиан Уэбстер – лучший пластический хирург в Британии. Посмотришь, шрам будет едва заметен. А хороший гример сделает его и вовсе невидимым.

– Но рана-то очень глубокая, – возразила Мадлен. – Тут ни одни волшебные руки не помогут. Ладно, что я могу сделать? Осталось только ждать. Идем пить. У меня сегодня в планах надраться вдрызг.

Они выпили целую бутылку. Мадлен спала рядом, свернувшись в калачик. Разбитый нос ее не работал, и она дышала ртом, иногда издавая во сне хриплые, сопящие звуки. Ольга не могла уснуть. Она представляла, как Марвин зверски избивает эту девочку. О, господи, что же делать? Забирать дочек и уезжать. Уезжать далеко. Туда, где нет таких людей, как ее муж и Марвин. Туда, где вообще нет мужчин.

ГЛАВА 4

Дэвид недовольно потянулся, услышав звук будильника, и надвинул на голову одеяло. Будильник продолжал трезвонить, раздражая своей настойчивостью. И так каждое утро в шесть тридцать. «Сломался бы ты, дружок», – Дэвид мысленно передал свою просьбу будильнику и нажал на кнопку, отключая его. Музыка замолчала. Дэвид вскочил с постели и опять потянулся. Стоя под теплыми струями душа, он вдруг понял, что напрасно поднялся в такую рань. Он выплюнул набежавшую в рот воду и громко фыркнул. Это же каким кретином нужно быть! Подняться в воскресенье в половине седьмого, чтобы ехать на работу! Жаль, что рядом нет Аманды, она еще с вечера отключила бы будильник, позаботившись о сладком утреннем сне. Дэвид мысленно прикинул, сколько раз еще он будет просыпаться без нее. Не то чтобы он соскучился. Хотя как по-другому можно назвать то, что он ждет ее возвращения? Возможно, он уже не любит ее так, как в самом начале, но с ней было по-прежнему хорошо и удобно, она все так же веселила его, и секс оставался столь же привлекательным, как и ранее.

Да, он мало уделял ей времени. Но Аманда всегда умела занять себя сама. И, кроме того, она знала, что он часами пропадает в офисе, зарабатывая деньги, а не убегает от нее, прикрываясь неотложными делами, чтобы провести время с другими женщинами, не такими привередливыми в своих запросах. Впрочем, Аманда не так уж много просит. Всего лишь внимания. Ах да! Еще и ребенка. Но, черт возьми, она с самого начала прекрасно знала, что он не желает иметь детей! Это было его твердое решение, не допускающее никаких возражений. Она соглашалась до определенного момента. Потом вдруг ей понадобилось обручальное кольцо и подгузники. Дэвид не против женитьбы, но Аманда считает, что брак без детей – это пустой фарс. «Семья не может быть однобокой, а мужчина и женщина не в состоянии сделать ее полной, не имея ребенка, – говорила она. – В этом случае бездетные муж и жена ничем не отличаются от обычных любовников, отношения которых не скреплены брачными обязательствами. Они все так же свободны, ведь кроме общей спальни и совместных ужинов, их ничто не связывает». Дэвид внимательно слушал жаркие высказывания Аманды, глаза его при этом светились пониманием, но в душе он считал ее доводы неубедительными. Ему не нужен ребенок, чтобы ощущать единство с любимой женщиной. Ни один мужчина не нуждается в орущем младенце, чтобы прочувствовать всю полноту отношений с той, с кем делит свою постель.

В очередной раз назвав его эгоистом и жалким собственником, Аманда забрала вещи и переехала к родителям в Нью-Йорк. Дважды он летал к ней, уговаривая вернуться. Она не сдавалась, демонстрируя горькую обиду. Тогда он просто перестал ее беспокоить. Как и большинство женщин, действующих сгоряча, Аманда поняла, что перегнула палку и рано сожгла мосты. Она попыталась наладить отношения. Сначала это были маленькие сообщения, в которых она просто справлялась о его делах и здоровье. Вскоре они переросли в ежедневные звонки с полным отчетом о прошедших часах. Аманда выбросила белый флаг, осознав наконец, что если хочет прожить с ним всю жизнь, то ей придется смириться с некоторыми его требованиями, а именно – без претензий принимать его постоянное отсутствие, связанное с бесконечными делами, и оставить мысли о пухленькой дочери с голубыми бантами.

Аманда должна вернуться через месяц, как только уладит дела в Нью-Йорке. Дэвид с некоторым сомнением оглянулся на прошедший год, проведенный без нее. Так ли ему было плохо и правильно ли будет вновь возобновлять эту связь? Его устраивала свобода, которой он пользовался последние месяцы. Впрочем, живя с Амандой, он никогда не ощущал каких-либо обязательств по отношению к ней и не чувствовал себя скованным совместной жизнью.

Дэвид вдруг весело улыбнулся. Если Аманда не считает брак без детей браком, то замуж ее он звать не станет. Обломится ей обручальное кольцо, белое платье и хор мальчиков в церкви. Отныне и всегда ее будут называть подругой и любовницей Дэвида Марстона, но никак не женой.

Дэвид достал рубашку из шкафа и джинсы. Сварил себе крепкий кофе и прошел в кабинет, одновременно служивший библиотекой и комнатой отдыха. Аманде сюда запрещалось входить. Разве только для того, чтобы принести ему кофе и пожелать спокойной ночи, перед тем как лечь одной в постель. Право на свой собственный угол он перенял от отца. Каждый обитатель огромного особняка, в котором прошло детство Дэвида, знал, что в небольшую комнату на первом этаже входить категорически запрещено. Мало того, запрет оказался настолько действенным, что все домочадцы старались не дышать, проходя мимо темной дубовой двери. Когда Дэвида никто не видел, он останавливался в коридоре и прислушивался к тому, что происходит в этой запретной зоне. Он прикладывал ухо к гладкой деревянной поверхности, но за дверью стояла тишина. Только его сердце бешено стучало от страха быть обнаруженным. Он мечтал, что, когда вырастет, будет иметь свою тайную комнату. Так в квартире появился кабинет, где он проводил почти все свое время. Здесь он работал, здесь отдыхал, здесь он практически жил. Аманда ненавидела эту комнату, как ненавидела все, что связано с работой Дэвида.

Он был одним из ведущих специалистов компании, занимающейся банковским обслуживанием частных и юридических лиц. Отдел, который он в скором времени надеялся возглавить, занимался инвестициями. Конечно же, эта должность не являлась конечным пунктом в его карьере и не была пределом его мечтаний. У мальчика из богатой и уважаемой семьи, растущего в роскоши и удовольствиях на Мэйфэр-стрит, познавшего вкус денег и власти с самого детства, порог желаний гораздо выше, чем у какого-нибудь парнишки из Паддингтона. В свои тридцать два он уже имел то, что многим не удалось бы заработать за несколько жизней: квартиру в Белгравии, спортивный автомобиль, обошедшийся ему в сумму с пятью нулями, немаленький счет в банке и блестящие перспективы в британской финансовой группе.

Как странно получилось: честолюбие стало одним из главных его достоинств и в то же время самым существенным недостатком. Он стремился к почетному положению в обществе, не желая быть только сыном своего отца – в прошлом известного юриста и политика, а ныне богатого и уважаемого человека. Дэвид не хотел превзойти отца, он лишь желал быть оцененным за свои заслуги. Это стремление во что бы то ни стало выделиться и заработать собственную репутацию, не связанную с отцовским авторитетом, Аманда называла болезненным и маниакальным желанием удовлетворить свое чрезмерное самолюбие.