Читаем без скачивания Режиссер Советского Союза 3 - Александр Яманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но делать нечего. Пришлось напрягать мозги и детально отвечать слушательнице. Я ещё и «заставу» плохо помню. Благо, времени до конца эфира осталось мало и мне удалось выкрутиться. Редактор даёт команду, и я с наслаждением снимаю наушники. Включается музыкальная заставка, и мы уступаем место новостникам. Лаврова уже откровенно смеётся, глядя на мой вид.
— Смейтесь, Татьяна, — произношу с максимальной ехидцей в голосе, — Это была только одна из наших въедливых слушательниц. Их как минимум двое, а может, больше. Представьте себе подобные вопросы. Чем новая волна отличается от авторского кино или нуара? И ведь зададут вопрос с максимальной подковыркой. Так что я, на вашем месте, срочно бы занялся матчастью.
Вижу, что Лаврова призадумалась и перестала улыбаться. А как она хотела? Советский народ сейчас весьма образован и любопытен. На фоне дефицита информации, подобные Алевтины и атакуют разного рода передачи. В моё время было проще. Любой вопрос можно было посмотреть в интернете. А развивающие и образовательные передачи заменены на разного рода говношоу. Зачем России человек-мыслящий? Нам нужен потребитель, жующий подаваемую жвачку, думающий исключительно о желудке, или как лучше разместить в тепле свою жопу. В этом времени люди тянутся к знаниям, даже пенсионеры.
Тем временем пошли обычные новости. Мы тоже немного изменили формат их подачи, сделав ставку на события в мире. При этом меньше словоблудия, информации про всяких доярок, а просто больше голых фактов. Одобрили всё это со скрипом, но судя по рейтингу второй волны Всесоюзного радио, народу новинка понравилась. На фоне камерной подачи информации других СМИ, наш вариант более интересен.
Вслушиваюсь в голос нашего диктора. А ведь недавно произошло знаковое событие. Теперь служба в армии будет длиться два года вместо трёх. Более интересно послушать про мировые новости, там тоже много всего интересного. Во Франции чудовищная авиакатастрофа, а в Гонконге лютуют китайские террористы. Прямо как из «Москва слезам не верит» — нет в мире стабильности, кроме СССР, конечно.
Но я стараюсь более детально вникать в новости. Уж слишком сильно было моё погружение в личные дела, как верно заметил Каплан. Дослушав блок новостей, машу рукой народу, напоминаю про планёрку в понедельник и бегу в гардероб. На улице меня уже ждёт машина нашего ТО. Далее едем на «Мосфильм», где, несмотря на субботу, мы заканчиваем цикл комбинированных съёмок.
На входе сую хмурой тётке временный пропуск. Та с важностью мелкой букашки, которой доверили ответственную должность, долго сверяла данные, написанные на бумажке. С другой стороны, лучше такая жаба, чем бред моего времени. Сотни тысяч молодых алкашей и бездельников со всей России вдруг стали охранниками. В Москве так вообще в каждом киоске уже сидит изрядно пованивающий житель какого-нибудь Курска или Саратова, изображающий из себя охрану, без которой нам не жить. При всём уважении к жителям этих городов, как и многих других, ситуация абсурдная. Ну, нет работы в ваших регионах — так её хватает на разнообразных вахтах и стройках. Там денег можно заработать, но придётся пахать. Только народ работать отвык, а может, никогда не умел. Лучше получать тридцать тысяч, но сидеть в сторожке, нажимая на кнопочку и зарабатывая геморрой. При этом страна нуждается в рабочей силе и завозит нам разного рода новых граждан. Терпеть не могу эту публику. Ладно, не буду о грустном, у меня сейчас очень важный эпизод.
— Стоп! — вскрикиваю достаточно громко.
— Чёрт! Чего опять не так? — возмущённо шипит Клушанцев.
Я же перехожу на французский и обращаюсь к Ривьеру. Мы его сегодня красиво убиваем, в фильме, конечно.
— Жорж, люди не умирают с таким лицом, — слышу, как переводчик синхронно довёл мои мысли до советской части съёмочной группы.
Снимаем достаточно сложный эпизод, с попаданием пулемётной очереди в кабину самолёта. Вот же не было печали. Суббота прошла нормально, и отсняли материал практически без накладок. Небольшая сценка с Демонжо, далее был Васильев, и мы сразу отпустили актёров. Занялись эпизодическим героями, и тоже всё было замечательно. Воскресенье началось вполне себе бодро. Белов ограничился двумя дублями, хотя у него более сложный элемент, изображающий высший пилотаж.
И вот затык с французом. Уже третий дубль, но мне совершенно не нравится. Зельцер начал посматривать на меня с подозрением. Мол, не переношу ли я свои личные проблемы на съёмочную площадку. От сплетен никуда не денешься, и народ думает, что я до сих пор страдаю по упорхнувшей Татьяне. Делать мне больше нечего, чем мешать работу с личной жизнью. Решаю ещё раз объяснить диспозицию французу.
— Мсье Ривьер, вы играете не героя из какого-то приключенческого романа. У нас суровая проза войны и одна из самых чудовищных мясорубок в воздухе. Никто не отрицает, что все лётчики герои. Только давайте вспомним, что есть самый главный человеческий инстинкт. Самосохранение у нас в крови, иначе человечество бы не выжило, как вид. Вы понимаете, что пришёл конец. Но делать такое пафосное лицо просто глупо. Отчаяние, грусть, ненависть к врагу, но только не этот героический взгляд. Давайте все успокоимся, перекурим и попробуем ещё раз.
Ух! С четвёртого раза получилось! Француз — неплохой актёр, но работает по некоему шаблону. Может, тем и отличаются великие лицедеи, что за минуту могут изобразить вам любые чувства. Жорж Ривьер всё-таки хороший такой середнячок, но звёзд с неба не хватает. Хотя мы и с Васильевым в некоторых моментах намучились. Да и Демонжо давала прикурить всей группе. Надо нам отдохнуть друг от друга. Пусть народ займётся своими делами, расслабится, и через две недели с новыми силами приступит к работе. Мы же с Зельцером, Акмурзиным, Клушанцевым и технарями засядем в монтажной. Только мне ещё придётся скакать как ненормальному по всей Москве. Но это уже мои проблемы. Правда, было ещё одно дело, которое надо решить до отъезда иностранцев. Вернее, пока Дино ещё в Первопрестольной.
* * *
— В принципе, неплохо, — говорит итальянец, прослушав последнюю композицию, — Но я бы внёс небольшие изменения. У вас получается излишне однотипная музыка. Рок или лирика в русском стиле. Может,
