Читаем без скачивания О жестокости русской истории и народном долготерпении - Владимир Мединский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, насчет язычников и еретиков — в России обращение с теми и другими было не в пример мягче, чем в Европе, по крайней мере, народу жгли на порядки меньше (хотя, в отличие от Европы, дров было поболе — энергетическая сверхдержава как-никак).
Россия, в отличие от Европы, не знала религиозных войн. По сравнению с тем, что творилось в Германии, Нидерландах, Франции в XVI–XVII столетиях, все раздоры между никонианами и староверами, а также гонения на стригольников, нестяжателей и прочих сектантов представляются просто какими-то разборками малышей в песочнице.
Казнь Пугачева. Гравюра. Фрагмент. XVIII в.
Народ безмолвствовал
В 1618-48 годах католики и протестанты резали друг друга в совершенно чудовищных масштабах даже по меркам мировых войн XX века. В Германии за время Тридцатилетней войны было уничтожено около сорока (!) процентов населения, дело дошло до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях (христианской!) Германии было разрешено многоженство для восполнения людских потерь.[13]
В России не было ничего подобного, и слава богу.
И специального оружия, чтобы добивать поверженного противника, тоже не было.
И виселица не была непременным «украшением» средневекового русского города.
Но вот что интересно! Ни один русский ученый не написал пока книги «Мадонна и виселица», за что бы его сделали директором Российской государственной библиотеки и членом Академии наук.
А Биллингтон подобную книгу написал и главой Библиотеки Конгресса США стал.
Глава 3
Короли добрые и злые
Все друг друга предают, травят, режут… В общем, идет обычная придворная жизнь.
Е. Шварц, «Обыкновенное чудо»XVI–XVII века уже трудно отнести к Средневековью. В это время рождаются централизованные государства, в Европе появляется больше порядка и законности. Это касается и Руси, и Европы: укреплять государственность, присоединяя к центру страны независимые княжества чисто гуманными методами трудновато.
Русские цари Иван III, Василий III, Иван IV вошли в историю как объединители Руси. Власть их сделалась несравненно большей, чем власть любого из великих князей прежних веков.
Там, где политический абсолютизм, там и персонификация государства в личности монарха. Культ личности монарха. Абсолютизация его вкусов, мнений и привычек.
Во Франции придворные моды прямо зависели от того, что изволит носить король. Людовик XIV молод, строен и с удовольствием носит обтягивающие камзолы, тесноватые рубашки, короткие штаны, обтягивающие поджарые ягодицы. Такие же одежды немедленно перенимает весь двор.
Пожилой король Людовик XIV жалуется на несварение желудка и усталость, он ходит в длинных бесформенных куртках и штанах, прикрывающих колени. Двор опять обезьянничает и подражает королю, невзирая на то, кому что идет.
От личности такого короля зависит многое, слишком многое. Из-за подозрительности, жестокости, плохого воспитания одного человека могут пролиться реки крови.
Грозный царь
О грозности и жестокости Ивана IV судят главным образом на примере опричнины. Логично? Да, вполне.
Да, XVI век в России отмечен репрессиями Ивана Грозного. В течение 7 лет в Московском государстве пылал «пожар лютости». За 7 лет опричнины жертвами этого смутного времени стали, по разным подсчетам, от 5 до 7 тысяч человек.[14]
Опричнина вошла в историю как мрачный, страшный период. Так и воспринимают ее сегодня россияне. На Западе же порой пытаются представить ее как обычнейшее в России дело, нормальное явление. На гравюрах Гюстава Доре царь с ангельской улыбкой созерцает гроздья повешенных и, радостно смеясь, втискивает в животы людям зубцы своей короны.
Опричник.
Среди опричников, как ни странно, было немало иностранцев
Биллингтон объясняет: Иван Грозный являет самую суть своего общества. Русские любят и уважают силу. Их история кровава, но это нормально: так они устроены, в отличие от англосаксов.
Но представлять опричнину как обычный способ правления русских царей — по меньшей степени странно. С тем же успехом можно представлять себе типичного французского короля в виде Карла IX, стоящего с мушкетом у окна и посматривающего, кого бы из пробегающих мимо парижан подстрелить. Или считать Генриха VIII выразителем сокровенных чувств английского народа — особенно когда он подписывает смертный приговор не дюжине врагов, а своей вчерашней жене или любовнице.
Но сознание и Биллингтона, и большинства западных людей устроено странно: ни Карла IX, ни Генриха VIII они типичным явлением вовсе не считают. А вот Ивана IV — считают! И что еще более удивительно, с ними почти согласно большинство россиян.
Опричнина как символ жестокости вошла в нашу историю. Кроме этого Ивана Грозного обвиняют и в жестоком обращении со своими женами. Жестокость имела место быть. Нехорошо…
Но обращают на себя внимание сразу два обстоятельства.
Первое: заточая жен в монастыри, грозный царь не лишал их жизни. Тогда как Генрих VIII (1491–1547 гг.), например, английский король, который родился на 39 лет раньше Ивана IV (1530-84 гг.) и также был многоженцем, избавлялся от надоевших законных спутниц жизни проверенным способом — казнью.
Прожив 25 лет с Екатериной Арагонской, Генрих, не добившись согласия папы, женился на Анне Болейн. Однако спустя несколько лет Болейн, не подарившая королю наследника престола, по инициативе мужа была осуждена парламентом за супружескую неверность и казнена.
Второе: у Ивана Грозного были причины «опаляться» на бояр. В возрасте трех лет он оказался фактически заброшен и никому не нужен. Ребенка забывали покормить, сменить ему рубашку, грубо отпихивали, кричали на него. На всю жизнь запомнил будущий Грозный, как в постели его отца развалился, не сняв сапоги, очередной временщик. Дорого заплатило боярство за эти неснятые сапоги…
Жизнь Ивана и история России могла повернуться по-другому, если бы не трагический финал первого, 17-летнего счастливого брака с красавицей Анастасией Романовой. Всю жизнь Иван был уверен: его первую и любимую жену отравили. Долгое время историки дружно считали это убеждение проявлением душевной болезни. Якобы подозрителен был царь сверх всякой меры, видел крамолу и там, где ее в помине не было.
Вот только такой факт… Когда в 1960-х годах была вскрыта царская гробница, специалисты бюро судебно-медицинской экспертизы обнаружили в костях царицы и в ее прекрасно сохранившейся темно-русой косе следы ртути, превышающие норму в несколько десятков раз. Загрязненными даже оказались обрывки савана на дне саркофага. В Средние века именно соли ртути были главным методом устранения врагов при европейских дворах, знаменитых своими интригами. Русский двор не стал исключением. Как свидетельствует легенда, слух об отравлении первой жены Ивана Грозного боярами сразу пополз по Москве…
Отравление любимой жены впервые (!) толкнуло Ивана IV на расправу с боярами-заговорщиками.
Будь на месте Грозного любой король любой европейской страны, его оправдали бы непременно. Еще сочинили бы чувствительные романы, поставили пьесы, сняли бы кинофильмы. В них Иван Грозный выступал бы несчастным человеком, которому жестокие и черствые люди сломали судьбу, сделали его мстителем за себя и за любимую женщину. Европейскому монарху сто раз простили бы эти 7 тысяч жертв.
Но раз идет речь о русском царе — нельзя. Он не несчастный человек и его судьба — не предлог поговорить о том, что допустимо и недопустимо в обращении с ребенком, о том, как преступление порождает новое преступление. Нет! Русский царь, виновник 7 тысяч убитых — страшный преступник! Что бы с ним ни происходило, какие бы поступки ни совершались по отношению к нему, — он не жертва.
Он негодяй, изувер, урод, Чикатило XVI века. А его правление — яркое свидетельство исконной кровавой жестокости русской истории.
Сравним?
Каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием.
Никколо Макиавелли, итальянский политик XVI в.Не хочу оправдывать жестокость. Тем более что многих приближенных Ивана Грозного казнили явно безо всякой вины.
Но, можно подумать, гуманиста Томаса Мора, первого в истории «коммуниста»-утописта, казнили за страшные преступления? Горожанин, как сказали бы у нас, мещанин, Томас Мор сделал блестящую карьеру: за 12 лет от секретаря королевской канцелярии дошел до поста лорда-канцлера Англии. Известность государственного деятеля дополняла слава писателя: само понятие «социальная утопия» восходит к названию книги Томаса Мора «Утопия».
