Читаем без скачивания Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма - Андрей Синельников

– Его императорское величество в своей неизреченной милости соизволил повелеть, чтобы вас перевели для поправления здоровья в местность с лучшим климатом – в укрепление Верный, – сообщил вошедший унтер-офицер.

Перед мысленным взором Издателя промелькнула карта Азии. Но не такая, как он привык видеть на уроках географии. На этой карте были обозначены новозавоеванные или, вернее, новооткрытые земли за Балхашем, около китайской границы, там, где он привык находить в советское время целинный Казахстан, воспетый в книге одного из великих партийных гениев, а ныне вотчина нового среднеазиатского бая – отца развала СССР. На карте Издатель заметил в горах крохотный кружок с надписью «Верный». С трудом вспомнил, что когда-то так называли Алма-Ата.

«Боже мой, какая даль! Где-то за страшными пустынями, далеко за Аральским морем, в крае, еще совершенно неизвестном в то время, когда Алма-Ата называлась Верным, я должен свой век коротать. Боже, какая даль!» – как о чем-то совершенно естественном подумал он.

Встал, застонав от неожиданной боли в пояснице, и начал собирать книги. Протянул руку к тайнику, но отдернул, будто обжегся.

– Коли начнут проверять и найдут свиток, я отсюда, как Шлиссельбургский старец, никогда не выберусь. А так хоть в памяти что вынесу. И это немало, – быстро подумал он, и вовремя.

– Три кипы книг! Невозможно! У меня только одна тройка, а нас трое, кроме вас, – раздался мерзкий скрипучий голос. Таких он в крепости не помнил. Обернулся. Так и есть – столичный жандарм.

Жандарм нахально лгал. Но что делать? Не дашь же ему в рыло. Значит, в путь. Издатель бросил последний взгляд на белые стены, на этих немых свидетелей борьбы с самим собой, сомнений и восторгов, самоугрызений и самосовершенствования, отчаяния и надежды, жизни, которая стоила всех жизней, прожитых до этого. Повернулся к унтеру, что пришел вместе с жандармом:

– Поручаю, ангел мой хранитель, твоей заботливости души свои, – он кивнул на испуганных и с любопытством смотрящих на них с печи голубей.

Озорно подмигнул понимающему унтеру и оставил навсегда седьмой номер секретного шлиссельбургского замка, уводя за собой столичного жандарма, ничего не понявшего и решившего, что узник свихнулся.

Впереди шел генерал, отвечающий за узников великой секретности, за ним Издатель со смотрителем, потом жандарм. Процессию замыкали солдаты с двумя жандармскими унтер-офицерами, здоровенными украинцами из-за Днепра, судя по довольным и сытым мордам. Прошли мрачные ворота, мостик, аркады казематов, кордегардию. Издатель ждал, что на него наденут железные тяжелые кандалы, как он читал в различных книжках про иго царизма.

– По слабости здоровья оков не надевать, – неожиданно тонким голосом произнес генерал.

Не останавливаясь, миновали крепостные ворота, и очутились, не на той пристани, где они сходили с парома, когда приехали киногруппой, а на берегу огромной Ладоги. У пристани ожидала лодка с гребцами. За озером чернел финский бор, желтели дома и церкви городка. Почти с сожалением посмотрел Издатель на крепостной вал, неожиданно подумал: «Ведь не доеду, – прикинув расстояние до Казахстана и вспомнив, что ехать надо в кибитке, а не по железной дороге или авиалайнером, – дорогой затрясут меня до смерти. Но там видно будет!»

– С богом! – крикнул генерал.

Лодка отчалила, а на берегу стояли кучкой крепостные власти, до тех самых пор, пока шестивесельное средство передвижения Харона, наконец, приблизилось к городу. После получасового отдыха в каком-то трактире, смутно напоминающем Издателю кафе, где они ели перед поездкой в крепость, все вышли к крыльцу, и жандармы взяли его под руки и посадили в почтовую тройку. Рядом взгромоздился жандармский офицер.

Ямщик гаркнул:

– Эй, соколики! – и лошади пустились вскачь так, что Издатель понял, внутренности у него вылетят еще на околице этого убого городка.

Дорога шла на восток, берегом вечно угрюмой, свинцово-бурой, морщинистой Ладоги. На очередном ухабе кибитку так подкинуло, а в голове щелкнуло так, что издатель приготовился мозги потерять уже сейчас.

– Ты что, сынок, решил на себя шкуру арестанта примерить? – вернул его к жизни старческий голос.

Издатель вздрогнул. У открытой двери в камеру стоял дед-сторож и улыбался.

– Пойдем, там тюремные байки рассказывают, – он поманил Издателя.

– Какие байки?

– Я ж сказал, тюремные. Пошли, пошли, послушаешь про наши Шлиссельбургские чудеса. Про нашего аббата Фария. Старца Шлиссельбургского.

– Про кого? – Издатель уже пришел в себя и понял, что находится в нормальном мире.

– Про самого загадочного узника крепости. Про того, кто провел в ее стенах тридцать шесть лет.

– Сколько? – Издатель резко встал.

– Пошли. Чайку попьем, – сторож придержал дверь, давая ему пройти. Они пришли на ставшую уже родной кухню. Там все было так же, как и было. Те же стаканы в массивных подстаканниках и кружки, тот же заварочный чайник с розочками и китайским чаем, накрытый ватной бабой, тот же колотый сахар в сахарнице и серебряные щипчики рядом, и тот же большой жестяной чайник с кипятком. Издатель стряхнул с себя наваждение, как стряхивают снег, войдя в сени, и спокойно сел к столу. Ветхий дед рассказывал:

– Давным-давно, в начале века наверно девятнадцатого, еще до декабристов, это точно, но уже опосля войны с хранцузом. При ампираторе Александре Первом, вот это точно, в крепость его и привезли. Было ему лет под сорок…

– Да нет, сорок с гаком, – перебил второй дед, – а привезли его при императоре Николае Первом, уже после того как декабристов отсюда отправили. А вот под арест взяли точно при Александре.

– Ага… и гак года четыре, – ехидно оборвал его рассказчик, – Но привезли сюда действительно при Николае. В общем, мужик в полном соку. Красавец. Светский лев. По слухам, а слухами, как известно, земля полнится, был он майором армейским, но все гнул за освобождение Польши от царя российского. Еще говаривали, будто немалые чины имел он в масонской ложе «Рассеянный мрак» и основал Польское национальное масонство…

– В армии был малым офицером, а среди своих почти что генералом, али фельдмаршалом, – опять встрял второй дед.

– Звали энтого орла, – невозмутимо продолжал ветхий дедок, – Валериан Лукашинский. Со своими братами, что прозывались тогда вольными каменщиками, решили они все славянство под себя обротать и вообще все человечество, что и прописали в своей Конституции.

– Опасные игры тянуть за собой опасные дела, – философски подытожил его напарник. – Царев брат Великий князь Константин Павлович, что в Польше за наместника стоял, все эти ложи в Польше приказал закрыть, а вскоре и сам император Александр Павлович подписал указ «Об уничтожении масонских лож и всяческих тайных обществ», так прямо и прописав, что цель запрета лож – поставить преграду «всему, что ко вреду государства служить может», ибо «беспорядки и соблазны, возникшие… от существования разных тайных обществ, из коих иные под наименованием лож масонских, первоначально цель благотворения имевших, другие занимаясь сокровенно предметами политическими, впоследствии обратились ко вреду спокойствия государства», – он говорил, прикрыв глаза, и казалось, будто читает указ, держа его перед собой.

– Но Валериана того похватали, еще до царева указа, – невозмутимо продолжал ветхий дед, – Два годика мыкали по казенным судебным нарам и, наконец, вынесли приговор в присутствии войска и честного народа. Всем им там, кто из воинского звания был и с ним по делу проходил, погоны сорвали, награды всякие и значки тоже, мундиры поснимали, над головой сабли сломали. Тогда так делали. Затем им, болезным, головы обрили, заковали мужиков в кандалы, халаты серые тюремные надели и заставили тачки вдоль всего фронту войск везти. А потом прямо с плацу ― кого куда. Валериана отправили в крепость Замостье отсиживать семь годков, что ему военный суд приговорил.

Редактор задумался, пытаясь вспомнить, что знает о Замостье, Замосце, как говорят поляки. С удивлением понял, что почти ничего, кроме того, что это якобы первый словянский город бастионной системы и бывшая столица Замосцкого воеводства. Он попытался напрячь память, даже закрыл глаза. Показалось, что пахнуло дымком костра и запахом цветущей вишни…

Редактор раскрыл глаза. Он стоял на башне старой крепости, перед ним расстилалась польская равнина. Внутри крепости, превращенной в тюрьму, понуро прогуливались заключенные. Рядом с ним на стене стоял полковник Эрикс, член лож «Элезис» и «Едность», входящих в созданный им Союз. Редактор задумался и теперь понял, что смотрит на мир глазами майора Лукашинского, о котором им рассказывают деды.

– К вам посетитель, майор, – с почтением повернулся офицер к узнику.