Читаем без скачивания Вдали от берегов - Павел Вежинов

Когда пристав поднял голову от документов, он все еще не знал, как поступить.

— Какие дела у вас в Созополе? — спросил он, стараясь не выдать голосом своих сомнений.

— Мы кирпичники, господин начальник, — сказал молодой. — Будем делать кирпичи…

— Поезжайте лучше завтра на пароходе, — вяло посоветовал пристав.

— Завтра будет поздно, — возразил молодой. — Нам сказали, что нанимать рабочих будут с восьми утра.

— Ничего, ничего, поезжайте завтра! — с напускным добродушием повторил пристав. — И дешевле обойдется…

Он заметил, что незнакомцы быстро переглянулись. Наступила тягостная тишина, как перед бурей.

— Господин начальник, — заявил самый старший, — мы должны выехать сегодня вечером…

В его голосе прозвучали властные нотки. Таким тоном не говорят простые люди.

И вдруг пристав ясно и отчетливо ощутил, что над ним нависла смертельная опасность. Взгляды незнакомцев были полны холодной решимости, а у парня с грубым лицом глаза стали еще более злыми и ненавидящими. Нельзя было терять ни секунды.

— Если вам приспичило, отправляйтесь! — как можно равнодушнее сказал пристав. — Я хотел… как вам лучше…

И, заметив, как сразу прояснились лица незнакомцев, почувствовал, что у него самого отлегло от сердца. Снова зазеленела под лучами солнца свежая краска на столике, снова в ушах зазвучал пронзительный крик чаек. У самого берега возле сетей все еще плавал нырок. Мальчишка ушел.

Пристав сунул руку в карман, вынул книжку пропусков и спросил:

— У кого есть карандаш?

У студента оказался остро очиненный химический карандаш. Пристав тщательно выписал пропуск и, подавая его усатому пожилому мужчине, пробурчал:

— Ладно, отправляйтесь…

— Благодарим, господин начальник, — сдержанно ответил усатый.

Незнакомцы вышли. Оказавшись на улице, они остановились в нерешительности: куда идти?

Милутин первым нарушил молчание:

— Лучше всего на пристань. Сказать по правде, пристав мне не понравился…

— Только и не хватало, чтобы он тебе понравился! — с кривой усмешкой буркнул коренастый.

— Вы заметили, как ему не хотелось нас отпускать? — размышлял вслух Милутин. — Обыкновенным отдыхающим он и слова бы не сказал…

— Не верил он нам! — подтвердил студент.

— Ну, а если он заподозрил? — спросил печатник. — И вздумает нас арестовать?

— Что ж нам, по-твоему, делать? Поднять лапки? — иронически усмехнулся Милутин. — Лишь бы не запугивать народ террористическими выходками?

Наступила пауза.

— По-моему, — сказал Милутин, — нам не надо ходить по городу… Так скорее сцапают… Пристань на открытом месте. Если начнут окружать, сразу заметим…

Он помолчал немного и продолжал:

— С пристани и удрать легче. Сядем в лодку, запустим мотор — и след простыл… Пока сообразят, что делать, успеем высадиться где-нибудь.

— Это умно! — согласился печатник.

— Ты, Крыстан, — обратился Милутин к студенту, — сейчас отправишь телеграмму… Если попытаются арестовать — стреляй в воздух!.. Это будет сигналом для нас… Стреляй и беги к морю. Мы будем ждать тебя…

— Пристав ни о чем не догадался, — сказал студент. — Напрасно вы выдумываете страхи…

— Я ничего не выдумываю! — хмуро возразил Милутин. — Но надо быть готовым ко всему. Ступай!

Студент пошел к центру городка, остальные свернули к берегу. Печатник вышел на деревянный мол, вдающийся метров на пятьдесят в море. На молу никого не было, кроме солдата-пограничника, который, прислонившись к наваленным ящикам, безучастно смотрел на залив. Это был деревенский парень, неряшливый и разболтанный. На губах и ушах его сидели какие-то мокнущие болячки, которые, видимо, сильно зудели. Время от времени солдат осторожно почесывал их, и тогда его невыразительное обветренное лицо кривилось в болезненной гримасе.

Печатник занял самую выгодную позицию. С мола он видел и всю улицу, идущую вдоль пристани к центру города, и казино, и берег залива. В случае чего ему предстояло обезвредить часового и задержать нападающих, пока Милутин не заведет мотор.

Милутин и его спутник спустились к морю и, усевшись на остатки крепостной стены, стали терпеливо ждать.

Увидев незнакомого человека, солдат оживился. Он порылся в кармане брюк, вытащил измятую, полурассыпавшуюся сигарету, скрутил один ее конец, а другой оторвал, оставив от сигареты меньше половины.

— Спички есть? — спросил он.

Печатник достал спички и пачку сигарет.

— Закури мою, — сказал он.

Солдат с радостью потянулся к коробке. Большая блестящая муха закружилась над его головой. Он лениво отогнал ее.

Когда они закурили, печатник спросил:

— Разрешают вам курить на посту?

— Кому какое дело! — сказал солдат, махнув рукой.

— Почему? Разве у вас нет офицера?

— Только его нам не хватало! — со злостью ответил солдат. — Совсем бы тогда житья не было…

— А служба ваша нелегкая, — с сочувствием заметил печатник.

— Ясно, нелегкая, но хорошо, что хоть конец ей виден…

— Что у тебя с ухом?

— Откуда мне знать! — хмуро ответил солдат. — От легкой жизни, наверно… От чего ж еще?..

Печатник увидел, как пристав вышел из казино и направился вверх по улице. Его безукоризненная, ровная и пружинистая походка была выработана, очевидно, долгой и упорной тренировкой. Во всяком случае, она не говорила о том, что человек спешит, имея перед собою какую-то определенную цель.

— Хорошо бы тебе, — сказал печатник, — смазать ухо какой-нибудь мазью. В аптеке бывает такая мазь… и щипать не будет…

— Мазь-то есть, да денег нет! Сам знаешь, сколько мы получаем — тридцать один день в месяц!..

— Она недорого стоит… несколько левов… Не то разойдется по всему лицу…

— Ну и пусть разойдется! — с ожесточением сказал солдат. — Проваляюсь день-другой в лазарете…

— А толку-то от этого что?

Губы солдата скривились в саркастической усмешке.

— Ты служил в армии?

— Нет, — ответил печатник.

— Оно и видно! А чем плохо в лазарете! Жри да спи…

Печатник чуть заметно улыбнулся.

— Что богачу беда, бедняку — счастье, — заметил он.

— Пожалуй, верно, — согласился солдат.

— Слушай, когда мы будем отплывать, тебе отдать пропуск?

Печатник с умыслом задал этот вопрос неожиданно.

— Куда вы едете? — спросил солдат.

— В Созополь собрались… На моторке Адамаки…

— Ну и плывите… Кому какое дело! — сказал, махнув рукой, солдат.

Печатник вынул из кармана брюк массивные серебряные часы и открыл ногтем потемневшую крышку. Студент ушел с четверть часа назад; через десять — пятнадцать минут он должен вернуться. «Да, с солдатом неплохо получается, — подумал он. — Надо поддерживать с ним разговор, чтобы окончательно завоевать его доверие».

В это время студент входил в здание почты. Он только что встретился с Вацлавом и объяснил ему, как провести время до вечера. Теперь оставалось главное — отправить телеграмму. Текст он знал наизусть, но на всякий случай повторил его про себя еще раз.

Перед окошечком телеграфа стояли три женщины, типичные курортницы — располневшие, загорелые, в платьях с глубокими вырезами и пятнами пота под мышками.

Он взял бланк и сел за испачканный чернилами столик. Телеграмма получилась очень краткой:

Тодору Гинчеву книготорговцу Созополь

Нашли квартиру выезжайте немедленно

Он еще раз прочел телеграмму и, уверившись, что ничего не упущено, подошел к окошку. Две женщины ушли. Перед ним оказалась полная дама в розовом шелковом платье. Ее оголенная шея была усеяна мелкими капельками пота. Почувствовав, что сзади кто-то подошел, она обернулась и взглянула на студента. У нее было плоское лицо с небольшими резко очерченными скулами, пухлые губы, покрытые толстым слоем оранжевой помады. Узкую талию портили нависающие складки жира. Когда женщина склонилась к окошку, показалось, что она еще более раздалась вширь.

Студента обдало тяжелым запахом пота, и он инстинктивно отшатнулся. Ему было противно, и в то же время он не мог отвести от женщины взгляда. Что за непонятное влечение? Студент не мог себе этого объяснить.

Наконец женщина отошла, воздух словно сразу стал чище, и дышалось свободней.

— Давайте вашу телеграмму! — раздался голос из окошка.

Студент наклонился, чтобы лучше разглядеть того, кому вверялась их судьба.

Телеграфист выглядел его ровесником. Темно-русые волосы были неровно подстрижены, лицо казалось добрым и честным. На нем была дешевая рубашка в синюю полоску, небрежно закатанные рукава открывали худые, но мускулистые руки.

Телеграфист взял бланк и стал считать слова, подчеркивая их чернилами.