Читаем без скачивания Изгнанники (без указания переводчика) - Артур Конан Дойл

— Воспрещен вход? Мне? Да вы с ума сошли. Лицо его потемнело, руки задрожали, и он словно старался что-то рассмотреть за дверью.

— Уверяю вас, это приказание короля.

— Но это невероятно… Здесь ошибка.

— Очень может быть.

— Так пропустите же меня.

— Отданное приказание не допускает рассуждений.

— Мне бы только сказать одно слово королю.

— К несчастью, это невозможно.

— Только одно слово…

— Это же не зависит от меня, мсье. Взбешенный вельможа топнул ногой и воззрился на дверь, словно желая ворваться в опочивальню. Потом он вдруг, круто повернувшись, быстро пошел назад с видом человека, принявшего какое-то решение.

— Ну вот, — проворчал де Катина, дергая свои густые черные усы, — натворит он теперь дел. По-видимому, сейчас явится и сестрица, а мне предстоит приятная дилемма: ослушаться данного мне приказания или приобрести в ней врага на всю жизнь. Я предпочел бы скорее отстаивать форт Ришелье против ирокезов, чем преграждать разгневанной фурии вход в комнату короля. Ну вот, клянусь небом, как и ожидал, показывается какая-то дама.

Ах, слава тебе, Господи. Это друг, а не враг. Доброго утра, м-ль Нанон.

— Доброго утра, капитан де Катина.

К нему подошла высокая свеженькая брюнетка с блестящими глазами.

— Вы видите, я дежурный. Я лишен удовольствия беседовать с вами.

— Что-то не припомню, просила ли я мсье разговаривать со мной.

— Да, но не следует так премило надувать губки, а не то я не выдержу и заговорю с вами, — шепнул капитан. — Что это у вас в руке?

— Записка от г-жи де Ментенон королю. Вы передадите ему, не правда ли?

— Конечно, м-ль. А как здоровье вашей госпожи?

— О, ее духовник пробыл с нею все утро; беседы его очень, очень хороши, но такие грустные. Мы всегда бываем печальны после ухода г-на Годе. Но я и забыла, что вы гугенот, не имеющий понятия о духовниках.

— Я не занимаюсь этими распрями и предоставляю право Сорбонне и Женеве оспаривать друг друга. Но, вы знаете, каждый должен стоять за своих.

— Ах, если бы вы только поговорили с мадам де Ментенон. Она сейчас обратила бы вас на путь истинный.

— Я предпочитаю говорить с м-ль Нанон, но если…

— О!

Раздалось легкое восклицание, шелест темной одежды, и субретка исчезла в одном из боковых переходов.

В длинном освещенном коридоре показалась фигура величественной, красивой дамы, высокая, грациозная и до чрезвычайности надменная. Она словно плыла лебединой поступью. На даме были роскошный лиф из золотой парчи и юбка серого шелка, отделанная золотистыми с серебром кружевами. Косынка из дорогого генуэзского вязанья прикрывала наполовину ее красивую шею. Спереди она застегивалась кистью жемчуга; нить перла, каждое зерно которой равнялось годовому доходу какого-нибудь буржуа, красовалась в ее роскошных волосах. Дама была, правда, уже не первой молодости, но чудная линия ее фигуры, свежий, чистый цвет лица, блеск глаз-незабудок, опушенных густыми ресницами, — при правильных чертах все это давало ей право считаться первой красавицей и в то же время прослыть за злой язычок самой опасной женщиной Франции. Вся осанка, поворот изящной гордой головки, прекрасно посаженной на белой шее, были так обаятельны, что чувство восторга взяло верх над страхами молодого офицера и, отдавая честь, он с трудом удерживал требуемый обстоятельствами вид непоколебимой твердыни.

— А, это капитан де Катина, — произнесла г-жа де Монтеспань с улыбкой, которой капитан предпочел бы самую кислую мину.

— Ваш покорный слуга, маркиза.

— Я очень рада, что нахожу здесь друга, ведь утром произошла какая-то курьезная ошибка.

— Очень сожалею о том, что слышу о ней, мадам.

— Это касается моего брата, де Вивонна. Просто смешно говорить об этом, но его смели не пустить на прием короля.

— На мою долю выпало это несчастие, маркиза.

— Вы, капитан де Катина? На каком основании? Она вытянулась во весь свой величественный рост, а большие голубые глаза заискрились гневным изумлением.

— По приказанию короля, мадам.

— Короля? Ложь! Он не мог нанести публичное оскорбление моей семье! Кто дал такое нелепое приказание?

— Сам король через Бонтана.

— Чепуха! Как вы смеете думать, что король решится отказать в приеме одному из Мортемаров устами лакея? Вам это просто приснилось, капитан.

— Желал, чтобы это было так, мадам.

— Но подобного рода сны не приносят владельцу их счастья. Отправляйтесь доложить королю, что я здесь и хочу поговорить с ним.

— Невозможно, мадам.

— Почему?

— Мне запрещено передавать поручения.

— Какие бы то ни было?

— От вас, маркиза.

— Однако, капитан, вы прогрессируете. Только этого оскорбления еще не хватало. Вы вправе передавать королю поручения какой-то авантюристки, перезрелой гувернантки, — она резко рассмеялась над своим же описанием соперницы, — а не рискуете доложить о приходе Франсуазы де Мортемар, маркизы де Монтеспань.

— Таковы приказания, мадам. Глубоко сожалею о том, что на мою долю выпало их исполнение.

— Прекратите ваши уверения, капитан. Вы узнаете впоследствии, что действительно имеете право чувствовать себя огорченным. В последний раз — вы отказываетесь передать мое поручение королю?

— Принужден отказаться, мадам.

— Ну, так я сама это сделаю.

Она бросилась к двери, но капитан предупредил ее, преградив маркизе путь и вытянув руки.

— Ради бога, подумайте о себе, мадам, — прошептал он умоляюще. — На вас смотрят.

— Фи! Всякая шваль…

Она презрительно оглядела глазами группу швейцарских солдат, получивших распоряжение своего сержанта отойти несколько в сторону и глазевших теперь на происходящее.

— Говорят вам, я увижу короля.

— Никогда еще ни одна дама не нарушала утреннего приема своим присутствием.

— Ну, так я буду первой.

— Вы погубите меня, если пойдете.

— А я все-таки настою на своем.

Дело становилось серьезным. Де Катина вообще отличался находчивостью, но на этот раз она ему изменила. Решительность (так говорили в ее присутствии) или нахальство (так злословили за глаза) г-жи де Монтеспань вошли в поговорку. Если маркиза будет настаивать на решении пройти в опочивальню, хватит ли у него воли удержать силой женщину, еще вчера державшую в своих руках весь двор и, как знать, благодаря красоте, уму, энергии могущую завтра же возвратить свое влияние? Если же она настоит на своем, он навсегда потеряет милость короля, не терпящего ни малейшего уклонения в исполнении его приказаний. Наоборот, если он прибегнет к насилию, то совершит поступок, который маркиза никогда не забудет, и коль скоро ей удастся вернуть свое влияние на короля, она смертельно отомстит за него. Таким образом, как говорится: куда ни кинь — всюду клин. Но в ту минуту, когда прежняя фаворитка монарха, сжав руки и сверкая гневно глазами, собиралась сделать новый натиск с целью пройти мимо него, внезапно капитану пришла в голову счастливая мысль.

— Если бы маркизе угодно было подождать, — проговорил он успокаивающим тоном, — король сейчас проследует в капеллу.

— Еще рано.

— Мне кажется, пора.

— Но почему я должна ждать, как лакей?

— Одно мгновение, мадам.

— Нет, этого не будет.

И она сделала решительный шаг к двери. Но тонкий слух гвардейца уловил уже шум шагов короля в опочивальне, и он понял, что дело выиграно.

— Я передам поручение маркизы, — вымолвил он.

— Ага, наконец-то вы опомнились. Отправляйтесь доложить королю, что мне необходимо переговорить с ним.

Капитану нужно было выиграть еще несколько секунд.

— Разрешите передать ваше поручение через дежурного камергера?

— Нет, сами лично.

— Вслух?

— Нет, нет, на ухо ему.

— Должен я чем-нибудь мотивировать ваше требование?

— О, вы сведете меня с ума. Передайте сейчас же то, что я сказала вам.

К счастью для молодого офицера, его затруднению пришел конец. В этот момент створчатые двери опочивальни распахнулись, и на пороге появился сам Людовик. Он торжественно выступал, покачиваясь на высоких каблуках, и полы его одежды слегка раздувались. Придворные почтительно следовали сзади. Он остановился и спросил капитана:

— У вас есть для меня записка?

— Да, Ваше Величество.

Монарх сунул ее в карман своего красного камзола и проследовал было дальше, но вдруг взгляд его упал на мадам де Монтеспань, неподвижно и прямо стоявшую перед ним среди коридора. Темный румянец гнева вспыхнул на щеках короля, и он быстро прошел мимо, не сказав ей ни слова. Маркиза повернулась и пошла рядом с ним по коридору.

— Я не ожидал такой чести, мадам, — проговорил Людовик.

— А я такого оскорбления от вас, Ваше Величество.