Читаем без скачивания Всадник на стоножке - Жерар Клейн

Хазель перебрался через три горные цепи и пересек огромные болота. Горы были, наверное, самым трудным этапом путешествия. Толчки и тряска были почти невыносимыми. Но воля Хазеля, ведущая его к некой точке, где на скалистом плато блистала ракета с носом, устремленным в небо, не ослабла.

За две недели Жерг Хазель остановился всего два раза — один раз, чтобы дать отдохнуть стоножке, другой, чтобы сделать передышку самому — снять скафандр, помыться, причесаться, обрезать бороду и поесть и попить по-человечески, то есть пользуясь руками. Остальное время стоножка несла его днем и ночью, не выказывая никакой усталости.

На четырнадцатый день земного времени он достиг края скалистого плато и различил на горизонте стройный силуэт корабля и массивные строения базы. Он приблизился к этой базе, заставляя землю дрожать под шагами гигантского животного. Когда он оказался совсем близко и ракета опасно покачнулась, он даже расслышал испуганный рев венерианцев. Он различил перекошенные лица людей — маленькие бледные пятна в прозрачных шлемах. Они, казалось, смотрели в небо, ибо он сидел очень высоко. И он прокричал в микрофон слова, которые громом прозвучали в плотной атмосфере Урана:

— Сдавайтесь. Во имя Конституции и закона.

Он остановил стоножку, встал с кресла, вышел из кабины, держа в одной руке микрофон, а в другой — оружие, мощный надежный карабин.

Они не сопротивлялись. Думаю, безобидное животное испугало их больше, чем человек, чья воля привела их на виселицу, ибо при виде гиганта в их душах проснулись вековые страхи, и они не сочли человеком крохотное существо, которому удалось приручить эту гору.

Они даже не попытались избавиться от венерианцев. Они скрылись в зданиях базы, как потребовал Жерг Хазель. С карабином в руках он проник в пустую ракету, снял скафандр, разместился в навигационной рубке, поел и отоспался, зная, что пираты не осмелятся двинуться с места.

Через неделю их забрал отряд полиции, а венерианцы были погружены на ту же ракету и репатриированы на вторую планету. Обратное путешествие их прошло в столь же плохих условиях.

Они все же не были людьми, хотя закон, справедливость и Конституция остались неприкосновенными.

Жерг Хазель стал героем, и ему отвели место в школьных учебниках истории, но не потому, что он поступил, как сумасшедший, и не потому, что он восстановил порядок и справедливость и защитил Конституцию.

И не потому, что он освободил рабов-венерианцев, хотя люди позже связали его имя с этим делом прочно и надежно.

Он стал героем из-за стоножки. Он стал героем, потому что пересек океаны, болота, горы Урана, то есть сделал то, чего не сделал до него ни один человек, ибо никто даже не думал, что такое возможно. Он стал героем, потому что дал человеку самую большую игрушку, самую большую машину, о которой никто и не мечтал.

Стоножки в виде спор были перенесены на другие внешние планеты — Юпитер, Сатурн и Нептун. Они там родились, выросли и стали носить человека с его любознательностью, его страстями и его богатствами в любую точку новых планет. Биологи изменили их. Физики создали оборудование, которое превратило стоножек в точнейший и надежнейший инструмент исследования звезд. Однажды их доставят и на Землю, если удастся приспособить их к температуре, слабому давлению, к кислороду, к солнечному излучению. И это удастся, ибо выносливость стоножек почти не знает границ.

Жерг Хазель стал героем, потому что дал человеку иных рабов вместо венерианцев, рабов, менее близких по облику и поведению и почти не имеющих чувств.

Он интуитивно понял это и настолько разозлился, что отказался возглавить исследования, начатые над стоножками. Он также отказался вернуться на Землю и узнать горячий прием ликующих толп. Он отказался, поскольку был человеком Урана и защитником порядка и справедливости и столпом Конституции, а также потому, что не верил, что может стать кем-то другим. Вокруг станции вырос город, через столетие после его смерти названный его именем. Но задолго до этого характер Жерга Хазеля ухудшился, ибо его имя связывали со стоножками, а ему этого не хотелось. Его не интересовали эти живые холмы, а никого не интересовало, чего именно он добивался и достиг, а потому ему казалось, что его обделили. Он был человеком, которого обманула История. Когда историки восхваляют ум Хазеля, они говорят даже о его гении, превращая его в тип современного человека-хищника, готового по любому поводу проявить свое могущество, я не соглашаюсь с этим.

Я считаю, что Жерг Хазель был духовно человеком Прошлого, человеком, для которого средства стоили меньше, чем цель, а цель эта была навечно выгравирована в его душе тысячелетиями писаний, медленного развития цивилизации, борьбы, угнетения, чести и поражений, всех тех слов, что можно перевести по-разному, что стареют, стираются, появляются вновь и всегда, вчера и завтра, несутся потоком времени, живут и почти не меняются.

И я, в противовес мнению историков, считаю, что самой героической и самой верной трактовкой Подвига Жерга Хазеля, которого писатели никогда не изобразят как следует, будет картина, на которой изображен старик с морщинистым лицом, с впавшими от усталости глазами, с черно-серой бородой, что без видимой причины восседает на своей немыслимой химере под темно-фиолетовым небом Урана и пересекает болота, океаны и горы, следя за лунами в небе, — иными словами, я вижу всадника на стоножке.