Читаем без скачивания Бисмарк. Русская любовь железного канцлера - Эдуард Тополь

Огромный, почти двухметровый Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд фон Бисмарк унд Шёнхаузен, гордый и дерзкий померанский дуэлянт и барон, которого боялась даже королева Августа и побаивался король Вильгельм, вдруг почувствовал, как его всего, целиком, словно малого ребенка, вобрали в себя зрачки ее глаз, опустили куда-то вниз, в жаркую пульсирующую пропасть, оросили там огненными фонтанами страсти и выбросили назад, на землю, обессиленного настолько, что ноги стали ватными и дыхание кончилось.

А она, тихо усмехнувшись, села в карету и позвала мужа:

– Николя…

Но в Arles, в те острые моменты, когда на ринге окровавленный бык в бешенстве мчался на тореадора, чтоб поднять его на рога, Кэтти, сидя на зрительской трибуне между Бисмарком и мужем, в ужасе схватила и стиснула их руки – сразу у обоих, одновременно!

Так, держа обоих мужчин, она просидела на протяжении всего боя быков, и Бисмарк воспринял ее цепкое пожатие, как еще один знак. Однако он и тут сдержался, не ответил на этот жест. И был вознагражден – в древней провансальской деревне La Tuliere, что возле городка Grignan, Кэтти заказала хозяину сувенирной лавки выгравировать «Kathi» на агатовом брелоке для часов и протянула Бисмарку этот брелок:

– Дядюшка, это вам. На память.

– Мерси, мон амур.

19

Nimes-Avignon. 13 сентября 1862 г.

Даже из своей кареты Бисмарк услышал, как Кэтти восторженно крикнула, показывая на старинный виадук Понт-дю-Гар.

– Ой, я хочу туда!

– Но я не могу… – сказал Орлов, кивнув на свою правую руку.

– Ничего, я пойду сама!

Однако одну ее, конечно, к виадуку не пустили, Бисмарк пошел с ней, а Николай остался на речном пляже и через подзорную трубу наблюдал, как они поднялись к древнеримскому виадуку через реку Гардон, когда-то называемую Гар. Тысячу восемьсот лет назад, во времена Римской империи, это гигантское трехъярусное сооружение, построенное по приказу знаменитого Марка Агриппы за девятнадцать лет до рождения Иисуса Христа, было частью сорокакилометрового водопровода и снабжало водой Ним, Авиньон и все соседние города и селенья. Но потом этот мост был заброшен и разрушаем временем, и только недавно его восстановили по приказу Луи-Наполеона.

И вот там, наверху, у начала третьего яруса виадука, заросшего кустарником и диким виноградом, Бисмарк, рассказывая про Марка Агриппу, решил, что момент настал – он обнял Кэтти, поднял над землей и…

О, Боже, ее губы ответили ему!

Спустя минуту они, забыв Агриппу и невидимые никому, уже катались по земле. Но Кэтти яростно сопротивлялась:

– Нет! Ни за что! Нет!..

– Si! Ja! – теряя голову, твердил он по-французски, по-немецки и по-русски. – Да! Да! Я люблю тебя!

– Нет! Я не могу, я княгиня!

Наверно, своим весом он настолько придавил ее к земле, что мелкие камни оцарапали ей плечи и спину, оголенные летним сарафаном.

– Stop it! – сказала она. – Мне больно!

Конечно, он отпустил ее. Кэтти порывисто встала, оставив на земле свою шпильку.

Он поднял эту шпильку и положил в карман.

Дальше они пошли молча. Далеко внизу, на пляже стояли две кареты, в сторонке лошади щипали траву, слуги и кучеры полдничали под тенистой оливой, а Орлов все смотрел в свою подзорную трубу.

Однако Бисмарка и Кэтти он видел лишь в просветах диких оливковых рощ, да и то, когда они спустились пониже.

На узенькой тропе Кэтти на ходу поправила волосы и показала Бисмарку свое плечо в синяках.

– Что мы скажем Николаю?

Он пожал плечами:

– Что «дядюшка» чудом спас «племянницу».

– Хм! И много у вас таких племянниц?

Он резко остановился, двумя руками взял ее за худенькие плечи и повернул к себе.

– Кэтти, вы единственная! И я люблю вас так, что готов съесть!

– И я вас! Это ужасно… – вдруг сказала она и своими крохотными кулачками стала снова колотить его по груди: – Ужасно!.. Я вас обожаю!..

Потом сорвалась с места и бегом помчалась вниз по тропе.

20

«22-летняя княгиня Орлова – ее звали Екатериной, урожденная Трубецкая – была совершенно очаровательной. Она выросла во Франции и говорила по-французски, английски, немецки и немного по-русски. До встречи в Биаррице она не была знакома с Бисмарком, но, согласно нашей скудной информации, возникшие между ними отношения довольно скоро вышли за пределы простого курортного приятельства» (В. Рихтер. «Бисмарк»).

21

Спустившись с горы, они подошли к каретам. Слуги и кучеры стали поспешно собирать свою снедь и «скатерть-самобранку».

– Николай, – обратился Бисмарк к князю. – Я очень перед вами виноват…

– Что случилось? – спросил Орлов, глядя на Кэтти.

Бисмарк показал вверх, на виадук:

– Там, наверху, карабкаясь с княгиней по виадуку, я увидел, как она оступилась на «живом» камне на самом краю обрыва. В ту же секунду я быстро шагнул к княгине и, обхватив ее одной рукой, спрыгнул в канал. В результате я, конечно, спас княгиню от увечий. Но – не уберег от синяков и царапин. Велите меня казнить.

Слово «княгиня» он произносил с особым подтекстом, понятным только ему и Кэтти.

Но Орлов этого подтекста не уловил, он перевел взгляд с Бисмарка на спину жены и снова на Бисмарка.

А Кэтти спокойно отвернулась и сорвала веточку с оливкового дерева.

– Катарина, – сказал ей Орлов. – Я вижу, вы в своем безрассудстве можете и жизни лишиться.

Кэтти независимо повела плечом, шагнула к карете и остановилась в ожидании, когда муж поможет ей подняться на подножку.

Он подал ей руку со словами:

– Всё, мон амур! Путешествие окончено. Мы едем в Женеву.

– Но я хочу к маменьке в Фонтенбло! – громко сказала она, усаживаясь на сиденье.

Князь Орлов повернулся к Бисмарку:

– Извините, барон. Служба требует моего присутствия в Женеве, – и он протянул Бисмарку свою левую руку. – Адьё!

Бисмарк пожал ему руку и ответил по-русски:

– До свидания.

Орлов сел в карету и приказал кучеру:

– Трогай!

Карета тронулась, Бисмарк стоял на дороге и смотрел ей вслед.

Через несколько секунд из окна кареты высунулась Кэтти с оливковой веткой в руке.

– Дядюшка! Это вам! – крикнула она и бросила веточку на дорогу.

Кучер стеганул лошадей, и карета Орловых унеслась прочь, подняв облако пыли.

Когда пыль осела, Бисмарк подошел к брошенной ветке, поднял ее и поцеловал. Ведь это была оливковая веточка, она обещала ему весь мир и встречу в Фонтенбло.

Запоздалое предисловие

Дух Бисмарка стучит в мое сердце…

Это, конечно, всего лишь красивая фраза.

Но что, если и на самом деле стучит?

Иначе какого рожна каждую ночь я, словно от толчка, просыпаюсь в три часа и до семи, а то и до восьми утра разговариваю с ним, а порой даже сажусь к компьютеру и записываю за ним?

Милостивый государь князь Отто фон Бисмарк! Давайте выясним наконец, что Вы от меня хотите? За сто лет со дня Вашей смерти сотни историков и Ваших биографов давно обсосали каждую минуту Вашей жизни, обсудили каждую строчку Ваших мемуаров и мемуаров Ваших друзей и врагов, даже каждое Ваше письмо Вашей жене, сестре, королям и министрам. Так зачем Вы будите меня мыслями о том, что они так старательно умалчивают, суют под ковер или маскируют?

Помню, в детстве я прочел статью о Рембрандте. В ней говорилось, что великий Рембрандт был очень хозяйственный малый и даже, кажется, скупердяй. Во всяком случае, после его смерти нашли амбарные книги, в которые он день за днем скрупулезно записывал все свои доходы и расходы, даже самые мелкие. И в статье было сказано – я запомнил это навсегда – что сотни историков и искусствоведов, как мыши, годами кормятся этими книгами. Это сравнение напрочь отбило у меня охоту писать исторические романы.

И вдруг – Вы, Ваша светлость! Почему именно меня выбрали Вы в свои конфиданты? Как-то в Киссингене, на курорте, когда Вы с кем-то из своих друзей шли от минерального источника по мосту над рекой, к Вам подошел пожилой раввин и сказал Вам, как создателю единой Германии, несколько комплиментов. А потом, отойдя от него, Вы сказали своему спутнику (а он записал): «Обратите внимание, у этого раввина, как у всех евреев, голова наклонена набок. Это очень удобно для гильотины».

О, как мне нравится ход Ваших мыслей при встречах с нами! И что бы Вы ни писали и ни говорили потом о своем хорошем к евреям отношении, о наших достоинствах, трудолюбии, сообразительности и даже пользе смешанных немецко-еврейских браков, эта первая, при встрече с евреем, мысль о том, как поудобнее отрезать нам голову, приводит меня в творческий «восторг»!

Но если, приходя ко мне по ночам, Вы первым делом думаете, как отрезать мне голову, то, повторяю, какого рожна Вы именно мне диктуете свою love story и подсовываете источники, в которых можно найти крохи ее документальных свидетельств?