Читаем без скачивания Сага - Тонино Бенаквиста

Вначале я не поверил своим ушам – мне даже показалось, что я услышал совершенно противоположное.

Матильда Пеллерен и Жером Дюрьец и глазом не моргнули. Только Луи Станик нашел в себе смелость уточнить:

– Что конкретно вы имеете в виду, говоря «что угодно»?

– Все, что угодно, все, что придет в голову – в любом случае этот сериал никто не будет смотреть. Каждая серия продолжительностью в пятьдесят две минуты будет транслироваться между четырьмя и пятью часами утра.

– Вы не могли бы повторить?

Крайне измотанный, Сегюре хватается за голову.

– Квоты… Грёбаные квоты, устанавливаемые в обязательном порядке на французское кино. Французское кино! Только эти два слова царапают мне язык. Если не считать вас, сценаристов, кто может на этом хоть немного подзаработать, кого еще интересует французское кино?

А я и не подозревал, что выпускники Национальной школы администрации знают слово «грёбаный»…

– Мы только что приобрели за бешеную цену калифорнийский сериал, заваленный призами и напичканный девицами с объемом бедер в девяносто пять сантиметров. Минута рекламы принесет нам 300 000 франков в первом же блоке, через несколько месяцев мы начнем выпускать майки и прочее барахло. Мы только что вырвали право на трансляцию финала Кубка Европы по футболу, а сейчас я пытаюсь подкупить известного режиссера с конкурирующего канала. Вы считаете, что у меня есть время заниматься французским кино?

Луи с видом стреляного воробья спрашивает, соблюдались ли квоты до сих пор. Но, как и все профессиональные администраторы, Сегюре не любит прямых вопросов, особенно тех, на которые проще всего было бы ответить «нет».

– Мы немного потянули с этим, но на этот раз Высший совет по теле – и радиовещанию вынес нам предупреждение и обязал дать в эфир восемьдесят часов французского кино. Мы должны начать трансляцию через три недели, иначе правительство не продлит нам лицензию.

– Восемьдесят часов!

– Вот поэтому вас здесь четверо!

– Первая серия через три недели? Вы что, шутите?

– Вам нужно приступить к работе сегодня же.

Вот она, ловушка для дураков…

Каждый на свой манер выражает растерянность, за исключением Станика, который продолжает гнуть свою линию, замечая, что срочность имеет цену. Несколько удивленный, Сегюре сдерживает усмешку. Этому их учат в элитных школах.

– Слушайте меня внимательно. Вас выбрали по двум причинам. Во-первых, вы оказались единственными сценаристами в Париже, свободными на данный момент. Во-вторых, никто из вас не может претендовать больше, чем на три тысячи франков за серию.

– Простите?

Сегюре вздымает руки к небу и кричит:

– Да эту муру может написать кто угодно! Даже я, если бы у меня было время! Даже моя кухарка, если бы она умела говорить на правильном французском. Вы можете согласиться или отказаться. Этот сериал прославится одним: он будет самым дешевым за всю историю французского кинематографа.

– И что вы хотите, чтобы мы выдали вам через три недели, работая круглые сутки за гроши, которых едва хватит на кофе, без которого мы не сможем продержаться?

– Сойдет все, что угодно. Расскажите вечную историю о двух враждующих семействах, сталкивающихся постоянно на лестничной площадке муниципального дома. Это всегда нравится зрителю. Добавьте одну-две слащавые любовные истории, покажите несколько человеческих трагедий – и дело в шляпе.

– Мы не можем так просто взяться за дело… Нам нужно… место, где можно собраться.

– Здесь.

– Здесь?

– Никакой квартплаты и все самое необходимое: два дивана и кофейный автомат. Завтра вам доставят компьютеры и принтер. Монтировать серии будут в монтажной на последнем этаже. Актерами займется агентство «Прима». Что вам еще нужно?

Матильда Пеллерен, совершенно сбитая с толку, не осмеливается открыть рта. Опасаясь, что могут нанять других, более решительных и менее разборчивых, мы со Стаником молчим. Дюрьец набирается смелости и просит небольшой аванс, но Сегюре не хочет об этом и слышать, пока мы не подготовим четыре первые серии.

– Но у меня больной брат… Мне нужно хотя бы немного денег на лекарства.

– Лекарства? Для больного брата? Я знаю, что ваша профессия – придумывать разные истории, но вам не кажется, что в данном случае вы зарываетесь?

Впервые я согласен с Сегюре. Дюрьец имеет право попытать счастья, но он не должен дискредитировать нашу профессию. Я бы придумал что-нибудь поудачнее, чем лекарства для больного брата.

Сегюре смотрит на часы, два раза звонит по телефону и встает.

– Ах, да, последнее, что я хотел сказать. Мы подумали над названием сериала и остановились на «Саге». Это создаст у зрителя впечатление, что он знает ее содержание наизусть и что сериал будет длиться годами. Именно то, что нужно, не так ли?

САГА

Я выбрался из постели Шарлотты, когда в окне забрезжило утро.

Большую часть ночи я провел, наблюдая за ее сном, но сам забыться так и не смог. На самом деле мне просто хотелось ускорить наступление завтрашнего дня, к тому же я не мог забыть о том, что произошло со мной накануне. Вчера у меня была встреча с тремя конкурентами, сегодня – с моей командой. Вчера я боялся остаться за бортом, сегодня отправлюсь в многомесячное путешествие.

В конце концов я отодвинулся подальше от Шарлотты и, устремив глаза в потолок, принялся мечтать о грандиозной одиссее с различными персонажами, сталкивающимися в бесконечных интригах. Делайте все, что угодно! Все, что угодно!

А если мы поймаем вас на слове, патрон?

Жером Дгорьец и Луи Станик уже на месте и разбираются со шнурами от компьютеров.

– По-моему, единственный способ соединить их – это вставить шнур А в разъем А1 и шнур Б в разъем Б1, – говорит Луи.

– Они сплавили нам чучела, которые пылились у них в запаснике; никогда не видел подобной рухляди. И еще хотят, чтобы мы на этом вкалывали!

Не переставая ругаться, Жером все-таки подсоединяет компьютеры. После серии заставок на экранах появляются движущиеся человечки, желающие нам всего хорошего. Я пробегаюсь пальцами по клавиатуре, чтобы убедиться в правоте Жерома по поводу дряхлости оборудования.

– Да вы оба просто избалованы, – замечает Луи. – Не сочтите меня старым мудаком, но если бы такое бесшумное устройство существовало в семидесятых годах, то сегодня я бы жарил задницу на солнышке возле бассейна. Мою блестящую карьеру погубило низшее сословие.

Мы с Жеромом обмениваемся скептическими взглядами, но Луи уже понесло.

– В молодости мне лучше всего работалось по ночам. Днем я раскачивался, но в голову ничего не приходило, и хорошо, если к семи вечера я придумывал хоть какую-нибудь жалкую реплику. Зато с наступлением ночи во мне просыпался зверь и я набрасывался на пишущую машинку. В то время я снимал то убогие меблированные комнаты, то какую-нибудь конуру, то комнату для прислуги со стенами не толще папиросной бумаги. И как только принимался за работу, толпа дуболомов угрожала свернуть мне шею, если я не перестану шуметь. Вот от каких мелочей иногда зависит судьба.

Лично у меня никогда не возникало проблем с тишиной. Сценаристы – носители шума и ярости, и их работа началась задолго до образования Вселенной, когда вокруг царили мир и покой.

– Когда я работал на Маэстро, такой проблемы не вставало. У него собственный отель в окрестностях Рима, и он – его единственный обитатель. Мы могли устроить любую шумиху, и никто не стал бы жаловаться.

Слово «Маэстро» действует на нас, как укол шилом в задницу. Несомненно, именно на такой эффект и рассчитывал Луи, так как теперь он смотрит на нас с удовлетворенным видом, скрестив руки на груди. Мы переглядываемся с Жеромом. Маэстро – слово, которое произносят шепотом. Все ощущают неловкость. Луи готов рассказать о нем поподробнее, но никто не проявляет любопытства. Маэстро… Маэстро… Вероятно, тут какая-то путаница. Существует только один Маэстро, которого никто не называет его подлинным именем.

– Вы говорите о настоящем Маэстро?

– А что, есть другие?

– О том, что работал на «Чинечитта»?

– А вы как думали, парни, – я был там королем, мои милые!

Короче говоря, Луи Станик сотрудничал с…

Невероятно! Вот уже целых десять лет Маэстро ничего не снимает. Если бы он написал сценарий хотя бы одного из своих фильмов вместе с французским сценаристом, я бы услышал об этом, прочитал в десятках статей, посвященных одному из величайших гениев мирового кинематографа.

Невероятно!

– Как-нибудь я расскажу, что нас с ним связывает. Но сейчас нужно подумать над «Сагой».

Неожиданно, словно услышав слова Луи, появилась Матильда – свежая и улыбающаяся. Может, она уже рада нас видеть? От нее все так же приятно пахнет. Если это ее естественный запах, то он вполне может сойти за духи. Поздоровавшись с нами, она выложила на стол разные мелочи: пачку бумаги, чайник для заварки и какую-то дурацкую лампу, поглощающую табачный дым.