Читаем без скачивания Газета День Литературы # 118 (2006 6) - Газета День Литературы

(После внезапной смены всех декораций и появления нового, неожиданного для всех лауреата, я предложил устраивать в ходе присуждения премии тотализатор, как на скачках, и даже показывать само присуждение по питерскому телевидению в прямом эфире. Такой тотализатор сделает премию самоокупаемой, не понадобятся и спонсоры.)

И кто же мог подумать, что Илья Хржановский, экстремальный кинорежиссер, работающий вместе с Владимиром Сорокиным за гранью политкорректности, вдруг выберет самую политкорректную книгу Дмитрия Быкова "Борис Пастернак"? Все были уверены, что он предпочтет или "Американскую дырку" Павла Крусанова, или "2008" Сергея Доренко. Да и издателя "Коммерсанта" Демьяна Кудрявцева держали за сторонника опального бизнесмена Андрея Рубанова, поразившего многих своими тюремными откровениями. И опять, как в прошлом году, почти детективная интрига стремительно завершилась. Все бунтарские книги оказались способны лишь на восхождение в шорт-лист. Чемпионом стал вполне лояльный для правительственных кругов Дмитрий Быков, поддержанный на этот раз своим героем, нобелевским лауреатом Борисом Пастернаком.

Не знаю, будет ли этому рад новый герой "Национального бестселлера"? Может быть, он надеялся на официозную "Большую книгу", в шорт-лист которой он недавно попал. И, кстати, шансы у него с "Борисом Пастернаком" на "Большую книгу" были немалые. Теперь эти шансы уплыли по реке Неве, и будут плыть аж до самой Сены, где сейчас отсиживался подальше от "нацбеста" новый герой, препоручив своё представительство зелёной лягушке. Всё-таки зелёную лягушку в ведомстве Михаила Швыдкого, курирующего "Большую книгу", идентифицируют с самим Дмитрием Быковым…

И остановят свой выбор на ещё более лояльном кандидате.

А мы порадуемся итогам шестого "Национального бестселлера". И поздравим от всей души Дмитрия Быкова. А Захара Прилепина ждут новые книги, новые живые герои, ему еще рано бронзоветь. Пусть учится не отличать пораженья от победы. Так он еще большего достигнет. Его живой герой Санькя — это главная его награда.

Юрий Павлов ПРЕМИРОВАННАЯ ХЛЕСТАКОВЩИНА

Дмитрию Быкову за книгу "Пастернак" присудили премию "Национальный бестселлер". За что присудили?

В рецензии Никиты Елисеева на книгу Дмитрия Быкова "Пастернак" ("Новый мир", 2006, № 4) говорится: "Все, что излагает в своей книге Быков, уже было изложено в разных статьях, книгах, воспоминаниях, нужно было все это собрать в книгу. Так собрать, чтобы это было не скучной грудой фактов, а сюжетным повествованием". Думается, явным преувеличением рецензента является мысль о том, что все всё знают о Пастернаке, и главное — суть не в сюжетном повествовании, а в такой компоновке фактов, событий, системе оценок, характеристик, авторской позиции и т.д., то есть в том, что делает жизнеописание правдивым, а картину творческого пути поэта объективной.

Суть быковского подхода к фактам, известным и неизвестным, выясним на примере главы "В зеркалах: Цветаева". Выбор, в частности, обусловлен тем, что эту главу Никита Елисеев называет одной из лучших. В ней любовные отношения поэтов-современников Быковым представлены так: "В Пастернаке ее постоянно начинает раздражать многое: вот он пишет, что отправил семью на лето в Германию, и сам остался и боится соблазнов: "Боюсь влюбиться, боюсь свободы. Сейчас мне нельзя".

Цитата приведена из письма от 5 июня 1926 года, в котором нет ни слова об отправке семьи в Германию, так как это произошло 22 июня. В письме же говорится следующее: "Очень хочется все поскорее устроить с семьей, остаться одному и опять приняться за работу".

Далее Быков так моделирует переживания и поведение Цветаевой: "Как смеет он бояться влюбиться, когда только что был так маниакально сосредоточен на ней? И она отвечает ему: "Я бы не могла с тобой жить (обрываю большую часть длинной цитаты. — Ю.П.)… Пойми меня: ненасытная исконная ненависть Психеи к Еве, от которой во мне нет ничего". Так подействовала на нее сама мысль, что он может кем-то прельститься". Однако, эта цитата взята из письма от 10 июля, которое является ответом на послание от 1 июля, а не 5 июня, как у Быкова. Таким образом, подлинный "раздражитель" оказывается вне поля зрения жизнеописателя.

Слова же Цветаевой, трактуемые Быковым как проявление ревности, уязвленного самолюбия, звучали и раньше, до июньско-июльских событий 1926 года. Например, в письмах двадцать пятого года к Черновой и Пастернаку: "С Б орисом П астернаком мне вместе не жить"; "Борис, а нам с тобой не жить". К тому же неоднократно в посланиях к разным адресатам до и после цитируемого Быковым письма Цветаева высказывала мысль о ненависти Психеи к Еве. То есть в обоих случаях ревность не при чем или почти не при чем: отношения с Пастернаком — лишь очередной повод сказать о своем, сокровенном.

По Быкову, инициатором замораживания чувств поэтов является Борис Пастернак. Однако, если бы жизнеописатель внимательнее прочитал переписку Цветаевой, Пастернака, Рильке в книге, на которую он уважительно ссылается, то ему стало бы ясно, что именно Марина Ивановна, "заболев" Рильке, отдаляет советского поэта как "сообщника", как третьего лишнего. Об этом она писала не только Рильке, но и самому Пастернаку. К тому же ускорило охлаждение Цветаевой к Пастернаку его признание о "воле", о чем она говорит в письме к Рильке от 14 августа 1926 года.

Версия поэтессы подтверждается свидетельством самого Бориса Леонидовича в послании к жене Евгении: "Марина попросила перестать ей писать, после того как оказалось, что я ей пишу о тебе и о своем чувстве к тебе". Итак, согласно Цветаевой-Пастернаку и вопреки утверждению Быкова, именно поэтесса стала инициатором охлаждения отношений с Борисом Леонидовичем.

В данном эпистолярно-любовном контексте возникает быковская версия о полярной природе Пастернака и Цветаевой. Она в интерпретации Никиты Елисеева выглядит так: "Сознательно или бессознательно, вольно или невольно, но он (Д.Быков. — Ю.П.) великолепно растолковывает разную природу двух поэтов. Один — футурист, делатель слов и речи, тамада "на пире Платона во время чумы", другая — романтический поэт. Пастернак произносит тосты в письмах к Цветаевой … . А дама и впрямь полагает, что она — императрица, королева, повелительница".

Однако с не меньшим успехом и Марину Ивановну можно назвать тамадой, ведь большинство ее любовных романов (например, с Бахрахом, Пастернаком, Рильке) — это прежде всего красивые тосты, это слова, только слова… Невольно вспоминается цветаевско-заветное: "Любовь живет в словах и умирает в поступках".

Сопоставляя судьбы Пастернака и Цветаевой, Дмитрий Быков на разном материале стремится показать их постоянное несовпадение, их разнонаправленность. Страсть к броским формулировкам, власть схемы, хлестаковское отношение к фактам приводят к натяжкам, неточностям, очевидным несуразностям. Например, в третьей части этой главы уже в первом абзаце утверждается: "В сорок первом, когда немцы стояли под Москвой, Пастернак испытывал невероятный подъем — а Цветаева покончила с собой".

Однако, когда поэтесса ушла из жизни, немцев под Москвой не было, они были на расстоянии 400 километров от столицы. 19 октября фашисты занимают Можайск, их отделяет от Москвы всего 110 километров, — Пастернак же пятью днями раньше отбыл в эвакуацию. А подъем, о котором говорит Быков, начался еще весной, "после Гамлета", с написания, по словам Бориса Леонидовича, лучшего из того, что им когда-либо было создано.

Или рассуждения о причинах самоубийства М.Цветаевой Дмитрий Быков заканчивает так: "Дело было в апокалипсических предчувствиях, в атмосфере конца времен". То есть автором книги высказана точка зрения, которой вслед за Л.Чуковской придерживаются многие исследователи. И, думаю, по-человечески и профессионально было бы правильно сослаться на родословную данной версии, а не претендовать на роль первооткрывателя. Комментировать эту гипотезу самоубийства Цветаевой не буду, свое — иное — мнение о причинах гибели поэтессы я уже высказал ("День литературы", 2003, № 11).

Хотелось бы, чтобы быковская точка зрения на цветаевское восприятие революции и гражданской войны как на "великое испытание, посланное народу (и красным, и белым, временами для нее неразделимым) для великого же духовного преображения" хотя бы минимально аргументировалась творчеством поэтессы. Эта точка зрения легко опровергается "Лебединым станом", циклом стихотворений 1917-1920 годов, вершинным в творчестве Цветаевой.

"Лебединый стан" не оставляет камня на камне и от быковской характеристики позиции Цветаевой как "соглядатая великого перелома, романтического поэта, которому предложили единственно достойное его зрелище". Не случайно данный цикл в книге Д.Быкова даже не упоминается.