Читаем без скачивания Я учусь быть мамой (сборник) - Лена Никитина

– А женщина и должна быть артисткой, без этого нельзя… Ну чего смеетесь? Не артисткой, так дипломатом. И вовсе это не обман, а «военная хитрость». Вот мы в первое время часто ссорились. Он устанет, бывало, нервы взвинчены, а мне хочется, чтобы по-моему было. И – скандал. И вот муж стал меня просить: когда он в гневе, не перечить ему, хоть сквозь слезы, да улыбнуться. А когда «туча» пройдет, настаивать на своем, сколько мне угодно, – он всегда мне повинуется. Стала я хитрее, последовала его совету, и кончились наши ссоры да мои слезы.

– Я общественница была – страсть! До сих пор по собраниям больше бегаю, чем дома сижу. Вот, бывало, придешь домой, а он злой: «Где была?» И пойдет, и пойдет! А я молчу. Остынет он, я ему: «Ты что же, хочешь, чтобы я к дому привязанная была? Так и пеньком стану замшелым – тебе же скучно будет». А потом-то он уж сам мне напоминал: «У тебя нынче собрание, что ли? Так иди уж…»

– Жене от мужа отставать никак нельзя. Только теперь что-то наоборот пошло: чаще он от нее отстает. Забывают мужья, что женщины-то теперь другие стали. Кто из них это понимает да хоть немного впереди жены по жизни идет, там и в семье все ладно бывает. А там, где жена верх взяла, а он в отстающих ходит – беда: она его уважать перестает, а он злится. Что ни говори, а в каждом из них мужская гордость есть. Нам, женам, ее щадить надо, да ведь и мужьям терять ее нельзя. У нас соседи молодые, ему всего 23 года, а он знает только одно: с работы придет, пообедает, отдохнет и на целый вечер во двор – в карты играть. Жена у него веселая была, работящая, а теперь смотрю: хмурая какая-то, усталая вся. Неинтересно ей с ним, того хуже – стыдно за него, а он и не чувствует, что жену теряет.

– Что страшно в семье, так это когда один мается, а другой как сыр в масле катается. На одном человеке ездить нельзя – на этом счастье не построишь. Семейный воз только тогда легок, когда «муж за гуж, а жена за другой». А если один в хомуте, а другой лишь подгоняет, толку не будет. Жалеть друг дружку нужно, помогать, чтобы было в доме всегда тепло и сердечно, чтоб каждому в дом хотелось, а не из дому…

Идет себе разговор, неторопливый, негромкий, но чувствуешь за каждым сказанным словом много передуманного, пережитого, выстраданного. Не знали эти женщины про «совместимость». Они ее сами, своими сердцами сделали, своими руками вынянчили.

Звенят новые и новые свадьбы, поднимаются тосты и сыплются на молодых самые добрые пожелания. И почти в каждом – слово «счастье». И мы пожелаем им счастья – не свалившегося с неба, а рукотворного…

«Горько!» – кричат за свадебным столом, и молодые смущенно целуются. Ну не странный ли обычай: то, что касается лишь двоих, делать беззащитно открытым перед чужими любопытными взглядами подвыпивших людей? А мне этот неловкий поцелуй почему-то кажется почти символом супружеской жизни: горько – а вы поцелуйтесь; страшно – а вы обнимитесь; трудно – а вы посмотрите в глаза друг другу и найдите опору во взаимной нежности, ласке, доверии. Тогда все можно одолеть. Даже если размолвка, обида, даже когда горько друг от друга – выстоят те, кто сумеет справиться с собой, и встать рядом, и вспомнить, как все начиналось…

А с чего все начинается?

Вот передо мной Он и Она: решили пожениться, пришли посоветоваться. Я смотрю на них с сожалением: зеленые еще совсем, ему только 18 – куда же так рано? Не выдерживаю, спрашиваю об этом. В ответ удивленный взгляд: «Мне уже 18. И потом: разве зрелость определяется возрастом?» – «Но вам еще учиться и учиться!» – «А мы друг другу поможем». – «Но ведь вы так мало еще знакомы. Зачем торопиться?» – «Я думаю, что узнать человека можно и за день, а можно и за годы не узнать, это же не от времени зависит. Вот сколько вы сами были знакомы до женитьбы?» – «Полгода. – (Меня саму это удивляет: всего полгода?) – Но мы были старше! И так понимали друг друга с самого начала!» – «И мы тоже. Между прочим, разве хуже было бы, если бы вы встретились и поняли друг друга раньше?» – «А на какие же средства…» – «Это решено, – торопливо перебивает он, – мы будем зарабатывать сами. Она будет работать на полставки, я тоже договорюсь о вечерней работе». – «А вы подумали о том, что у вас может появиться…» – «Ребенок? Ну и что? Это нас не пугает. Вы семерых не испугались, а почему мы…» – «Но мы же были старше! А ты еще совсем мальчишка!» У меня срывается голос (хоть бы не расплакаться!). Он смотрит на меня участливо: «Я уже вырос, мама».

Ну да, это мой сын и его… невеста. Это не укладывается в голове, этого не может быть! Однако вот же они передо мной: она – смущена, он – натянут как струна, готов защищать ее и себя перед всем белым светом, готов ответить на любой вопрос (он так и сказал: «Ты спрашивай, что хочешь»), готов ко всему…

– Я так и думал, что ты сначала удивишься, даже расстроишься, а потом будешь беспокоиться, пока не поймешь…

«Дурачок, – думаю я с отчаяньем, – какой же ты дурачок еще». Но говорю другое:

– Ты прав: удивилась, расстроилась и буду беспокоиться – всё так. Но дайте же мне время, чтобы понять!

Этот разговор был месяца за четыре до свадьбы, и все это время острое беспокойство не покидало меня: вмешиваться в происходящее не могу, пока не разберусь, а как разобраться?

– Доигрались со своей самостоятельностью, – мрачно комментирует создавшуюся ситуацию моя родня. – Все дозволено: хочу – женюсь, хочу – развожусь. Пустили вы с отцом всё на самотек. И никто ни за что не отвечает…

Слышать это мучительно, но, может быть, и правда проморгали мы что-то?

– Что ж ты молчишь? – упрекаю я мужа, но тот невозмутим:

– Словами тут не поможешь. Да и что пугаться раньше времени? Парень он толковый, давно сам за себя отвечает – вполне взрослый человек.

Мне бы его спокойствие! Или выдержку.

А у меня тревога не проходит, да и выдержки не всегда хватает. Заглянуть бы на десяток лет вперед или хотя бы на год! Нельзя. Что остается? Сомневаться и терзаться?

Нет, сын прав: я должна понять, что происходит с ним и с той, у которой «глаза как у Ассоль, правда, мама?».

Они часто бывают у нас дома вместе, и я вижу их и третий, и пятый, и десятый раз: как ладно они разговаривают, как бережно спорят, как легко понимают друг друга, как любят вместе что-то делать (даже посуду мыть). Нельзя не видеть: им хорошо друг с другом!

А беспокойство не проходит: рано, слишком рано! Ведь семья – это не столько дополнительное удовольствие, сколько дополнительные и очень серьезные обязанности. Как это объяснить им? Все слова неубедительны и общи, все страшные примеры вызывают улыбку: «А у нас будет не так». «Да ведь все так начинают! С точно такой же дурацкой уверенности, основанной на незнании, неопытности и слепоте временного очарования. Ну что у вас есть за душой, кроме этого?!» – снова сбиваюсь я со спокойного тона и слышу в ответ: «Почему “дурацкой” и почему “слепоте”? Мы много думали об этом. Хочешь, расскажу?»

Я ожидала услышать от сына что-нибудь довольно примитивное или общее, вроде: любить, дружить, по очереди за продуктами ходить и т. п. И ошиблась в своем снисходительном прогнозе.

«Главное в семье, – говорил он, – доброе отношение друг к другу: не доброжелательное (в этом понятии есть что-то холодноватое, чуть официальное, что ли), а именно доброта, настоящее сочувствие – не от ума, а от сердца, понимаешь? А для этого каждому нужно требовать с себя максимум, а с другого минимум. По-моему, это основа любви и ответственности в семье. Но это осуществимо тогда, когда есть общая шкала ценностей – моральных, разумеется. Иначе получится разнобой в оценках и уйма недоразумений. У нас многое совпало, удивительно совпало. А кое в чем мы вырабатываем общее мнение постепенно. Заметили даже: если сразу не удается убедить друг друга, лучше отложить и вернуться к этому еще и еще раз, потом. Не торопиться, не настаивать на своем. Да и вообще относиться бережнее к ощущениям и настроениям другого. Ведь отношения меняются от многих условий и становятся то теплее, то горячее, то прохладнее. И упрекать, винить друг друга в этом не надо. Важно одно: независимо от этих колебаний должна быть абсолютная уверенность друг в друге, полное доверие – надежность, основанная на убеждении, что своей жизнью ты можешь распоряжаться как угодно, но испортить жизнь другому, принести ему несчастье – нет такого права у человека!» «Ты ничего не сказал о детях, которые, помнится, вас “не пугают”», – не удержалась я. «Но всё, что я сказал, прежде всего и касается детей, – возразил он. – Для них главное, чтобы у нас были человеческие отношения».

Я поняла:

Они начинают с ответственности друг за друга. А ведь это и есть самое нужное, и не только для молодоженов.

С того памятного разговора прошло пять лет. Молодая семья скоро отпразднует свою медную свадьбу и трехлетие дочки, нашей первой внученьки. Много трудных испытаний преподнесла им жизнь за это время – выдержали, находя поддержку друг в друге. У них, по-моему, состоялось главное – семья, в которой всем вместе хорошо, а врозь – просто невыносимо.