Читаем без скачивания Первые ступени - Олег Ивановский

Все эти сложные телеметрические системы и методы передачи информации, крайне необходимые на ракетах, еще более важны на космическом аппарате. В конце концов ракета может выполнить свою задачу и без телеметрии (лишь бы не было аварии). Для спутника же телеметрия — это все! Нет информации — нет результата!

Такие «умные» радиотелеметрические системы были разработаны в конструкторском бюро, которым руководил большой специалист, в те годы еще молодой ученый, Василий Федорович. Меня с ним связывало давнее знакомство, начавшееся довольно необычно.

Окончив в 1940 году десятилетку, я осенью был призван в армию. В 1941-м попал на фронт, вернулся в 1946-м. Сразу заняться учебой мне не удалось: начал работать, и только через несколько лет поступил в институт. Василий Федорович возглавлял там одну из кафедр, и познакомиться мне с ним пришлось на приемном собеседовании. Я лично собеседником остался доволен, но он?..

Кроме преподавательской работы, Василий Федорович руководил группой конструкторов, разрабатывавших радиотелеметрические системы для разных целей, и я надеялся, что на этой почве у нас с Василием Федоровичем должно установиться неплохое взаимопонимание.

Шли семестры, шли сессии. И вот на одном из экзаменов по предмету, который читал сам Василий Федорович, мне достался билет: «Разрывная трактовка работы блокинггенератора». Радиотехники знают, что такое «блокинг»; понять, как он работает, можно, но теоретически объяснить — невозможно; по крайней мере так казалось в ту пору нам, студентам. Однако «разрывная трактовка», как кто-то нам сказал, была детищем Василия Федоровича, это был его конек, но конек, скажу прямо, норовистый: многие вылетали из седла.

Прочитав в билете вопрос, я почувствовал себя лежащим на земле, а над головой моей занесенное «блокингованное» копыто.

Дальнейший ход событий подтвердил наихудшие мои предчувствия: в зачетной ведомости не очень уж и каллиграфически, но четко и жирно была выведена цифра 2.

О, как я был обижен! На весь белый свет! На Василия Федоровича! На себя! И еще черт знает на кого! Нет, надо же, коллеги, можно сказать, соратники, и вдруг — двойка!

Частенько, уже потом, при встречах и беседах, мы вспоминали с Василием Федоровичем этот казус, стоивший мне диплома с отличием. Звонит он, например, по телефону и просит не жаловаться Сергею Павловичу на аппаратуру, вовремя не привезенную его товарищами, или не обращать внимания на перетяжеление очередного прибора на какие-то там полкило против согласованного веса.

— Нет, нет, уважаемый Василий Федорович, — отвечал я наигранно официальным тоном, — согласиться с вашим предложением не можем!

— Ну послушай, ну будь же человеком!

— Что, что? Плохо слышу! Алло! Алло!

— Я тебя прекрасно слышу!

— Ах, прекрасно слышишь? Это замечательно! — И я переходил на зловещий свистяще-шипящий тон. — А не помните ли вы, уважаемый Василий Федорович, как однажды зарезали на экзаменах человека? А? И он поклялся мстить вам! Мстить по законам кровной мести! Вендетта!

— Пошел к черту! Я ж с тобой серьезно говорю.

— И я, уважаемый Василий Федорович, серьезно, очень серьезно. Признайтесь, что в те доисторические времена вы допустили колоссальную ошибку!

— Ну признаюсь, признаюсь, дьявол с тобой!

— Вот так-то! Ну ладно, будем считать, что договорились!

Присутствовавшие при подобных диалогах ребята обычно покатывались со смеху…

Но вернемся ко второму спутнику. Нужна была телеметрия. Однако имеющиеся ракетные приборы не были рассчитаны на длительную работу да еще в условиях космического вакуума, в герметичном же контейнере, где располагались радиопередатчики, свободного места не было. Телеметрию можно было установить только на самой ракете. Вот и требовалось какое-то смелое, связанное с определенным риском решение. Его и нашел Василий Федорович.

Дело было так. Присутствовавшие на очередном совещании у Сергея Павловича главные конструкторы, обсудив состояние работ над вторым спутником, подошли к вопросу о телеметрических измерениях. В кабинете повисла тишина, никто не мог предложить чего-либо приемлемого.

— Позвольте, Сергей Павлович, мне, — поднялся Василий Федорович. — У нас есть подходящие приборы, которые подойдут и по весу и по габаритам, но они недостаточно герметичны. Мы беремся, если нам помогут, в самый короткий срок сделать то, что нужно.

Это было необычно: на всю «теорию и практику», необходимую для установки прибора, требовалось обычно немалое время, а его оставалось два-три дня. И предложение Василия Федоровича пришлось очень и очень кстати.

Через три дня приборы были проверены в барокамере, результаты оказались хорошими, и телеметрическая система для второго спутника была сделана в срок.

Оставался еще один нерешенный вопрос. Допустимый вес не позволял взять на борт большого количества аккумуляторных батарей, а спутнику полагалось нормально функционировать и посылать информацию по крайней мере в течение 7 суток. Этого можно было добиться, только включая передатчик телеметрической системы в зонах приема наших наземных станций и выключая при уходе спутника из этой зоны. Иными словами, передатчик должен был автоматически включаться в какие-то определенные моменты времени, работать нужное количество минут, а затем выключаться.

Теоретически, при расчете орбиты спутника, можно было определить, в какие часы и минуты после старта и на каких витках бортовой передатчик должен быть включен и выключен. Но нужен был прибор, который автоматически мог бы замыкать и размыкать электрические контакты.

Сейчас даже постановка этого вопроса вызывает улыбку. Существуют десятки приборов, решающих на борту космических аппаратов задачи неизмеримо более сложные (как это было, между прочим, на наших автоматических станциях «Венера», «Луна», на кораблях «Союз»). Но ведь тогда шел 1957 год, и такие задачи решались впервые.

Приборы, управляющие по программе разными системами, применялись, конечно, и раньше — так называемые ПТР — программные токораспределители. Но ПТР «умели» работать только по нескольку минут, а нам необходимо их функционирование в течение нескольких суток! Как быть? Поставить десяток ПТР? Но их двигатели нужно питать электроэнергией, а это вес. Опять вес! И решение нашлось совершенно неожиданно: прибор, состоящий из трех часовых механизмов со специальными контактными группами, подходил нам как нельзя лучше. Три механизма должны были обеспечить безотказность первого нашего программного космического устройства. Должны были. А будут ли? Никто не знал, как будет работать часовой механизм в условиях космоса, в невесомости.

Все измерительные приборы (в том числе и два прибора — регистратора космических лучей, разработанных соратниками известного ученого Сергея Николаевича Вернова) намечалось установить на последней ступени ракеты-носителя.

Началось изготовление спутника. Люди забыли об отдыхе; дни и ночи летели с космической быстротой.

В цехе то там, то здесь появлялись организаторы и руководители биологических экспериментов — Владимир Иванович Яздовский и Олег Георгиевич Газенко, часто приходил коренастый, с развевающейся копной волос Сергей Николаевич Вернов. Каждое утро в сборочном цехе Королев сам проводил оперативки, досконально и придирчиво проверяя суточные задания, почасовые графики. К концу оперативок в кабинете начальника цеха становилось совсем тесно, так как по ходу дела вызывались все новые и новые люди. Хвалить здесь не хвалили, поскольку приглашались обычно виновники разных задержек: разговор всегда был кратким, эмоциональным и предельно ясным. «Обвиняемый» краснел или покрывался белыми пятнами. Повторно, как правило, никто не вызывался: хватало одного раза.

С аппаратурой для исследования солнечного излучения мы все же успели познакомиться во время нашей «неудавшейся» командировки. О своих исследованиях Сергей Николаевич Вернов сумел рассказать в один из более или менее спокойных вечеров. «Тявкающие» же приборы Владимира Ивановича оставались для нас загадкой и привлекали, пожалуй, наибольшее наше внимание.

В середине октября, посоветовавшись с Константином Дмитриевичем, мы, человек пять инженеров, поехали в научно-исследовательский институт, занимавшийся проблемами биологических исследований в космическом пространстве.

Нас встретил Владимир Иванович Яздовский.

— Ну рад, очень рад. Наконец-то к нам выбрались. Посмотрите, как мы живем-работаем!

Попадая в любой незнакомый институт или на завод, наверное, многие невольно испытывают какую-то робость: смущают незнакомые люди, а их незнакомые дела всегда кажутся окутанными некоторым ореолом таинственности; так обстоит дело вначале. Через какой-то период времени, разный в разных местах и у разных людей, все встает на свое место, становится понятным. Этот период «акклиматизации» — самый интересный. Он всегда рождает первоначальное (порой оказывающееся и окончательным) впечатление о людях и их работе. Не знаю, радушная ли обстановка встречи или личные качества Олега Георгиевича и Владимира Ивановича тому виной, но в этом институте мы с первого мгновения не чувствовали себя посторонними гостями.