Читаем без скачивания Битвы божьих коровок - Виктория Платова

— Бэдным сыротам, — сказал он с неподдельным сочувствием, неподдельно коверкая русские слова.

Настя оскорбилась и швырнула бумажку в заросшее лицо Зазы. Она отхлестала бы его и селедочным хвостом, если бы не боялась за последствия. Уже вдогонку ей полетели слова Зазы — то ли восхищенные, то ли осуждающие:

— Гордая. Прямо грузинка…

И вот теперь Заза стоял на пороге с кувшином в руках и большой корзиной: поздний виноград и гранаты.

— Я войду? — спросил он и, не дожидаясь ответа, отодвинул ее литым плечом и прошел в квартиру.

Настя, холодея от ужаса, проследовала за ним. Грузин расположился на кухне, по-хозяйски достал из шкафчика три стакана и кивнул ей:

— Зови брата.

Но звать Кирюшу не пришлось: он пришел сам, вцепился в дверной косяк и теперь исподлобья взирал на чужого черного дядьку.

— Гамарджос, — по-волчьи оскалив сахарно-белые клыки, поприветствовал Кирюшу гость. — Ну, давай знакомиться. Я — дядя Заза.

— Я знаю. — Кирюша не испугался волчьего оскала, он никогда ничего не боялся. Не то что трусиха-сестра. — Вы грузин.

— Хевсур, — поправил Кирюшу Заза и разлил по стаканам вино. И снова обратился к Насте:

— Вино — мое, дэвочка. Фрукты тоже мои.

Настя хотела было убрать третий стакан, но Заза остановил ее.

— Пусть он тоже выпьет.

— Он ребенок… Ему только восемь лет…

— Он мужчина, — веско сказал Заза. — Пусть выпьет чуть-чуть.

Возражать Настя не решилась. Она никогда никому не возражала.

После нескольких глотков Кирюша был отправлен в комнату, а Заза, постоянно сбиваясь на грузинский, приступил к изложению своей просьбы.

Он просил Настю стать его женой.

Он говорил медленно, ворочая слова, как куски туфа, из которых был построен его дом. Посуди сама, гогония <Девочка (груз.)>, дэвочка, вы одни, я тоже один… Время сейчас волчье, немудрено и пропасть… А со мной вам будет хорошо. Ты мне нравишься, и брата твоего я не обижу, клянусь господом. Если согласишься и останешься с Зазой — никогда не узнаешь, что такое горэ… Что такое бэда. Я сам рос без матери, знаю, что это такое. А брату твоему еще выучиться надо. И на ноги встать. Потянешь ты это или нет, сладкая моя?..

То ли вино оказалось слишком крепким, то ли гранаты слишком сладкими, то ли их неприкаянное будущее вырисовывалось слишком уж беспросветным, но…

Через месяц Настя уже носила фамилию Киачели.

Она бросила выпускной класс (на этом мягко настоял Заза), забрала из старого родительского гнезда семейный альбом и любимую мамину вазочку. (Ничего другого Заза брать не разрешил: “Ты приходишь к мужчине, дэвочка, и отныне только он будет о тэбе заботиться. Только он и никто другой”.) И вместе с Кирюшей поселилась в трехэтажном доме у скал.

Дом Зазы Киачели испугал Настю своим мрачным величием. Настоящий замок Синей Бороды — эта сказка была кошмаром ее детства. А вот Кирюша относился к сказочке скептически и потому оказался первым, кто облазил дом сверху донизу. Никаких потайных страшных комнат в туфовом особняке не было, если не считать кладовки, наполненной тыквами и садовым инструментом.

Настя научилась готовить лобио, сациви и ткемали, подвязывать лозу и жарить сулугуни. В сентябре они собрали первый виноград. В конце октября сняли груши сорта “Любимица Клаппа”. В ноябре — закрыли новые теплицы.

А в декабре появился на свет Илико.

Тогда-то и пожаловала родня Зазы — зугдидская и цхалтубская.

Рождение мальчика примирило родню с самим Зазой, сдуру женившимся на русской. Заза плакал, родня пила вино и сотрясала стены дома грузинским многоголосием. Чего только не подарила Илико “эртсхали дземби” <“Большая семья” (груз.)> в первый месяц жизни! Перанги и шарвали, расшитые золотой нитью, кинжалы с накладками из драгоценного металла и даже башлык… В саду был торжественно зарыт кувшин с мукузани — его полагалось выпить на совершеннолетие Илико.

Настю тоже не забыли: в память о бурных семейных торжествах у нее осталось кольцо и пара серег. Фамильных, от прабабушки Зазы, жены священника из Самтредиа. Бессмысленный подарок — Настя никогда не любила массивных камней. Да и где в них красоваться? Не перед козами же, не перед семенными огурцами… Этого не оценит даже кахетинский Мцване <Сорт винограда> — король виноградника, привезенный Зазой из Грузии и неплохо прижившийся на каменистой, хорошо прогретой почве…

Да, черт возьми, их виноград был самым лучшим. Их помидоры были самыми красными. Их айва была самой терпкой. Их теплицы — самыми богатыми.

И сын — конечно же, их сын тоже оказался самым-самым. Как получилось, что Заза сразу же отстранил Настю от Илико? Да и что она могла дать мальчику — сама восемнадцатилетняя девчонка? Этот мир создан для него, говаривал Заза, укачивая сына на руках. А если нет — придется создавать новый. Шить на вырост.

Ей оставалось только одно; кормежка и стирка. Даже укачивал мальчика Заза. Ранний вечер — это было священное для обоих время. Они лепетали на своем далеком птичьем грузинском — отец и сын. Они даже смеялись на грузинском. Настя же так и не смогла выучить ни слова. Или не захотела?

В какой-то момент она вообще перестала разговаривать. Она растворилась в огромном, хорошо отлаженном хозяйстве. От земли, в которой она постоянно возилась, исходил покой, которого ей так недоставало. Она чувствовала себя своей среди побеленных деревьев и грядок с кинзой и укропом, она могла наорать на разросшийся куст малины и рыдать над трупиками салатных перчиков, побитых градом. Она ухаживала за виноградником так, как ухаживала бы за Илико (о, если бы только Заза ей позволил!). Она смирилась с мужской реальностью, в которой ей не было места.

А вот Кирилл так и не смирился.

Он слишком рано повзрослел и сразу же отказался впрягаться в арбу домашнего хозяйства. Он приходил домой только на ночь. А потом и вообще перестал приходить. Однажды (сколько же ему было тогда? пятнадцать? шестнадцать?) он застал ее на веранде. Настя шелушила кукурузу Кирилл присел на краешек скамьи и долго наблюдал за ней. Так долго, что она, оторвавшись от своих обожаемых початков, наконец-то заметила его.

— Ты чего? — спросила она.

— Смотрю. Когда же ты, наконец, окончательно превратишься…

— В кого? — удивилась она.

— В растение. Так и будешь всю жизнь рыться в перегное? Стоять раком и выкорчевывать сорняки?

— Зачем ты так? — Ей совсем не хотелось ссориться с Кирюшей.

— А ты зачем? Давай хорони себя дальше, А твой муженек споет “Сулико” на твоей могилке. Да еще лезгинку отчебучит.

— Как ты можешь так говорить? — испуганно зашептала она. — Заза — наш благодетель. Ты только вспомни, как он…

— Ага. До кровавых соплей благодетель. Получил бесплатную рабсилу… А ты знаешь, что ты была шестой?

— В каком смысле?

— Шестой, к кому он подбивал клинья. К кому сватался. И никто не согласился. Кроме тебя, идиотки!

. — Я сделала это ради нас… Мы бы пропали…

— Неужели в тебе нет гордости, Настька?

— Не хочу тебя слушать…

— Конечно, не хочешь, кто бы сомневался. Он ведь тебя даже к родному сыну не подпускает. Мрак какой-то. Средневековье…

— Это не твое дело. — Голос у Насти предательски Дрогнул.

— Ты еще скажи, что счастлива, сестренка.

И тогда она воспользовалась запрещенным приемом. Первый и последний раз.

— А ты сам? Ты сам?! Ешь его хлеб и его же оскорбляешь!

Кирюша побледнел и запустил в сестру кукурузным початком. Настя не успела даже увернуться.

— Зато ты работаешь за двоих… Он тебе хоть зарплату начисляет?

— Не твое дело.

— Вступай в профсоюз работников сельского хозяйства, дура! Может быть, хоть он тебя защитит!..

Настя сидела ни жива ни мертва. Больше всего она боялась, что в разгар семейного скандала появится Заза. И Кирилл наговорит ему целый воз оскорбительных слов. Но Заза, слава богу, не появился, да и пыл самого Кирюши пошел на убыль.

— Ну скажи мне, когда ты последний раз была на море? Ведь два шага до него…

— В каком смысле?

— В прямом. Пошла и выкупалась. Действительно, когда она последний раз была на море?

Закусив губу, Настя принялась соображать.

— В прошлом году, кажется… Нет, в позапрошлом…

— У тебя разжижение мозгов, сестренка. А это не лечится.

Еще через год, когда юношеские прыщи, терзавшие Кирилла, пошли на убыль, он стал просто невыносим. Иногда он поджидал Настю в теплице или в саду и принимался изводить ее непристойностями.

— Ну-ка, скажи братцу, ты хоть оргазм-то получаешь?

Подобные вопросы приводили Настю в полуобморочное состояние. И подобные слова тоже. Уж не море ли, засиженное курортниками, нашептывало их братцу?

— Или по старинке? Сунул, вынул и пошел?

— Как ты можешь?!

— Не-ет, я думаю, все по-другому… Он же грузин, волосатый самец… — Именно это обстоятельство почему-то выводило из себя Кирюшу, который до сих пор не решался брить даже подбородок.