Читаем без скачивания A под ним я голая - Евгения Доброва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пошли погуляем, холодно так сидеть, – тяну Палыча за рукав, а им никуда неохота.
– Не, не, не, Лерочка, мы пока не пойдем, у нас тут проблемы.
Я (о, наглое и самонадеянное существо):
– У вас у обоих может быть только одна проблема. И эта проблема хочет гулять.
Спрашивается: зачем я это сказала? Пал Палыч-то ладно. Но Миша!
* * *– Записывайте, записывайте свои истории, – сказал, затягиваясь «Житаном», Пал Палыч. – Про детство, родителей. Про то, как сами пишете. Про издательства, литературную жизнь. Про все. Ведите дневник! Потом получится роман, вот увидите. Минимум повесть. А я вас издам.
* * *Я подошла к делу ответственно и принялась вспоминать.
* * *Миша помогает:
– Тебя возили на море?
– Возили.
– И что?
– Ну, море. Теплое. На водных велосипедах катались. Родители в волейбол играли на пляже.
– И все?
– Ну, дяденька один клеил маму, все подходил ко мне и говорил: «Мама? А я думал, это твоя сестра. Такая молоденькая!» А потом на берег вышел папа, мама достала из сумки персики, разложила их на пакете, и мы стали полдничать. На маме был васильковый купальник, очень красивый. Она сидела на песке по-турецки и подкладывала мне хорошие, а сама брала с бочками. «У меня уже четыре складки на животе», – удрученно сказала она, глядя на линию горизонта. Папа ничего не ответил, а мне стало ее ужасно, просто нестерпимо жалко.
– Сколько ей было?
– Двадцать пять. Почти как мне.
– А у тебя сколько складок?
– Не знаю. Может, одна…
– Сейчас посмотрим.
Миша задрал мне футболку. Складок не было.
– Ноль, – облегченно сказала я.
– Значит, дело не в возрасте.
– Конечно, не в возрасте. Питались раньше по-другому. Послевоенных детей старались впрок накармливать, на всякий случай. Бабушка в войну наголодалась, поэтому вся пища дома – сахарку, маслица побольше. Все супы на поджарках, картошка на сале… А мама все ее рецепты унаследовала.
– Это же вкусно.
– Я от бабушкиной кухни страдала.
– У тебя просто плохой аппетит.
* * *Есть ли у детей аппетит? Что-то не припомню, чтобы мне в детстве когда-либо было вкусно. Клубника? Нет. Земляника? Горчит. Крыжовник? Кислый. Вишня? То же самое. Черешня? Почти не покупали. Смородина? Фу, этот запах! Яблоки? А есть ли у них вообще вкус? Манго? Привкус жести от банки. Торты и пирожные? О, только не это! До рвоты. Конфеты? Без эмоций, хотя и не противно.
Сгущенка? Липкая.
Молоко? Противное, особенно если деревенское или прокипяченное.
Сметана? И как дедушка это ест…
Творог? Даже проглотить сложно, крупчатый.
Курица? Шкурки.
Колбаса? Невкусная. (Кроме охотничьей, но поедание оной было, по-моему, едва ли не однократное, так что не в счет.)
Котлеты? Нет.
Гречка? Пахнет ржавыми железками. Суп (щи, борщ, лапша на бульонном кубике и без мяса). Ну разве что.
И хлеб, пожалуй. Если корочку горелую срезать.
* * *Зато во взрослой жизни аппетит меня догнал. Заманила сегодня Пал Палыча в грузинскую забегаловку: ничего не могу с собой поделать, уважаю харчо. Пал Палыч заказал чахохбили, я у него отъела кусочек – вкусно.
Хихикали. Кормила Пал Палыча мороженым с ложечки. Пихаю ему в усы клубничный пломбир и приговариваю:
– Вот, на всю жизнь запомните.
А он и не знает, как реагировать.
Ему пятьдесят три года или около того.
* * *Если кормить его с ложечки, можно всю жизнь ужинать за его счет, думаю я. Но что скажут люди?
* * *Образы пионерского детства преследуют меня по ночам. До сих пор не могу забыть лозунг из школьной ленинской комнаты:
Стал вожатым – не пищи,легкой жизни не ищи!
Его сочинил один мальчик, отличник. Ему потом еще грамоту дали и путевку в Артек.
Для меня это было озарение. Я поняла, что поэт всегда будет избранным.
И решила стать поэтом.
* * *Помню, как в лагере мальчишки ночью ходили мазать зубной пастой девчонок.
Это казалось нам непоправимо ужасным, до бесконечности непристойным – как вымазанные дегтем ворота в украинских деревнях. Но! – в то же время это было чертовски притягательно, потому что напоминало взрослую интимную жизнь: пока она в постели, он совершает над ней некое действо. Если она вдруг проснется – то та-ак завизжит! – и убежит, босая, по коридору в женский туалет. Далее всеобщий переполох, заспанная вожатая, негодяй посрамлен – но в то же время он герой!
Думаю, зубная паста – это был неосознанный символ спермы.
* * *Что еще? Однажды мама вернулась из командировки и обнаружила на кухне поганку. Мы с папой жили вдвоем около месяца, и никто ничего не замечал.
– Нет, вы только взгляните! На самом видном месте!
– Где?
– Да вот же.
Мы посмотрели под ноги. Действительно, справа от двери из-под плинтуса торчала поганка на длинной худенькой ножке. Мама нагнулась, выдрала грибок и выкинула в помойное ведро.
* * *Пока спала, забыла все на свете. Приоткрыв утром глаза, увидела на подушке слева, сантиметрах в пяти, голову Миши.
– Боже мой, кто это?! – подумала. Помню, что был испуг. Потом сообразила.
Переживание мимолетное, в долю секунды, – а взволновало, взбодрило на весь день.
Что-то подобное со мною случалось и раньше: «Я в Ясеневе. Квартира бабушкина. Еще есть… Миша…» – память загружалась с черепашьей скоростью, по кластерам.
– Представляешь? – рассказываю вечером Михаилу. – Нет, ну ты представляешь?!
С кем же я живу в уме, в космосе, если то и дело забываю за ночь, кто мой муж? Перебрала знакомых мужиков, да так и не нашла: никто не подходит. Может, одна?
С возвращением, дорогая!
* * *В четыре руки чистим картошку. Миша:
– Ой, что ты делаешь, надо ножом!
– Пионеры в лагере всегда глазки ногтями выковыривают… Стоп, надо записать.
– Записывай. И больше никогда так не делай.
* * *– Спасибо, дорогой, ты мне очень помог.
– Чем же?
– Ты сварил пюре. Дорогой, гордо:
– Это было акме пюрейной промышленности.
* * *…В тот вечер Миши не было дома, и Палыч засиделся у меня в гостях. Мы поужинали, я взялась мыть посуду.
Почему-то помню, что у меня колыхались ягодицы… Пал Палыч подошел и обнял меня. От неожиданности я выронила чашку. Она и еще две тарелки разбились.
– Простите. Простите, пожалуйста! – Пал Палыч вернулся обратно к столу, вытащил из пачки сигарету и закурил.
– Будете кофе? – Но поскольку спросить как ни в чем не бывало не получилось, я выдержала паузу и добавила: – Вы с ума сошли.
– Вероятно. И вы это знаете.
– Господь с вами, Павел Павлович! Так мы всю посуду перекокаем.
* * *– Не могу вас не бояться…
– Ах, молодость, молодость…
* * *В три часа ночи он спохватился и стал звонить жене.
– Алё, Нина? – Голос у него был, как у ослика Иа.
– <…>
– В Ясеневе.
– <… >
– Есть голова на плечах!!!
Хрясь трубкой по аппарату, и весь разговор.
* * *Всю ночь я боялась ложиться, и поэтому мы сидели на кухне, болтали и пили коньяк. Пал Палыч больше не приставал.
В полседьмого утра я проводила его до лифта, заперла дверь на оба замка и легла досыпать.
* * *Потом он мне по телефону, укоризненно:
– Вчера приснилось, что я занимаюсь любовью со своей женой.
Во сне с женой любовью занимался! Вот ужас-то!
* * *– Миша пригласит вас на дуэль!
– Вот именно что пригласит…
* * *Роман «Это я, Эдичка» был написан в 1979 году, за два года до моего рождения.
Мама сожгла неприличную книгу в теплице – там стояла буржуйка.
– Это роман об одиночестве, – сказала я тогда маме. Это была первая «дура», которую она от меня получила.
* * *– Ваша дочь что-нибудь пишет?
– Слава Богу, нет.
* * *Они так ничего и не знают.
* * *Ведь папа хотел, чтобы я была музыкантом.
* * *Но у меня язык не повернулся соврать, что я до сих пор где-то играю. Ограничилась тем, что сказала: работаю в издательстве «Советский композитор». Все ближе к музыке…
* * *Где-то зазвонил телефон, но я никак не могла понять, где он.
* * *…Звук доносился из холодильника.
* * *Здравствуйте, сказал голос Пал Палыча. Вот сейчас день, а ведь у меня было преодолимое желание позвонить вам в три часа ночи. – Что же не позвонили? – Я же говорю: преодолимое.
* * *Может у девочки быть роман с дяденькой, черт побери, или нет?! Нет, не может. И все это знают.