Читаем без скачивания Кровавая дорога в Тунис - Дэвид Рольф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лёрцер был удовлетворен увиденным и услышанным и вернулся на аэродром. Ни один человек не попытался остановить его, хотя сделать это было очень и очень просто. "Нет никаких сомнений, что маленькая группа самолетов, находящаяся на земле, сразу стала бы добычей французских войск, если бы они атаковали в этот момент".
То же самое относится и к аэродрому в Бизерте, занятому 11 ноября без единого выстрела единственным самолетом Ju-88 и двумя отделениями парашютистов. Французы снова просто стояли и смотрели, как немцы закрепляются на захваченной территории.
Бригадный генерал Хэйдон, заместитель начальника штаба десантных сил, писал: "Поведение французов просто необъяснимо. Немцы, итальянцы и японцы, судя по всему, желанные гости во французских владениях! Зато мы, которые были их союзниками и сражались за них, как за самих себя, встречали отпор на каждом шагу. Это был прекрасный случай четко заявить, на чьей они стороне". Однако хроническая нерешительность, которую всегда проявляли французские лидеры, в очередной раз парализовала их. Несколько удивленный Чиано записал в дневнике: "Я думал, что они окажут хотя бы символическое сопротивление для спасения чести флага". Но не было сделано абсолютно ничего, и немцы сумели закрепиться в Тунисе. Они не замедлили воспользоваться предоставленными возможностями, и союзники были обречены вести долгую и кровопролитную кампанию.
Глава 2.
Победа или смерть
"Мертвым повезло. Для них все закончилось".
Письмо фельдмаршала Роммеля жене, 3 ноября 1942 года.
Гитлер никогда не придавал Средиземному морю такого же большого значения, как англичане. Для него это была лишь досадная помеха, отвлекающая его от войны на уничтожение, которую он вел на Восточном фронте. Для Муссолини Северная Африка была гораздо ближе, и эта война была для него не просто колониальной экспедицией. Однако вопрос господства на Средиземном море решался не полководцами и подчиненными им войсками, а сложным комплексом факторов, среди которых главную роль играли вопросы снабжения.
На суше увеличение протяженности коммуникаций происходило после каждого удачного наступления и давало новые преимущества обороняющемуся. Это устанавливало естественное равновесие в ходе борьбы за Киренаику, что было исключительно важно для обеих сторон, так как все, что двигалось и дышало, в ходе войны в пустыне приходилось снабжать по морю. Начальник службы тыла штаба Александера генерал-майор Миллер писал: "Снабжение войск во многих отношениях стало проще. Чем дальше отодвигается битва от баз снабжения, тем слабее становится армия. И наоборот: чем короче коммуникации, тем легче проводить переформирование и доставку подкреплений". Основой всех действий англичан на Средиземном море была Мальта. То, что войска Оси весной 1942 года не сумели захватить остров, как правильно предсказывал Кессельринг, нанесло смертельный удар их армиям в Африке.
Когда в августе 1942 года генерал сэр Гарольд Александер стал главнокомандующим британскими силами на Среднем Востоке, Черчилль собственноручно написал ему приказ, требующий "при первой же возможности захватить или уничтожить германо-итальянскую армию под командованием фельдмаршала Роммеля вместе с ее тыловыми сооружениями и запасами в Египте и Ливии". Можно было лишь надеяться, что Александеру повезет больше, чем его предшественникам, при реализации этих трескучих формулировок.
Алекс был вежливым, очаровательным человеком из очень хорошей семьи. В годы Первой Мировой войны он проявил исключительное личное мужество и быстро поднимался по служебной лестнице. В 1937 году, когда ему исполнилось всего 45 лет, он стал самым молодым британским генералом и был назначен командиром 1-й пехотной дивизии.
Во время тяжелейших дней эвакуации Дюнкерка генерал сэр Алан Брук, начальник Имперского Генерального Штаба с декабря 1941 года, сравнил его с другим выдающимся командиром - Бернардом Монтгомери, который командовал 3-й пехотной дивизией. По словам Алана Брука, это были совершенно разные люди. В самых тяжелых обстоятельствах Александер оставался невозмутимым и сдержанным. Казалось, он просто не сознает "всех крайне неприятных возможностей развития событий". К несчастью, эта черта многим наблюдателям казалась проявлением неспособности быстро понять детали тактической и стратегической ситуации. Британский министр иностранных дел Энтони Идеи публично усомнился, достаточно ли у Александера мозгов, чтобы стать главнокомандующим. Генерал-лейтенант сэр Фрэнсис Такер, который командовал 4-й индийской дивизией в Западной Пустыне, считал Александера "самым неумным из командиров, которые занимали столь высокий пост. Я не могу представить себе, чтобы он сумел составить план, не говоря уже о хорошем плане".
Даже автор официальной биографии Александера усомнился в его способностях: "Я полагаю, что его руководство Африканской кампанией свелось к выполнению административной работы. Он не действовал как настоящий генерал. Скорее, он был своего рода квартирмейстером. Мне кажется, он был не слишком умным человеком. Алекс был типичным британским сельским джентльменом, который никогда не читал книг и вообще не интересовался искусством. Однако он обладал особенным обаянием и даром заставить людей любить себя. Кроме того, он был абсолютно честен".
Зато всех американцев (если не считать Марка Кларка) этот тщательно поддерживаемый внешний образ привел в восхищение, так как полностью соответствовал их представлениям об английском джентльмене. Старшие командиры, такие как Эйзенхауэр, Брэдли и даже Паттон, который любил повторять, что не настроен пробритански, высоко ценили Александера. Впрочем, следует признать откровенно, именно личные качества Александера помогли сгладить множество острых углов в англоамериканских отношениях. Однако главной его проблемой как командира оставалась нехватка решительности, так как подчиненные должны были получать четкие приказы. Как заметил Лиддел-Гарт: "Начало карьеры Александера представляло собой череду непрерывных успехов, поэтому он никогда не получил оселка, на котором ему следовало отточить свое лезвие. Более того, он был внутренне неспособен оказывать давление на других, и он стремился избегать ненужных трений. Иногда это мешало ему выступить в роли командира, хотя это было необходимо".
Это лучше всего продемонстрировал пример генерал-лейтенанта (в 1942 году) Монтгомери, который тоже имел массу недостатков, но, по словам Такера, вне всякого сомнения, был "одним из самых настойчивых, оптимистичных, решительных и отважных солдат на поле боя". Запредельная самоуверенность Монти была результатом его долгой службы и имевшейся у него военной косточки. Железная воля и серия военных успехов в конце концов превратили робкого и неуверенного человека в эталон тщеславия и эгоцентризма, каким Монтгомери стал позднее. С одной стороны, он был способен совершать благородные поступки, которые чаще всего замечал только его начальник штаба бригадный генерал Фредди де Гинган, но Монтгомери был способен вести себя так, что у людей перехватывало дыхание. "Он имел репутацию способного и безжалостного солдата и невероятного хама", заметил Оливер Харви, личный секретарь министра иностранных дел Энтони Идена, когда в августе 1942 года Монти был назначен командующим 8-й Армией.
Монтгомери на каждом углу любил кричать о собственном гении, и на новом посту он сразу дал понять, кто теперь здесь хозяин. Он тщательно выбрал себе начальника пресс-службы, назначив на этот пост заслуженного военного корреспондента Алана Мурхеда, и начал последовательно лепить эффектный образ, выбрав необычный стиль одежды и демонстрируя показную умеренность. Его солдаты клюнули на это. Боевой дух снова пошел вверх, Монти заставил их поверить, что они лучшие в мире. Он привел солдат в восхищение, призывая: "Убивайте немцев, даже священников - по одной штуке в день, а в воскресенье - по две". Все дружно отмечали влияние Монгомери: "Из всех генералов, которых я знал, это единственный, службу у которого я считал честью. Как обычный отставник, я отдаю вам честь и почтительно благодарю за гениальные приказы, которые вы нам отдавали", - писал один из ветеранов североафриканских кампаний. Неизменный начальник штаба Эйзенхауэра Уолтер Беделл Смит заметил: "Он обладал мистической способностью передать солдатам свою самоуверенность".
Новый командующий 13 августа 1942 года, стоя на склонах хребта Рувесайт, заявил своему штабу: "Здесь мы будем стоять и сражаться. Дальнейшего отступления не будет. Мы будем стоять и сражаться. И если мы не сможем удержаться здесь, то останемся лежать мертвыми". Де Гинган вспоминает, что это обращение произвело воздействие "электризующее - да что там, потрясающее! В тот день мы ложились спать с новой надеждой в сердцах и с уверенностью в будущем нашей армии". Эта уверенность быстро передалась всем солдатам армии. "Просто удивляешься, какую атмосферу создал Монтгомери в кратчайшее время. Это великий характер и великая личность", - писал в октябре командир XXX корпуса генерал-лейтенант Оливер Лиз. На столе Монтгомери в его штабной машине в ходе всей кампании в пустыне красовалась пришпиленная фотография Роммеля. Это был один из типичных снимков Лиса пустыни: шоферские очки, поднятые на тулью фуражки, Рыцарский Крест на шее, тяжелый цейссовский бинокль и кожаная куртка. Этот образ был частью битвы умов, которую начал Монтгомери с благословения Черчилля, считавшего войну в пустыне дуэлью двух гигантов.