Читаем без скачивания Комната смеха - Анна Данилова

Теперь, когда ее не было, он никак не мог приспособиться к новой для себя роли вдовца. Он не знал, как живут вдовцы, чем живут, в чем находят утешение. Впереди он видел лишь тупик, очень напоминавший стоявшую в углу подъезда крышку гроба. Того самого гроба, в котором хоронили Эмму.

У него не было знакомых вдовцов, с которыми можно было бы поговорить по душам, а потому сама жизнь подсказала ему способ, как не сойти с ума от боли и одиночества: он стал играть сам с собой в игры. Разные игры. Но все они были связаны с присутствием Эммы. То он пытался поговорить с ней, лежа в постели. То пил с ней чай или коньяк на кухне и вел себя так, словно она и на самом деле была жива. А один раз он даже потанцевал с женой, кружась с ней по комнате и придерживая ее за талию. И ему, как ни странно, становилось легче. Что омрачало его жизнь, так это походы на кладбище и визиты сестры Эммы, Анны Майер. Он всегда недолюбливал Анну, считая, что та постоянно настраивает Эмму против него. У него не было никаких доказательств, просто он интуитивно чувствовал это. Он чувствовал, что Анна презирает его за слабохарактерность, за то, что он, по ее мнению, не достоин Эммы, за то, что не в состоянии содержать жену и она вынуждена работать. Алексей действительно не много зарабатывал, хотя и считался директором небольшого мебельного магазина. Но директор – не хозяин. У него был стабильный, но небольшой заработок, которого едва хватало на еду. Что же касается остального, то на это зарабатывала Эмма: одежда, квартирные счета, книги, телефон… Он не мог позволить себе купить жене хорошую шубу, дорогие духи. Но она как-то сама умудрялась подрабатывать и содержать себя достойно. И даже ее искусственная норковая шуба выглядела совсем как натуральная. Так же богато смотрелись и ее фальшивые бриллианты. Быть может, это происходило от того, что на женщине с такой породистой, неординарной внешностью все должно было смотреться дорого.

У Эммы были большие карие глаза с тяжелыми веками, аккуратный маленький нос, слегка припухлые, словно от поцелуев тысяч мужчин, розовые губы. Она была миниатюрна, стройна. Ее кожа, бледная и тонкая, казалась прозрачной, как у младенца. Грудь ее отличалась от груди остальных женщин, которых видел Алексей. Она была не округла, а представляла собой небольшие, налитые соком конусы с размытыми розовыми же сосками. А ее стройные ноги… Он готов был целовать каждый ее пальчик…

В передней раздался звонок. Алексей вздрогнул. Кто бы это мог быть? Ну, конечно, Анна! Вечно приходит, травит душу своими разговорами, задает дурацкие вопросы.

– Привет. – Она вошла, погладила по-матерински нежно щеку Алексея. – Пьешь?

– Вот, немного коньяку…

– И мне налей. Я принесла еды, перекуси, а то и сам скоро протянешь ноги…

Сначала он думал, что она влюблена в него и ходит к нему, чтобы постепенно обосноваться в его жизни и занять место умершей сестры. Но потом, когда он, напившись, несколько раз попытался довольно-таки грубо завалить ее в постель, а она отвесила ему оплеух, понял, что ошибался. Видимо, и она играла сама с собой в подобные его играм свои игры, связанные с иллюзией того, что Эмма жива. Ей, видимо, как и ему, становилось легче, когда она переступала порог их квартиры, где еще витал дух Эммы. Ведь на вешалке все еще висели ее куртки и плащи, в ванной – купальный халат, в спальне на комоде стояли ее духи и шкатулка с драгоценностями.

– Послушай, Аня, ты бы забрала ее побрякушки. Что проку от них теперь, когда ее нет? А так поносишь, да и память останется…

– Ничего мне не надо. Пусть все лежит на месте. Может, пройдет время, и я смогу проще отнестись к тому, что ты сказал, но только не теперь… Ну что, пойдем поужинаем? Да, чуть не забыла, в вашем почтовом ящике – он вечно распахнут и набит всяким мусором, черт бы побрал этих малолетних бандитов! – нашла вот это. – И она протянула ему извещение на ценную посылку.

Алексей покрутил его в руках и, пожав плечами, сунул в карман.

– Понятия не имею, что бы это значило. Ценная посылка, настолько ценная, что ее оценили в десять рублей. Должно быть, какие-то книги или рекламные дела, – сказал он первое, что пришло в голову.

– Причем на твое имя, – заметила Анна уже в кухне, доставая из сумки принесенные ею баночки с салатами, промасленный пакет с курицей гриль. – Хлеб-то в этом доме найдется?

– Найдется… Слушай, а который сейчас час? Как ты думаешь, почта еще открыта?

– Что, любопытство одолело? Открыта, открыта. Беги за посылкой, а я пока чай заварю, все подогрею…

Он ушел и вернулся буквально через четверть часа. В руках его был довольно большой ящик из фанеры, запечатанный по всем почтовым правилам – с бечевками, похожими на растопленный шоколад печатями из сургуча…

– Такая большая и стоит всего десять рублей? – усмехнулась Анна, доставая ножницы и протягивая Алексею.

– Думаю, что кто-то просто решил сэкономить и оценил посылку по минимуму, чтобы не платить лишнее. Хотя ящик удивительно легкий, как пушинка…

Он разрезал бечевку, принес из кладовой инструменты и вскрыл ящик.

– Какая-то солома… – Он порылся в ней и извлек что-то зеленое, какую-то ткань.

Они оба замерли. И Анна, и Алексей.

– Нет… – прошептала Анна и закрыла ладонью рот. – Этого не может быть.

Бледный как мел Алексей достал из ящика женское платье из зеленой шерстяной материи джерси.

– Это ее платье, Алексей… Я бы узнала его из миллиона платьев. И эти серебряные пуговицы… Что все это значит? Кто мог прислать тебе это платье?

Она пришла в себя первая и, схватив ящик, принялась осматривать его в поисках обратного адреса. В это время Алексей нашел в кармане платья Эммы записку, написанную печатными буквами: «Алексей, привет! Буду через полчаса, пожалуйста, разогрей курицу и сделай салат. Майонез в ведерке в холодильнике под окном. Целую, Эмма».

Глава 5

Ночь прошла спокойно, и я, как ни странно, крепко спала. Меня не мучили кошмары, я не кричала во сне и не просилась, как маленькая, под одеяло к взрослому дяде-следователю. Конечно, этому спокойствию я была обязана Гарманову. Скромный и неразговорчивый, он сразу же после чая направился в ванную, признался, что уже почти неделю живет, как бомж, в своей прокуратуре, что дома у него неприятности и все в таком духе. И я, честно говоря, обрадовалась такому повороту дела. Стыдно сказать, но его неприятности обернулись для меня покоем. Я сказала ему, что буду только рада, если он поживет у меня какое-то время, и даже отдала ему запасной комплект ключей. Он, в свою очередь, утром оставил мне деньги на продукты и сказал, что будет счастлив, если я приготовлю ему что-нибудь домашнее. Вот это уже был удар ниже пояса. Готовить я не умела. Но просьба Вадима была воспринята мною как приказ. Благо книги по кулинарии имелись. Я быстро отыскала рецепт борща и сразу же обнаружила, что в доме нет практически ни одного компонента, кроме воды. Пришлось тащиться в ближайший гастроном и покупать необходимое: грудинку, овощи, зелень.

Был рабочий день, но идти на работу я не собиралась. Поэтому, вернувшись с продуктами, я вызвала врача на дом и решила честно взять больничный лист. В сущности, оснований для больничного у меня было больше чем достаточно. Еще я знала, что в случае, если участковый врач мне не поверит, что со мной приключилась такая петрушка, Вадим возьмет для меня выписку из больницы, куда меня привезли сразу после того, как нашли на улице Бахрушина… С другой стороны, мне не очень-то хотелось распространяться о том, что со мной случилось. К тому же я и сама-то толком ничего не знала.

Варить борщ оказалось делом хлопотным и неблагодарным. Все, особенно грудинка, варилось медленно и требовало неимоверных усилий. Тело мое еще продолжало болеть. Я не хотела думать о том, что произошло с нами на улице Бахрушина, но мысли все равно возвращались к театральному музею, который находился на этой улице, к примитивному кукольному театрику дореволюционных времен с дерзким Петрушкой, всему тому, что ассоциировалось у меня с этой улицей. Ни испитых физиономий насильников, ни хриплых голосов злодеев, ни острой боли от ножевых ран – ничего такого моя память не выдавала. Видимо, таким образом – стерев из памяти определенный фрагмент моей жизни – мой организм защищался.

Когда я положила в густой и наваристый борщ заправку из овощей с томатом и он окрасился в красивый свекольный свет, в дверь позвонили. То, что это не Гарманов, я знала наверняка: перед уходом он сказал, что будет предупреждать меня о своем приходе, чтобы я лишний раз не дергалась, услышав звонок в передней. Баська теперь никогда не позвонит в мою дверь. Тогда кто же это? Один из насильников, который, зная о том, что я осталась жива, пришел, чтобы добить меня?

Я, едва дыша, подошла к двери и заглянула в «глазок». И сразу же поняла, что я действительно повредилась рассудком: это же была участковая врачиха, которую я недавно вызвала! Надо же так перетрусить, даже забыть о том, что было всего лишь пару часов назад!