Читаем без скачивания По острию греха - Яна Лари

Женщина свободна, пока свободно её сердце.

— Расскажи, почему вы не общаетесь с Алексом?

Юния настолько старательно отводит взгляд, будто боится угодить в капкан. Вот только поздно. Я уже решил для себя, что научу её и брать без оглядки, и отдавать без остатка.

Прости, братец, но сегодня ты остался без жены. Не стоило мне доверять такое сокровище.

— Нам просто не о чём говорить, — кладу локти на стол, чтоб опереть подбородок на перекрывшие друг друга ладони. — Мы никогда не были близки. К чему лицемерить, поддерживая видимость общения?

— Он же твой брат…

— Если верить Библии, то все мы братья. Чем тогда один брат лучше другого?

— Алекс заслуживает лучшего отношения, — тихо произносит она, откладывая десертную ложку.

Юния на его стороне, ибо таков её долг. Понимаю, что, мать его, долг! Только вдогонку к сделанному выводу ловлю скольжение шали вниз по острому плечу, ласкаю взглядом часть обнажившейся груди и эмоции швыряет между страстью и гневом. Кровавый недаром их цвет. Кровь — это жизнь, смерть, желание, ярость, хаос. Внутри меня сейчас хаос. Моё сердце меня убивает. Снова.

— А ты? — болезненно улыбаюсь, запуская пальцы себе в волосы. — Ты можешь похвастаться тем, чего заслуживаешь?

— Я, наверное, пойду, — каким-то неуловимо заученным движением губ она шлёт мне примирительную улыбку. — Устала с дороги.

Нечем ей хвастаться, и себя же за это привыкла винить.

Очнись, упрямая! — рычит во мне ярость.

Позволь себе быть любимой, — шепчет страсть.

Давно противоречия так невыносимо не раздирали мне голову.

— Я провожу, — встаю из-за стола, в тот самый момент, когда электрический свет ярким всполохом смазывает интимность момента.

Она боится любви, а мне хватило пары часов, чтобы распознать это чувство. Его ошмётки во мне ещё роятся, осколками раскаянья, щепками скорби, не выжженные виной, не отшлифованные временем. Они жалят тоской зацепившейся за край памяти, колотят ознобом долгими ночами, чтобы с рассветом выплеснуться на белые листы багряными слезами. Девушка из прошлого носила другое имя, шептала другим голосом, но так же, как и Юния сияла. Я этот свет ни с чем другим не спутаю. Моя любовь всегда будет оттенка страсти, предательства и крови. Я законченный собственник, иначе не умею хоть вой, хоть кричи до хрипу. Своего не отдам ни брату, ни чёрту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Юния первой выходит в открытую дверь впуская за собой холодный густой сквозняк. Я ёжусь, как если бы тот прорвался под рёбра. Месяц — так мало для того, чтобы добиться взаимности, и в то же время дня хватило, чтоб подписать себе приговор. Я болен женой родного брата.

Одиночество

Юния

Комната к моему возвращению не особо прогрелась, Збышек жеманно умывается напротив камина и не сходит оттуда даже на подхалимистый «кис-кис». Щурясь в полумраке, пытаюсь нашарить выключатель, но обнаружив его, передумываю. Ладонь покалывает от холода, пропитавшего побеленные стены, а мне жарко. Воздух, напоенный горечью хризантем, обжигает на выдохе невысказанным, недосказанным. Толкает к окну, проверить — ушёл ли?

А что, если даже нет? И, по-хорошему, зачем?..

Какое мне дело? Будто мало вопросов вызывает выдержанный Алекс, казалось бы, предсказуемый до последнего жеста. А тут ни много ни мало его отражение в безнадёжно кривом зеркале. Аж жуть берёт, стоит вспомнить, как меняют цвет глаза Дамира. Каждый новый под стать настроению. Чего стоит один только серый! Пустой и безжизненный. Зола. Пепелище. Что там под тем пеплом зарыто чёрт знает, да и тот, наверняка ногу сломит. О чём бы ни молчал Дамир мне не стоит туда лезть. Просто не нужно.

Не нужно… — кубарем вниз скатывается сердце.

Порывисто подхожу к окну, чтобы, прижав лоб к стеклу, вжать короткие ногти в дерево рамы.

…нужно, — таранит эхо глухими ударами рёбра.

Из щели между створок веет прохладой и сыростью, но вместо свежести я чувствую груз того что застряло между нами невысказанным. Груз того, что осталось им не услышанным. Я ведь собиралась попросить не смотреть больше так! Будто Алекс вдруг умер и я уже отходила положенный год траура. Но мы дошли до гостевого дома в гробовом молчании.

У двери Дамир сообщил, что натоплена баня. Туда я его и послала. Конечно же, мысленно, а вслух вместо того, чтобы с порога расставить все точки, тихо отказалась, пожелала спокойной ночи и юркнула за дверь. Теперь смотрю из темноты своей спальни на то, как он задумчиво курит на крыльце… смотрю… смотрю…

Зачем не пойму, а перестать не получается. Странный он, вот что. Правду Алекс сказал — не от мира сего. Всё непонятное волей-неволей манит разгадкой.

Вздохнув, закрываю глаза. Думаю о том, что хорошо бы смыть с себя муторность ушедшего дня, а когда открываю их на крыльце усадьбы уже ни души. Вот и хорошо. Отпустил меня, сам не зная.

В надежде отвлечься от навязчивых размышлений, стою под душем, подставляя упругим каплям то пылающее лицо, то ледяные ладони. Долго стою, пока сведённые усталостью мышцы, не расслабляются до нормального состояния. Стараюсь не думать о Стрельниковых. Ни об одном. Самое важное сейчас — просто выспаться, завтра на свежую голову попытаюсь взвешенно начать переосмысливать и отношения с мужем, и свои перспективы в целом. Сперва только верну эмоциям покой, а мыслям ясность. Отец учил никогда не рубить сгоряча, это правило глубоко въелось в подкорку мозга. Никаких поспешных выводов, никаких необдуманных действий. Только стопроцентная уверенность в каждом решении.

Вернувшись в спальню, начинаю распаковывать свой багаж. Одежду вешаю на плечики в шкаф, нижнее бельё складываю в старинный сундук. За шумом работающего фена, видимо, не слышу звонка, потому что, завершив сушить волосы, улавливаю короткий сигнал айфона, оповещающий о новом сообщении. Пропущенный от Алекса. Глубоко вдохнув, сама вызываю его номер.

— Я тебя не разбудил? — голос ровный, немного усталый, такой же как вчера, как год назад. Непозволительно бесцветный для человека, провёдшего романтический вечер. Сущий пустяк, а дышать сразу легче. — Вернулся домой, чуть не уснул за бумагами. Даже на время сдуру не глянул.

— Я не спала, — легонько дёргаю Збышека за белоснежные усы, чтобы устроиться рядом на полу у камина.

— Тогда моя совесть чиста, — фоном слышится задушенный писк нашего холодильника. Алекс никак не выкроит время на вызов мастера. — Как тебе усадьба?

— Всё такое… — мешкаю, трогая пальцами беспричинную улыбку. — Думаю, будет правильно сказать непривычное. Тем не менее здесь очень уютно.

— Дамир тебя не слишком смутил? Общение не его конёк, но в целом он славный малый.

— Я бы