Читаем без скачивания Кокнбулл - Уилл Селф

Но ведь человеколюбивой, дружелюбной докторши, готовой принять холистический подход, у нее тоже не было. А вместо этого был доктор Флаэрти, местный участковый врач, у которого они с Дэном, как положено, зарегистрировали свои медицинские карты в первый месяц после их переезда на Масуэл — хилл.

Однажды Кэрол пришла к нему на прием по поводу постоянного сухого кашля. С первого взгляда, когда Флаэрти высунул из-за двери коротко остриженную с проплешинами репу, она решила, что этот доктор как раз для Дэна; он потащил ее в затхлое святилище своего кабинета, и тут Кэрол почувствовала, как от него разит. Во вторник в три часа дня. Разит так, будто его с головой искупали в коктейле из шерри сRe ту Martin. Флаэрти был пьяный в жопу. Бухой вдрибадан.

Он предпринял вялую попытку припутать Кэрол на осмотр груди, но прозвучало это настолько неубедительно, что ей не составило труда отказаться. Когда же она выходила из поликлиники, сжимая в кулаке рецепт на микстуру от кашля, старушка в приемной с иссушенным лицом и пронзительными глазками, облаченная, как монахиня, во все белое, но при этом больше походившая на сицилийскую сводню, посмотрела на нее так, будто она, Кэрол, лично ответственна за царящие вокруг беспорядок и зловоние.

Не стоит говорить, что к доктору Кэрол больше не ходила. Однако Дэна однажды отправила. Случилось это после того, как тот пропал на целых тридцать шесть часов кряду. Дерри, отвергнув туманные предположения в пользу более очевидных фактов, в итоге обнаружил его с прижатой к груди бутылкой «Ночного поезда» под железнодорожным мостом на станции Черинг-кросс.

С консультации Дэн принес два известия. Во-первых, доктор Флаэрти сообщил ему, что с ним произошел алкоголический провал, известный как синдром Корсакова. Во-вторых, Флаэрти убедил Дэна, что нет особых причин для беспокойства. «Мальчик мой, — прохрипел латаный-перелатаный старый дохтур, — нет у вас никаких проблем с алкоголем. Пациент не должен волноваться, пока он пьет не больше, чем его врач!» И он разразился злобным зловонным хохотом.

А ведь медицина — это современная религия, врачи — наши шаманы, обладающие тайным знанием и впитавшие необходимую мудрость и соответствующую мощь, чтобы приготовить отвар и, учитывая все предзнаменования, изгнать злых духов, терзающих наше тело или, что еще хуже, разум. Однако, если уверенность во всемогуществе медицины вас покинула и вы уже не ищете помощи у докторов, вы тут же оказываетесь в сумеречной зоне, на незнакомой территории, где с анатомией и болезнями как проявлениями распада случаются самые фантастичные, фантасмагорические пертурбации.

Следующие сорок восемь часов Кэрол вымучивала решение, пойти ей к Флаэрти или нет; или, может, позвонить Беверли и спросить у нее совета; или же вообще ничего не делать в надежде, что, чем бы там ни был этот хрящеватый отросток, он, в конце концов, как — нибудь да ссохнется, отвалится — короче, исчезнет сам по себе. И ее гениталии снова станут нетронутыми, гладкими, и радость от встречи с ними будет непреходящей, как это и было в течение нескольких коротких недель, с тех пор как она открыла для себя онанизм.

Кэрол могла гладить, кутаться в покрывало или баловаться с пылесосом, как вдруг в ее сознании возникал образ отростка. Ее взволнованные пальчики опять пускались в экспедицию, как будто супротив воли своей хозяйки. А отросток тут как тут. Возможно, взбудораженное воображение было тому виной, но всякий раз, когда ее пальчики нежно раздвигали губы, отросток казался чуть больше и чуть тверже.

Сорок восемь часов спустя Кэрол, несмотря на свою природную меланхолию, была не на шутку раздосадована. Она приняла решение, что утром либо позвонит Беверли, либо запишется к Флаэрти; не одно, так другое, а то и все сразу. Но одно событие поколебало ее уверенность и поставило крест на решении данного вопроса в обозримом будущем (что за избитое выражение! Как может будущее быть «обозримым», особенно если у тебя меж мягких бедер топорщится отвратительный отросток), событие, коренным образом изменившее жизнь Кэрол и Дэна. Вестником этих перемен стал Дэйв 2, глашатаем же оказалась мать Дэна.

Настало утро, и серенькая волна света накрыла лежащего на лестнице Дэна, подпиравшего щекой покрытую ковровой дорожкой ступеньку. Ссохшаяся в волосах блевотная масса стекла за воротник его модной кожаной куртки. Он принялся оплакивать свой ночной кошмар. Края воротника загнулись, образовав сыроватые желобки, и солоноватая жижа выходила через раструбы уже в виде кукурузных хлопьев. Кэрол не была бесчувственной, но и сопереживать особо тоже не умела. Она покрепче стянула на тонких плечах махровый халат и лениво отметила, что ведущий прогноза погоды с TV-AM, декадентское дитя, не появлявшееся на экране последние несколько месяцев, объявился в «Добром утре» на ВВС, теперь уже в костюме.

Дозваниваясь до матери, Дэн ревел в голос. После чего он клялся-божился Кэрол, что это последний раз — последний раз, когда он просит позвонить от его имени на работу, и последний раз, когда его поведение потребует такой меры.

— Я завязываю, Кэрол, — ревел он, ощупывая занемевшими пальцами край кухонного стола, как будто это была точка отсчета для новой трезвой жизни, которая вот-вот наступит. — Я попросил маму помочь мне. Я знал, она не растеряется. Она пошлет ко мне человечка, он приедет вечером. Его зовут Дэйв. Он отведет меня на какие-то занятия.

Весь день Дэн шатался по дому, подпирая трясущейся головой то дверные косяки, то спинки диванов. Боже, как же бесил Кэрол этот его жалкий вид! Никогда раньше, даже когда бывал навеселе, не вызывал он у нее такого отвращения. Он был так мерзок. И вот он сдается на милость своей матушке и просит о помощи. Все невероятно запущено, болезнь безудержно прогрессирует.

После обеда Кэрол отправилась в зоомагазин на Куадрэнт. Там всегда можно было купить свежих каракатиц. Она принесла домой одну для майны, другую — для австралийского попугая. Каракатица была белой, сухой, почти невесомой на руке, как высушенная кость. Она положила их в клетку сквозь прутья решетки. Птицы бесстрастно уставились на нее своими насекомоподобными зенками. Дэн подошел к ней сзади. Она почувствовала, как он уткнулся взъерошенной головой ей между лопаток. Она повела плечами и ушла на кухню. Там, в ожидании пока закипит чайник, она услышала, как Дэн опять рыдает в гостиной.

4. Дэйв 2

Фамилия у Дэйва 2 была Хоббс, и родители его до сих пор живут в Шептом-Моллет. Если бы ему не выпало великое счастье быть алкоголиком, он еще долго искал бы истинное свое призвание. Он мог бы стать религиозным кликушей, медиумом-шарлатаном, коммивояжером с чемоданчиком с двойным дном. Ибо таким человеком был Дэйв 2. Он стоял на пороге с улыбкой наготове и шуткой-прибауткой для несговорчивого клиента. Это был универсальный тип. Его можно было представить себе в любую эпоху в любой стране: вот, облаченный в тогу, он объясняет символ рыбы, а вот в гимнастерке с марксистским катехизисом в руке вдалбливает в головы сомнительные постулаты диалектического материализма в упрощенной популистской форме.

Однако, принимая во внимание исторический момент, в котором оказался Дэйв 2, благодаря хроническому алкоголизму он получил мандат Анонимных Алкоголиков. Догматы АА в общих чертах основывались на христианских заповедях, но были и некоторые остаточные яштения, как то: евангелическое иконоборчество и страсть к упрощенным ритуалам, которые в руках Дэйва 2 и ему подобных раздулись до истерии, подобной охоте на ведьм. Как верно отметил Уильям Джеймс, единственное средство от хронического алкоголизма — это религиозный фанатизм.

На этом месте старый пидороватый профессор остановился. Из внутреннего кармана он достал сигарилью Махават, из тех, что пользовались популярностью в середине семидесятых. Он вставил ее в свой розовый ротик и прикурил от позолоченной зажигалки Данхил.

Вся эта бутафория и ловкое изложение, которые, собственно, и составляли шоу, настолько соответствовали его мягкому самообладанию и утомительной обличительности, словно кружевами обрамлявшими его побасенку, что мне стало как-то даже слегка не по себе… Этот язвительный доходяга профессор со своей, в общем-то, забавной, хоть и едкой историей… Черт возьми, слишком он был хорош, слишком хорош, чтобы быть настоящим.

В купе погас свет, и мы опять встали на запасной линии, а по главной просвистел мимо Inter-City 125. В сгущавшихся сумерках мигал и переливался огонек сигарильи. Профессор прочистил горло, о твердое нёбо щелкнул сгусток мокроты, и он продолжил.

А вот какого мнения придерживался о себе Дэйв 2: «Мне крупно повезло, я — то, что называется, надеюсь, дамы простят мой французский — ебанько на всю голову. Да, и я счастлив быть ебанько. Вам интересно знать почему? Так я отвечу: потому что это привело меня к духовной жизни. К жизни духа. А почему ебанько? Да потому что, бывало, я напивался так, что обоссывался весь с ног до головы. Я был как невинное дитя. Абсолютно невинное. Ну чем не ебанько?»