Читаем без скачивания Острова Тубуаи - Александр Турханов

— Ладно, — сказал я.

Коты отвернулись от матери к стене и стали кричать на луну.

Глава 4

Помню знакомство с Аленкой. Мне было четыре года, но я хорошо запомнил эту встречу. Мать говорила, что я все перепутал, Аленка приехала в Степногорск позже того времени, когда я маялся зубами и мы с Нянькой почти поселились у стоматолога. Но я впервые увидел Аленку именно в поликлинике и совершенно уверен, что прав.

Нянька в очередной раз повела меня к зубному. Я боялся ужасно, но и зуб болел ужасно. В крошечном предбаннике было полно народу. Взрослые и дети (у рабочих с рудника больница была общей для взрослых и детей) сидели и стояли у дверей кабинета, тесно прижавшись друг к другу.

Напротив меня сидела девочка с туго заплетенными косичками. Она рассматривала картинки в книжке и была абсолютно спокойна. Я решил, что это очень мужественная девочка. Сам я дрожал и потел от страха. Я стал смотреть на девочку. Ее вид меня успокаивал. Мне показалось, что она младше меня, и это тоже радовало. Рядом с девочкой сидела ее мама. Иногда девочка с мамой рассматривали картинки вместе. Девочка говорила: «Смотри, мам», — и давала ей книжку в руки. Мама смотрела, переворачивала страницу… Я таращился на девочку во все глаза. Она вдруг посмотрела на меня, показала язык и опять стала рассматривать книжку. Я не обиделся. Это была девочка-пример.

Наконец подошла ее очередь. Открылась дверь. Девочкина мама поднялась и вошла в кабинет. Я открыл рот, а дурацкая девочка с тугими косичками снова показала мне язык.

Во второй раз мы встретились, может быть, через неделю или чуть больше. Аленка тогда спасла мне жизнь. Была весна, дни первых сосулек и капели. Мать по обыкновению остановилась поболтать с соседкой, а мне приказала сесть на лавочку у стены дома и не сходить оттуда под страхом нового наказания — я в чем-то провинился и не должен был отходить от матери ни на шаг. Я сидел и маялся. День был ярким и солнечным, небо — синим, и в нем купалась стайка воробьев.

Я наблюдал за птичьим полетом, пока воробьи не исчезли. Во дворе появилась та самая пример-девочка. Увидев ее, я забыл приказание, сорвался со своего места, чтобы ее поколотить, и в тот же миг за моей спиной что-то звонко и тяжело шлепнулось. Я обернулся. Но не на этот звук, а на материн крик. На лавочку, где я только что отбывал наказание, рухнула громадная сосулька, в воздухе еще висела блестящая пыль, когда я обернулся. Я посмотрел на мать. Она сделала движение, которое сейчас мне кажется очень верным — подняла руку и повертела пальцем у виска. Тогда этот жест меня только рассмешил.

Еще через несколько дней Аленку привели в нашу детсадовскую группу.

Первый раз, увидев ее, я все же ее поколотил. А потом, сам не знаю, как это вышло, стал ее защитником и воздыхателем.

Я никого из мальчишек не подпускал к Аленке. Бросался на наглеца и лупил чем придется. Меня ставили в угол, лишали булочек и компота, но ничего не помогало. Аленка стала этим пользоваться. Обидит кого-нибудь, за ней побегут, она спрячется за меня и наблюдает, что будет дальше. А дальше меня опять ставили в угол, оставляли без компота и булочек.

Первый школьный день я также запомнил на всю жизнь. Мать почему-то решила, что перед школой ребенка обязательно нужно проверить на близорукость, и закапала мне какие-то капли, прописанные врачом. С закапанными глазами положено было сидеть дома, при зашторенных окнах. На улице, при ярком солнечном свете, глаза начинало резать, я жмурился от боли и чувствовал, как по щекам катятся слезы. Опавшие листья ласково шуршали под ногами. Пахло горьковатым дымком костров. Весело галдели птицы. Мы шли к школе. Мать вела меня за руку, всхлипывала и говорила, какая она дура, испортила ребенку праздник, такой праздник бывает только раз в жизни; и опять — какая она дура. Я шел рядом, жмурился и всю дорогу силился улыбнуться.

В школьном дворе нас выстроили по линейке, разбили по классам. Кто-то говорил речи, из репродуктора звучали детские песни. Я запомнил про жирафа:

«Отчего же, отчего же всем нам хочется, братцы,На жирафе, на жирафе на живом покататься,Отчего же хочется, братцы, на живом жирафе покататься?..О-о-о!»

Прозвенел первый школьный звонок. Кто-то взял меня за руку, потащил к дверям школы. Только в здании я смог разлепить глаза и увидел, что тащит меня за собой, точно руку хочет оторвать, Аленка. Она повернулась ко мне и сказала, что я дурак и пусть теперь моя мама не просит ее водить меня в школу. В классе я хотел сесть с ней за одну парту. Но Аленка на меня шикнула и велела, чтобы я катился отсюда. Я пересел к какому-то пацану. Он сказал, что его зовут Сашка Быков, и спросил, что это я с девчонкой собирался сидеть.

— Они же все нюни и ябеды! — заявил он.

На перемене мы с ним подрались и оба сидели на втором уроке побитые: у Сашки была разбита губа и краснела ссадина на лбу; у меня опух нос и под левым глазом налился сине-фиолетовый фонарь.

Я здорово разозлился на Аленку. Чего это она не захотела сидеть со мной за одной партой, спрашивается? И почему это моя мама должна была просить Аленку водить меня в школу? Глупости какие! Я — взрослый мужчина, сам себе хозяин, и я бы ей еще показал, кто кого в школу водить будет, если бы не эти дурацкие капли! Так я рассуждал про себя, но разве можно было теперь Аленке что-то доказать? Едва ли. И тогда я решил совершить для нее настоящий подвиг, чтобы она все-все про меня поняла!

Через неделю я повел Аленку на городской стадион. Мы остановились в центре поля, и мне казалось, будто мы на дне глубокого озера. Я уже хотел поделиться этим с Аленкой, но Аленка сказала: «ну…», и потянула меня прочь. Ей явно было здесь скучно.

Я задержался в воротах, у будки. Она была похожа на квадратную голову робота на длинной тонкой шее. Робот разевал голодную пасть. (Я и сейчас не понимаю, для какой цели это сооружение было предназначено, — чтобы там сидел судья, что ли?)

К «шее» были прибиты бруски, образующие лестницу. Лестница напоминала рыбий хребет. Я начал карабкаться по хребту, а Аленка стояла внизу, смотрела на меня и равнодушно облизывала шоколадку. Мне было страшно. Но я должен, просто обязан был добраться до самого верха. Я придумал этот подвиг во имя Аленки, заранее приглядел будку. То, что она такая высокая и страшная, мне было только на руку. Но Аленка смотрела на меня снизу все так же равнодушно, ее больше интересовал шоколад и обо что вытереть руки. Она растопырила пальцы и старательно вытерла их о столб. Я это видел. Но упрямо карабкался дальше. Аленка крикнула, что ей надоело меня ждать и она идет домой. «Погоди! — закричал я в ответ, — сейчас…вот, сейчас!» Аленка поставила ногу на первую перекладину, но передумала. И сначала медленно, но с каждым шагом все быстрее пошла прочь со стадиона. Ни разу не оглянулась.

Я остался один на один со своим подвигом. Что теперь делать, я не знал. Спускаться по лестнице мне было обидно. Но и прыгать вниз без Аленки — и неинтересно, и вдвое страшнее.

Я осторожно присел на край будки и свесил ноги. Так высоко я никогда еще не забирался. Я поболтал ногами и все-таки решил прыгать, пусть и без самого важного зрителя. Конечно, с Аленкой было бы проще. С ней у меня не было бы другого выхода, чтобы не показаться трусом, — как бы я, крикнув, что сейчас буду прыгать, стал спускаться вниз по лестнице? Но потом я даже обрадовался, что Аленка ушла. Теперь я был волен поступить так, как хочу. И на мой выбор ничто не влияло. Ни ее восхищение, ни ехидство.

Я еще поболтал ногами. Почему-то не верилось, что я полечу вниз. Как минимум через все поле, до трибун на той стороне. Или даже вверх — к табло, где высвечивается счет игры. Но в это я не очень верил. Уверен был лишь в том, что не упаду мешком вниз.

Я уперся ладонями в край площадки, напружинил руки и рванулся вперед. И, разумеется, полетел именно вниз, именно мешком. Здорово зашиб обе ноги, ладони и даже подбородок. Шел домой прихрамывая. И всю дорогу морщился, хмурился и улыбался.

Вспоминаю еще одну историю, связанную с Аленкой.

Это еще в детском саду случилось. Был летний, душный и влажный день. Мы стояли на остановке, ждали автобуса. Наши с Аленкой мамы смотрели в небо и говорили, что скоро пойдет дождь. Мы тоже смотрели в небо, одновременно задрав головы вверх. Аленкина мать назвала меня «зятьком». Я не знал значения этого слова, но почему-то оно показалось мне обидным. Я отошел в сторонку, подобрал камень и попытался попасть в ствол ближайшего дерева. Аленка за моей спиной тоже стала бросать в дерево камни. Ей удалось попасть быстрее, чем мне. Она засмеялась и стала дразнить меня. Я увеличил расстояние между собой и мишенью. Решил, что так вернее. Аленка также отошла подальше. Но ее попадания опять были метки. Я присел на корточки и долго выбирал камень — я точно знал, что следующий бросок будет самым точным. «Все дело в камне», — думал я. Мои руки будто предчувствовали его тяжесть и округлость, он как бы уже лежал у меня в руке, еще миг — и он будет найден.