Читаем без скачивания Отшельница. Повесть о Минске, и минчанах, и о любви, конечно - Наталья Корнилова

– Ну, тихо, тихо, Ириша. – Тут же подхватил меня Петр. – Давай, без валерьянки, прошу. Ты сына просила? Вот тебе сын наш Юрка! Он Юрка и есть, представляешь?! Его так Юркой и назвали люди, чудо, понимаешь…

Он еще что-то говорил и говорил, плакал, хохотал, все шумели…

А я смотрела на растерявшегося совсем своего «партизана» и не могла протянуть онемевшие руки, чтобы его обнять.

– Здравствуйте… здравствуйте… – Говорил мой сын, стесняясь и улыбаясь как-то виновато…

Так в нашем доме появился, спустя почти семнадцать лет наш ребенок и, ставший теперь ближайшим родственником, его названный отец, бывший фронтовик Анатолий. Он и рассказывал всю ночь нам, родителям, историю о том, как выжил и как жил до сих пор наш Юра.

И думалось мне тогда, что наступило, наконец, мое счастье и больше уж в жизни желать просто нечего. Эх, кабы так и было…

– А догадались как люди назвать-то его так, Юрой?! – Все не мог угомониться Петр.

– Так, а его наш пацан из отряда нашел, Юрка. Мальца принес, мальца откачали, а его самого подстрелили. Вот и назвали в честь спасителя Юркой.

А было так…

Если вы думаете, что дальше нас ждали долгие дни, месяцы и даже годы привыкания, приживания, вживания в семью, то я вас должна разочаровать немного. Юра, как появился в тот вечер в доме, так и врос в семью, будто вышел однажды из своей комнаты и вернулся теперь в нее. Ну, разве что подрос за это время. Удивительно, как мы повторяемся в детях – гены делают свое дело. У Юры были все повадки Петра: и улыбался так же, и так же морщил нос, когда что-то не ладилось, так же указательными пальцами тер виски, когда думал о чем-то, даже смеялся, как Петр, слегка запрокидывая назад голову. В нем, выросшем в маленькой деревушке, чувствовалась интеллигентность и тонкость закоренелого породистого горожанина. По-русски он говорил, оказалось, не хуже нас, но из принципа и патриотического настроения старался говорить по-белорусски с теми, кто мог его поддержать.

Пока Анатолий Иванович рассказывал о том, как в партизанском отряде появился маленький и полуживой ребенок, мой сын, я сидела, онемев, на принесенном Петром из комнаты стуле и смотрела на Юру. Взяла его большие ладошки с длинными, как у Петра, пальцами и держала, вспоминая, как тогда, много – много лет назад, той тревожной ночью, точно так же перебирала его пальчики, мечтая совсем не о таком завтрашнем дне, который случился. А Юра просто улыбался и, казалось, что всегда тут и был, не пропадал никуда, не терялся. Мне было страшно подумать теперь, что было бы, не брось я тогда его в сугроб к этой, ставшей мне теперь таким дорогим человеком, неизвестной женщине.

– А Вы, Ирина, не переживайте так, не переживайте. Вы, наверное, думаете, как Юра к вам с Петром привыкать будет, как полюбит вас заново, и такое всякое волнительное себе представляете, да? Нет, Юрка – хлопец хороший, умный. Весь в Петра, сразу видно. – Хохотнул Анатолий и похлопал дружески Петю по плечу. – И он ждал вас, он же все знает, ему все рассказывали. А я пообещал, что всю свою жизнь положу на то, чтоб найти родителей, если живы. А вы – вон какие! Живы! Это ж надо такое, чтоб сами нашлись! Во как! Это ж надо заблудиться в трех деревах Вам тогда, чтоб найтись! Кому скажи – не поверят!

От такой радости общей обстановка становилась все непринужденнее.

– Мам, а дзе, то есть где, я жить буду? – Юра сказал это полушепотом, стараясь не вовлекать в разговор мужчин. – Папа говорит, чтоб я с вами жил, домой возвращался, но…. А ты, как скажешь? Я не обижусь. И я, наверное, пока не смогу к вам… Мне там, в деревне, пока жить надо. Я потом все объясню.

– Еще чего, Юра! – Возмутился муж. – Мы же все обсудили, да и обсуждать нечего – домой, срочно домой! А с Анатолием видеться будешь, когда захочешь. Нам много дел порешать надо: и бумаги в порядок привести, документы, и наши, и твои, и, самое главное, надо же с учебой что-то думать. Ты учиться-то дальше собираешься? Поступать куда-то?

– О! Планов у нас – громадье, люди! Мы ж в хирурги решили податься! Юрка у нас тихоня – тихоней, а себе на уме. Сейчас вам как родителям уже пожалуюсь, наконец! Влюбился, так влюбился он…

– Дядь Толь… – Под столом, стесняясь, одернул Анатолия Юра. – Не надо…

– Чего не надо?! Это твои мамка с папой, все знать должны! – Отмахнулся Анатолий Иванович. – Так вот, влюбился, втюрился в Лизку. А она у нас хорошая девушка. Но беда с девкой. Краса-а-авица, с ума сойти какая! С одного бока. Она с одной стороны – красавица, а с другой лицо война попортила, спалила. Прячется, стесняется. Так Юрка пообещался хирургом стать, чтоб это безобразие ее с лица убрать. Говорит, кожу поменять можно, будет на это учиться. У нее правая сторона красная вся, опаленная пожаром. Деревенские дети дразнили и головешкой, и замарашкой, в стороны разбегались, как видели. Долго она приживалась у нас в деревне. Мы и нашли-то ее недавно. Лет пять назад, да, Юр? Она, Лизавета, за ним хвостиком ходит, книжки медицинские зубрят по ночам, в институт медицинский оба собрались поступать. С фельдшером нашим по больным ходят, учатся и уколы колоть, и бинтовать, и все такое. И ждет наш Юрик, когда ж восемнадцать исполнится, чтоб жениться скорее, а я говорю, что рано, женилка еще не выросла, никто от тебя красавицу твою не уведет.

– Ну, пап… – Юра зарделся и обиделся в этот раз серьезно.

– Юрочка, – я подошла и обняла его за плечи, – не обижайся, мы про все, про все с тобой поговорим еще, все успеем, все решим. Не обижайся на… кстати, а что это ты то по имени, то папой Анатолия Ивановича? Ты, если привык, так и продолжай его отцом называть, мы же все понимаем. Лучше пусть теперь у тебя два отца будут, чем ни одного.

– Да Юра всегда так. Я его учил всегда, что и я – отец, хоть и не настоящий, и есть где-то кровный, родной. Только не знал, что рассказывать, ни одной ниточки, чтоб зацепиться, не было. Мы же вас искали, он знал, что я – приемный, что просто помогаю жить, пока не найдем кого-то. Начали с тетки Люды поиски…

Юра впервые так тепло сжал мои руки, что я поняла – оттаял, понял, что дома, что наш. Глядя на нас, Петр расплылся в улыбке мимозой и все приговаривал: «Это ж надо… это ж надо…». А Михаил наливал по полрюмки, и каждый новый тост повторял предыдущий – «За победу! За встречу! За нас!».

– Так вот, – продолжал Анатолий Иванович, значит, начали мы с тетки Люды, ну, той, что Юрку-то нашла в палисаднике своем. Решили так, что, если именно к ней кто-то дитя принес, так, значит, какое-то знакомство с ней имеет. Обнаружилось… обнаружилось, значит, когда всю семью-то я из архивов ее достал, что и муж ее, и дочка с зятем, и внуки, погибли в первые же дни. Накрыло их во время бомбежки. Сразу, всех. А выжила только маленькая. Лиза. Ей еще и года не исполнилось тогда, зимой она родилась. Так вот, Лизку нашли, ее соседка, бабуля столетняя забрала. Нашли мы ту Лизку, а она, как бродяжка, голодная, холодная, у бабки этой заместо котенка в доме. Обогретая, досмотренная, да и всего-то. В школу не ходит, от людей прячется. Еле-еле, правдами-неправдами, силком, можно сказать, забрали ее сюда же в деревню. Решили, что надо Людмилу Авдеевну нашу отблагодарить хотя бы так – внучку ее в люди вывести, на ноги поставить. Вот и живем так, втроем, да, Юр?

Юра поддакнул понуро. Теперь мне стало понятной его грусть – влюбленный парень ни за что не бросит девчонку, если у них там серьезно. Если бы не этот рассказ про то, что это за девочка, чья она, я бы, наверное, по примеру любой другой матери, тут же воспротивилась такой внезапной преграде на моей любви, но случай особенный, тут надо пока помолчать. Есть персонажи не менее важные теперь.

Всю ночь мы проговорили. Юра сдался первым. Мы уложили его спать, посидели рядом с Петром, как над маленьким и вышли на цыпочках из спальни только, когда он, уставший от волнения и внезапно обрушившихся на него переживаний, наконец, уснул.

Незаметно подкралось утро. За окном стояла такая тишина, что казалось и она слушает тревожный, такой нужный нам всем, рассказ Анатолия Ивановича.

Партизанским отрядом разношерстную группу людей, слегка вооруженных, слегка одетых в лютый мороз и вконец оголодавших назвать можно было с натяжкой. В отряде было много и женщин, и детей из окрестных, захваченных фашистами деревень. Если от холода еще как-то можно было согреться в построенных землянках, то кормиться в лесу зимой было нечем.

В тот день решили рискнуть – отправить в ближайшую деревню Асеевку разведку. У Юрки, веселого рыжего парня из отряда, лет семнадцати, но очень серьезного и рассудительного не по годам, в Асеевке жил дед. Он, Юрка, потому знал там все ходы и выходы. Вот и вызвался сходить, да разузнать обстановку и раздобыть какой-то еды, чтобы хоть детей прокормить. А дальше нужно было решать, как действовать, чтобы выйти на своих, присоединиться к настоящим партизанам, если еще кто-то уцелевший в округе есть. Юрка и немецкий хоть немного знал.