Читаем без скачивания Кора - Жорж Санд

Коре эти рассуждения казались темными — настолько, детски наивной была ее душа. Она глядела на меня застывшим изумленным взором, и, чтобы изъяснить ей божественные тайны платонической любви, я взял карандаш и набросал несколько стихотворных строк на оконном косяке; потом я рассказал ей о сверкающей поэзии, коей исполнен незримый мир, о любви ангелов и фей, о томлении и воздыханиях сильфов, заключенных в чашечке цветка, о пылкой страсти роз к ветеркам и ветерков к розам, затем о воздушных голосах, что доносятся по вечерам из облаков, о согласном хороводе светил, о плясках демонов, о бесовских кознях, о непостижимых откровениях алхимии.

Никакие внешние события не могли, казалось мне, омрачить наше счастье. Предаваясь чтению поэтов в одиночестве, я привык, пребывая в своем духовном мире, совершенно отрешаться от любых преград и рифов реальной жизни, и мне снилось, что уже нечего было страшиться грубых и неодухотворенных влечений, которые зрели вокруг нас. Чувства мои были столь возвышенны, что я не мог внушить даже мысль о соперничестве заурядному человеку, который называл себя повелителем и мужем Коры.

В самом деле, в течение всего этого времени он, видимо, понимал, что обязан с великим уважением относиться к связи, которой покровительствовало небо. Но к концу шестой недели я заметил, как странно стало меняться отношение членов этого семейства ко мне. Отец смотрел на меня насмешливым и подозрительным взглядом всякий раз, когда случалось ему войти в комнату, где были мы с Корой. Мать старалась оставаться с нами все то время, которое она урывала от своих забот по лавке. Жибонно, когда мне доводилось невзначай встретиться с ним, устремлял на меня мрачный, пронзающий взгляд. И Кора сделалась более осторожной — все позже спускалась она вниз, все раньше подымалась к себе в комнату, а иногда и вовсе не показывалась целыми днями. Это пугало меня, и я дерзнул пожаловаться. С красноречием, которое придала мне моя страсть, я попытался разъяснить ей, сколь несправедливо, сколь бесчеловечно было ее поведение. Слушая меня, она держалась принужденно, вид у нее был испуганный, и я заметил, что она с беспокойством посматривала на дверь.

— О Кора, — воскликнул я с необычайным чувством, — разве тебе угрожает опасность? Где твои враги? Назови мне тех злодеев, которые надели на тебя, на столь хрупкое и небесное создание, медные цепи гнусного ига. Скажи мне, какой демон обуздал порыв твоего сердца и заставил отхлынуть твои наивные признания, словно горькие угрызения совести, в глубь твоей груди? Не бойся, я сумею заклясть их, мне ведомы многие чары, чтобы заковать в цепи демонов зависти и мести, я знаю волшебные слова, которые призовут ангелов слететь к нам, — они ведь твои братья, только не так они чисты, не так прекрасны, как ты…

Тут я повысил голос и приблизился к Коре, стремясь схватить ее руку, которую она всегда отнимала. Я поднялся, на лбу у меня от возбуждения выступил пот, волосы были растрепаны, взгляд исступленный…

Кора громко вскрикнула, и отец ее ворвался в комнату так стремительно, словно дом объяло огнем. Он кинулся ко мне с угрожающим видом, но Кора, схватив его за руку, сказала ему нежно: «Оставьте его, батюшка, у него приступ, не надо ему противоречить, сейчас это пройдет».

Тщетно я старался понять смысл ее слов. Кора ушла, а бакалейщик сказал мне: «Господин Жорж, вернитесь домой, никто и не думает перечить вам, но, по правде сказать, вы сейчас не в своем уме… Идемте, идемте, возвращайтесь домой и успокойтесь».

Ошеломленный этими добрыми словами, я уступил с кротостью ребенка, и бакалейщик довел меня до моего жилища. Через час я увидел, как к дому подошли королевский прокурор и городской врач. Зная их обоих довольно близко… я не удивился этому визиту, но меня оскорбила подчеркнутая официальность врача, особенно когда он принялся щупать мой пульс, тщательно изучать выражение моих глаз, проверять, не расширены ли зрачки, Затем он стал считать пульс в висках и на шее и приложил ладонь к моему лбу, чтобы определить, не горяча ли моя голова.

— Что все это значит, сударь? — спросил я. — Я ведь не обращался к вам с просьбой о консультации. Чувствую я себя довольно хорошо и могу обойтись без вашего попечения, тем более не намерен принимать его вопреки моим желаниям.

Однако вместо того чтобы ответить, он подозвал прокурора, и оба они отошли к оконной нише и стали тихо разговаривать. Мне показалось, что они совещаются относительно меня, потому что время от времени они оборачивались в мою сторону, окидывая меня внимательным и испытующим взором. Наконец они вернулись, и королевский прокурор стал задавать мне множество странных вопросов: сперва о том, какого цвета его жилет, затем — знаю ли я, как его зовут, и, наконец, могу ли я сообщить свой возраст, назвать свою страну и профессию… С изумлением я отвечал на эти вопросы, пока врач, в свой черед, не спросил меня, не вижу ли я в этом помещении кого-либо еще, кроме нас; затем он спросил, что, по моему мнению, сейчас — ночь или день, и, наконец, уверен ли я, что у меня на каждой руке по пять пальцев. Возмущенный нелепостью этих вопросов, я ответил на них крепкой пощечиной. Без сомнения, я был неправ, особенно действуя так в присутствии прокурора, который всегда готов расследовать какое-нибудь дело. Но кровь бросилась мне в голову, и я не мог уже допустить, чтобы со мной обращались без всяких к тому оснований как с идиотом, как с сумасшедшим.

Скандал произошел невероятный. Прокурор решил вступиться за своего союзника, я схватил его за горло и задушил бы, не подоспей ему на помощь бакалейщик со своим зятем и с полдюжиной соседей. Тут они схватили меня, связали руки и ноги, заткнули, как бесноватому, рот салфеткой и препроводили в городскую больницу, где меня заперли в комнате, предназначенной для субъектов, страдающих умопомешательством.

Надо сказать, что комната была удобной, обращались со мной очень мягко, поскольку я не выказывал более признаков безумия. Сразу было установлено заблуждение врача и прокурора. Но мне не легко было вернуть себе свободу, так как прокурор, предвидя, что он будет вынужден просить у меня удовлетворения за оскорбление, которое я ему нанес, упорно продолжал считать меня сумасшедшим, дабы тем самым показать себя человеком выдержанным и поступившим по отношению ко мне благородно.

Наконец я вышел оттуда, однако прокурор пригласил меня перед этим в свой кабинет и обратился ко мне с такой речью.

— Молодой человек, — заговорил он тем отечески-внушительным тоном, какой всякий безбородый прокурор почитает вправе брать, как только облачится в судейский ратин, — вам предстоит загладить если не заблуждения весьма глубокие, то, во всяком случае, серьезные ошибки. Вас, пришельца в этом городе, приняли здесь со всей благосклонностью и свойственной здешним жителям приветливостью. Когда вы заболели, ваши соседи взяли на себя со всей заботливостью и самоотвержением попечение о вас. Все эти свидетельства доверия и внимания должны были запечатлеться в вашей душе благопристойными чувствами благодарности и признательности.

— Не тратьте попусту пороху! — закричал я разъяренно. Этот тон бывалого моряка прорывался у меня иной раз, когда я впадал во гнев. — Куда это вы гнете, сударь, и что я сотворил такого, чтобы заслужить тюрьму и вашу нудную нотацию?

— Сударь, — проговорил он, нахмуря брови, — вот что вы наделали: вы были приняты со всем гостеприимством в недрах семьи, и это гостеприимство каждодневно оказывал вам честнейший человек, уважаемый всеми владелец колониально-бакалейной торговли, а вы принимали это гостеприимство с намерениями, которые не мне надлежит определять и судьей которых может быть лишь ваша совесть. Все же я полагаю, что вы стремились соблазнить дочь бакалейного торговца и обольстить ее вашими бессвязными речами, носившими явный характер экзальтации, или же вы намеревались поиграть ее простотой, мистифицируя вашими загадочными шутками.

— Праведный боже! Кто мог сказать это? — вскричал я.

— Сама госпожа Кора Жибонно. Сначала она воспринимала ваши странные речи как проявление естественной оригинальности. Постепенно они начали ее пугать, стали казаться ей выходками безумца. Долгое время она колебалась, не предупредить ли ей своих родителей, ибо в сердцах этих уважаемых горожан заключены наследственные добродетели — сострадание и доброта. Наконец, выйдя недавно замуж за достойного человека, которого она обожает и к которому в течение длительного времени, несомненно это известно вам, питала еще задолго до брака тайную любовь, глубоко подточившую ее здоровье и чуть было не сведшую ее в могилу, что неминуемо произошло бы, если б ее родители продолжали препятствовать ей, итак, говорю я, выйдя замуж за достойного фармацевта Жибонно, госпожа Кора, ослабев в результате наступившей и довольно тяжело протекающей беременности, естественно опасаясь в своем положении испуга, решила сообщить родителям о расстройстве ума, о многочисленных тому свидетельствах, которые вы каждодневно предоставляли в продолжение последнего времени. Эти почтенные люди долго колебались, поверить ли этому, и наблюдали за вами с исключительной осторожностью и тонкостью. Наконец, застав вас однажды в состоянии возбуждения и даже исступления, которое привело в ужас их дочь, они решили молить закон о заступничестве и просить у правосудия защиты. Закон не оставил их просьбу неуслышанной, и правосудие, чтобы успокоить их, ибо правосудию ведомо, что наиболее благое его назначение состоит в том, чтобы…