Читаем без скачивания Post Scriptum - Марианна Альбертовна Рябман

Андрей Андреевич, закрывшись у себя в комнате, оценивал достоинства двух новых наливок, подаренных ему приятелем, из противоположного, соседствующего с ними дома.

Полина Евсеевна, в гостиной продолжала обучение служанки Кати письму. Катя была старательной ученицей, она медленно и аккуратно выводила буквы и всё повторяла:

– Как же мне не позабыть того, чему вы барыня учите меня, уж так мне хочется уметь и читать и писать. С вечера то я все помню, а на утро, будто и половину уже только.

Полина Евсеевна улыбалась терпеливо.

– Ты заведи себе, голубушка, тетрадку, да и пиши в нее всё, что вокруг тебя, так глядишь и не позабудешь моей науки.

Анечка, тем временем, была занята хитрым способом плетения тонкого кружева.

Анфиса Афанасьевна сидела в бархатном кресле, в библиотеке, за закрытыми дверями, просто так, безо всякого дела, перелистывая иногда гладкие страницы, уже давно наскучившей ей книги. Облокотившись на мягкую спинку, она даже задремала как-будто, но тут же и проснулась от тихого стука в дверь.

– Входите, – вяло потянувшись, ответила она.

Одна из двойных дверей робко приоткрылась. Из-за неё показалось гладковыбритое, и пожалуй даже слишком красивое для мужчины, лицо Филарета Львовича, молодого учителя Анны Антоновны.

– Анфиса Афанасьевна, Вы одни? – спросил он оглядывая комнату и немного наклонившись вперёд.

– Одна, голубчик, одна, – произнесла она всё тем же, то ли сонным, то ли недовольным голосом, откладывая книгу в сторону, – увлечена только бездельничеством, да скукой.

– Это верно и хорошо, что Вы одни… Я к Вам непустячный разговор имею.

Немного неуклюжий от волнения, Филарет Львович затворил за собой дверь, и обошел кресло так, чтобы видеть Анфису Афанасьевну лучше.

Смыковская указала ему на диван с резной спинкой.

– Прошу Вас. Не позвать ли Катю, желаете чая?

– Нет, нет, благодарю, однако я предпочел бы начать разговор скорее, – всё более заметно волнуясь и теребя свой манжет длинными пальцами, произнёс юноша.

– Разговор… – повторила она, утомлённо вздохнув, – ну что ж, извольте, начинайте теперь, пока не появилось у меня какое-нибудь внезапное и безотлагательное дело, так знаете ли часто случается во время серьёзных разговоров, вдруг что то прерывает их и приходится откладывать на потом. А когда наступит это потом… Да, да, я слушаю Вас, слушаю…

– Я намерен говорить с Вами о Вашей дочери.

– О дочери моей? – удивилась Смыковская и даже встала с кресла, окончательно избавившись от гнёта сонливости, – А что собственно произошло? Она уроков Ваших не учит, или и вовсе к языкам не способна?

Филарет Львович, кажется, нервничал всё больше.

– Нет. И я бы даже сказал напротив, Анна Антоновна барышня весьма впечатляющих способностей, и отношение её к урокам чрезвычайно прилежное. А дело ведь здесь… Совсем в другом…

– К урокам готова, одарена способностью, но что же тогда?

Филарет Львович замолчал. Казалось он боролся сам с собой, заставляя себя продолжить уже начатое, и понимал, что остановиться уже нельзя и боялся сделать следующий шаг.

– Прошу Вас, будьте снисходительны, – всё же собравшись с силами произнес он едва слышно, – мне о таком говорить с Вами крайне неудобно…

– Ах, да говорите же, наконец! Вы уже взволновали меня, а между тем, дело Ваше быть может волнения моего и не стоит.

– Что ж, тогда я буду краток, и скажу Вам прямо, не выбирая мягких выражений. Словом, я недавно обнаружил, что Анна Антоновна проявляют ко мне неоднозначные интересы, а вернее сказать напротив, интересы одного только личного значения! – закончив фразу, Филарет Львович облегченно выдохнул.

Анфиса Афанасьевна, не сказав ни слова, закрыла быстрым движением лицо руками, отвернулась к окну и вдруг расхохоталась. Филарет Львович, никак не ожидавший от неё такого, молча присел на край дивана.

– Ах, боже мой, а напугали то, напугали, – повторяла Смыковская, продолжая смеяться и расхаживая вокруг сбитого с толку, учителя.

– Я не могу понять, – говорил он, поворачиваясь вслед за ней, – отчего это внезапно Вам сделалось смешно, разве не видите Вы, не понимаете, всю серьёзность неприятного положения моего?

– Филарет Львович, милый, – ласково и с наставлением, произнесла Анфиса Афанасьевна, проведя теплой рукой по его щеке, – да разве можно так близко всё переживать и так опасаться всего?

– Я не понимаю Вас…

– Что же для Вас не понятно? Вы меня напугали совсем напрасно. Придите же в себя и рассуждайте здраво. Вот именно, здраво. Что есть такое Анна Антоновна? Анна Антоновна всего только девица, шестнадцати лет. Её ещё не повзрослевшее, и даже будем говорить ясно, совершенно детское, мышление, занято теперь одними мечтаниями. Она предаётся фантазиям, ищет повсюду предмет своей желаемой влюбленности, и похоже невольно нашла его в Вас. Однако, где же здесь трагический смысл?

– Позвольте, вновь заговорил Филарет Львович, – но ведь они подбрасывают мне цветы. Записки. И не одну, а множество. И всякий раз, когда я менее всего ожидаю…

– Ну так что же? – перебивая его, настаивала Анфиса Афанасьевна, – записки, цветы, ведь это глупость. Совершенная глупость. Ведь это пройдёт очень скоро, исчезнет, растворится, а нынче зачем же Вам печалить бедняжку, отталкивая её внимание к Вам. Вы умнее, Вы должно быть уже лучше её жизнь изучили, на Вашей стороне так много веских преимуществ, что Вам, помилуйте, и поддаться слегка будет совсем не трудно. Ну ведь не трудно?

Филарет Львович только развёл руками в недоумении.

– Нет, я не могу всё же понять Вас…

– Да, да, поддайтесь! – продолжала Смыковская, – Поддайтесь, ей приятным это покажется, а Вам ничего не стоит. Вот Вы когда-нибудь улыбнётесь ей едва заметно и позабудете тут же, а она недели на две счастье обретёт, и покой, разве жаль Вам для неё счастья и покоя? А после, у неё к Вам всё пройдет. Непременно пройдет и следа не оставит. Вы уж поверьте опыту в прошлом чрезвычайно влюбчивой барышни, которая теперь перед Вами.

Филарет Львович опустил голову и отошел в сторону. Он принялся, словно размышлять вслух.

– Возможно Вы и правы. Где то правы, однако я именно из-за Вас и не могу принять от Анны Антоновны знаков внимания…

– Отчего же из-за меня? – используя всё своё женское умение, изобразила удивление Анфиса Афанасьевна, и у неё кажется даже получилось зажечь лицо румянцем.

Филарет Львович взглянул на неё, но в этот раз уже совсем не робко, а даже напротив, решительно и довольно дерзко.

– Да! Из-за Вас! И только из-за Вас! Неужели Вам всё ещё не заметно, как я охвачен Вами, вот уже более пяти месяцев, как стараюсь справиться с собой. И не могу…

Смыковская взмахнула рукой так, словно желала теперь