Читаем без скачивания Пожиратель - Лоренца Гинелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но он еще существовал. Чувствовал пустоту. Он уже не видел глаза старика, видел только звезды. Падал в них, сквозь них, затягиваемый ими, словно Пожиратель лишил его тело материальности и теперь высасывал из него душу. Стремительно летя вниз, Филиппо увидел, что там нет ни горячего шоколада со сливками, ни ласки, ни межгалактических видеоигр, а только пучина ледяного огня, который простирался к нему как грозные руки, как руки отца. Когда единственный оставшийся осколок сознания почти достиг предела гибели разума, Филиппо закричал. Закричал изнутри глаз Пожирателя; его голос прозвучал неестественно и ужасающе, усиленный акустическим резонатором вселенной. В тот самый момент, когда Абдул Мустафа решился вызвать полицию, Пожиратель опустил взгляд на свои белые теннисные туфли и отметил, что они превратились в прекрасные элегантные мокасины. Вращая тростью, он неспешно зашагал туда, откуда пришел.
Его мокасины не оставляли следов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Март 1986 года
Когда на свете появился Пожиратель, Дэнни Поссенти было семь лет
— Мои таблетки, паршивый сукин сын, мои проклятые таблетки!
Чтобы успокоить крик — таблетки. Всегда.
Белые таблетки. Чтобы мысли окрасились пустотой.
Морщинистая, бледно-желтая кожа притягивает одну лишь воздушную пыль, серость, выхлопной газ вселенной. Сара Поссенти, тридцать четыре года. Окаменелые останки души.
Ее муж рисует. Чтобы успокоить крики — беруши. Всегда.
Рисует со злостью человека, слоями закрашивающего жизнь. Чтобы густыми щедрыми мазками покрыть коркой белую пустоту. Слой за слоем. Чтобы нижние слои задохнулись под верхними. Злые, мрачные, неотвратимые. И все же на холсте возникает форма, смысл. Что-то похожее на человека, которого надо дорисовать. У него светло-голубое лицо, белые теннисные туфли опираются на ковер из туч.
— Таблетки-и-и-и! Сукин сын паршивы-ы-ы-ый!
«Раз, два, три, четыре, пять — призрак съел кота опять. Шесть, семь, восемь — топоры плясать выносим…»
Маленькие ручки зажимают уши.
«…Как убийцу устранить и ребенка защитить? Закрой глаза, беги быстрей, ищет смерти тот злодей…»
— Таблетки, проклятый дерьмовый неудачник!
«…На дне реки, в лесу глухом, закрыв глаза, тишком, тайком, откроешь страшный ты секрет: Черного Человека нет!»
Эхолалия. Одно и то же. Дэнни повторяет без конца. Сидит на корточках у кровати, головой уткнулся в колени. Но паршивый сукин сын дерьмовый неудачник продолжает изливать душу на холсте.
Дэнни встает. Нервы на пределе. Глаза в красных прожилках.
Дэнни открывает дверь своей комнаты.
Дэнни проходит мимо отца.
Дэнни хватает эти проклятые таблетки с комода.
Дэнни несет их маме.
— Хороший мой, сынок, сокровище мое, мамочка тебя обожает, мамочка любит тебя, мамочка тебя очень любит, не то что этого скотину, твоего отца.
Дэнни — хороший мальчик. Дряблые губы матери целуют его в щеку — так сухие цветы трутся о стекло. Дэнни смотрит, как мать глотает горсть таблеток. Дэн ни видит, как мать уходит, забирается в нору Белого Кролика.
Просто хороший. Очень хороший мальчик.
Дэнни возвращается в свою комнатку.
— Молодец, Дэнни, — говорит ему отец. Дэнни бросает быстрый взгляд на холст. — Это Человек-Призрак, Дэнни.
Неопрятный мужчина. Черный, с тростью в руке. Человек-Призрак для бедных. Дэнни возвращается к себе в комнату. И не выходит оттуда.
15 апреля 2006 года, 23.00
Пьетро, его мать и ревность Дарио
В тот вечер Дарио следил за братом в течение часа и двенадцати минут. Видел, что Пьетро около получаса сверлил глазами угол потолка, потом видел, как душа отделилась от его взгляда и глаза подернулись пеленой, сделавшись стеклянными, потерянными. Пьетро спал с раскрытыми глазами. Дарио уже научился не бояться этого. Сейчас, в безопасной тишине комнаты, в спасительном одиночестве, Дарио попробовал еще раз пережить сегодняшний день, вызывавший у него щемящее чувство вины и досады. Дарио пока не умел давать названия эмоциям. Чувствовал только, как стало непривычно и трудно глотать, как почти нестерпимый жар, разросшись где-то в желудке, подобрался к глазам и полились слезы. Вечером отец запретил ему ужинать и смотреть телевизор. Но это не обидело Дарио, наоборот — частично принесло облегчение. Мать дала ему пощечину при первой же попытке оправдаться и назвала его глупым, наивным, злым и безответственным. Но он и на это не обиделся.
Позже мать отрезала кусок торта для Пьетро, тихонько погладила его по голове, и Пьетро не отдернулся. Она улыбнулась ему, и Пьетро, умевший отвечать на эту эмоцию, улыбнулся ей в ответ. Дарио увидел в этом соучастие. Вот что действительно обидело его. Потом его посетил Морфей со своими тяжелыми облаками, и Дарио не противился: они укрывали боль.
В восемь тридцать утра, в день Пасхи, мать, зайдя на кухню, увидела за столом Пьетро в теплой пижаме зеленого цвета, тот сосредоточенно смотрел вниз со странным, почти пустым выражением лица, можно сказать, тревожным. Раскачивался взад-вперед. Мать окликнула, Пьетро не ответил, наклонился к столу. Мать заглянула к нему из-за спины и увидела то, в чем затерялся Пьетро: на шершавом листе бумаги формата А4 ожили тени вчерашнего дня, анимированные красной сангиной и угольным карандашом. В центре был нарисован эрегированный пенис, красный, здоровый, между ног мальчика со стертыми чертами лица, мальчика в расстегнутых джинсах и с распахнутым в крике ртом. Вокруг него — Филиппо, Франческо, Дарио и дерево с металлизированными серыми листьями.
А за листвой — старик.
— Такого больше не повторится, Пьетро. Обещаю тебе.
Мать открыла дверцу из светлого дуба и сняла с полки над плитой зеленую тарелочку, покрытую фольгой. За время, пока Пьетро отвлекся, она забрала у него листок:
— Не бойся, я не выброшу его, он такой же твой, как и все остальные рисунки. Я отдам его Алисе, и вы вместе положите его в папку работ этого года. А вообще у меня идея. Я прямо сейчас позвоню Алисе, поздравлю ее с Пасхой и спрошу, не хочет ли она прийти к нам на обед.
Пьетро убрал фольгу и склонил голову к шоколадному торту без крема. Темному.
— Черный, цвета жженой кости получается от обжига костяной пыли. В настоящее время его заменили на костяную сажу, добываемую методом обжига плюсны животных. Она очень медленно сохнет и обладает высокой степенью устойчивости. Обычная сажа также весьма устойчива: ее с превосходным результатом используют во всех художественных техниках. Виноградно-черный получается после сжигания побегов виноградных лоз. В оттенках этой краски заметен синеватый фон. Торт — цвета жженой кости.
Мать проглотила комок в горле. Солоноватый. Пьетро не обратил на нее внимания, не взглянул даже невзначай. Жадно съел кусок торта, не отрывая взгляда от зеленой тарелочки.
16 апреля 2006 года, 12.50
Папа Франческо очень серьезный человек
— Где вы вчера были? — спросил Франческо отец.
Франческо смутился. Вперил взгляд в тарелку с вареными яйцами: казалось, они такие тяжелые, что запросто вышибут из него мозги. Это была первая страшная Пасха для него и его родителей. И самая-самая первая Пасха, когда Франческо переживал горе. Она станет его последней. Немного погодя он умрет на валуне с надписью: «Хочу бабу».
— Постарайся вспомнить, не случилось ничего такого, что тебе показалось странным? — настаивал отец.
«Кроме унижения и избиения одного умственно отсталого, ничего странного», — подумал Франческо. Но, конечно, вслух не произнес, помотал головой.
Они услышали сообщение в новостях в двенадцать тридцать, прочитали и перечитали газеты (несколько раз). Ни одной улики. Ничего. Как часто бывает, единственным назначением сообщения являлось возбуждение нездорового любопытства и новых форм беспокойства. Сегодня утром вынесенный на первую полосу материал газеты «Портавоче Романьи» подтвердил то, что Франческо всегда знал: эту газету нельзя принимать всерьез.
«Секретные материалы под мостом» — так называлась статья. Франческо вспомнилась первая полоса «Портавоче» какого-то дня прошлой зимой. Тогда Римини оказался на целую неделю погребенным под пеленой свинцового тумана, словно под железобетонной плитой. Статья называлась «Затуманенные».
В этот раз речь шла о секретных материалах под мостом. Франческо подумал, что достойным продолжением могло бы стать: «Все приглашаются под мост: испанская сангрия и лепешки каждому!» Но реальный подзаголовок не шел ни в какое сравнение с вымышленным: «Исчез тринадцатилетний подросток, осталась только его одежда». Осталась только его одежда…
«Хорошее название для порноприкола в стиле „Кинжал в душевой кабине“», — подумал он. Но не улыбнулся.
