Читаем без скачивания Колибри - Кати Хиеккапелто

Патологоанатом зафиксировала вероятное время наступления смерти – около десяти часов вечера накануне – и тоже подивилась позднему выходу на пробежку, да еще и в такую мерзкую погоду. Анна никак не прокомментировала, потому что для нее в этом часе не было ничего удивительного. Она сама бегала по вечерам. И плохая погода – не повод, чтобы не выйти на пробежку. Криминалисты обещали предоставить отчет в кратчайшие сроки, судмедэксперт назначил вскрытие на завтрашний день и пригласил туда Эско и Анну. Такая процедура была в диковинку, и Анну заранее трясло – выглядеть непрофессионально не хотелось, но одна мысль о морге вызывала у нее тошноту. Точнее, не о морге, а о том, что эту девушку с беговой дорожки завтра разрежут на куски, как тушу на бойне, словно ее позору нет конца, что чиновники и общество продолжат терзать ее, начав с той точки, на которой остановился убийца.

Они припарковались во дворе полицейского управления, хлопнули дверьми, вошли внутрь и поднялись на четвертый этаж – Анна по лестнице, Эско на лифте, – затем молча заперлись у себя в кабинетах, словно напарника не существовало, словно недавней трагедии не случилось.

Анна подумала: «Как это смешно. Нам нужно все обсудить. Проанализировать ситуацию. Спланировать дальнейшие действия. Послать кого-нибудь обойти дома в округе. Найти Юхани Раутио. Выяснить что-то по звонкам и ее последним действиям перед выходом на пробежку. Где и с кем она была вчера? Кто она вообще такая? Что Ауне Тойвола сообщила патрульным и Эско? А что там по курдской девочке? Кто работает и как распределены задачи? Нам с Эско нужно как минимум познакомиться поближе. Пообедать вместе. Так работать нельзя. А вдруг у меня не получится?»

Она пошла в столовую для сотрудников и съела удручающего вида обед: салат из тертой красной капусты и апельсином и переваренные спагетти с жидкой подливой из фарша – печальные яства середины зимы, но никак не сезона сбора урожая. Горькое слабоалкогольное пиво и подсохшие булочки. Анна подумала, что со времен, когда она окончила школу, еда стала хуже, видать, теперь решили экономить и на желудках. «Найду в городе забегаловку получше».

Когда Анна относила на стойку для грязной посуды поднос, в столовую вошла оживленно беседующая компания: Эско, Сари, Рауно и старший комиссар Вирккунен. Кровь прилила к ее лицу.

– Как же так, Анна, ты, оказывается, уже здесь и поесть успела? – с досадой воскликнула Сари.

– Нам нужно обсудить случившееся, – сказала Анна, обращаясь к Эско.

– Да только что обсуждали, чего же не пришла? Все идет своим чередом, все под контролем. Займись лучше своими обязанностями, – ответил Эско, кладя на поднос приборы.

– Интересно, откуда мне знать, каковы мои обязанности, если мне никто об этом не сообщил? – ответила Анна, пытаясь сдерживаться.

– Анна, мы ждали тебя на летучку, – сказал Вирккунен.

– Я не обладаю телепатическими способностями и, если не ошибаюсь, ничего подобного себе в резюме не приписывала.

Вирккунен удивленно посмотрел на Эско.

– Эско сказал, что довел до тебя информацию о том, что мы собираемся в моем кабинете сразу по прибытии в управление.

– Ничего он до меня не доводил.

– А я говорю, что довел на обратном пути из Салойнена, – сказал Эско.

– Мы не обменялись ни словом. Кстати, у меня есть мобильник, почему никто не позвонил?

Повисла тяжелая тишина. Вирккунен чувствовал себя не в своей тарелке. Рауно и Сари вежливо отошли в сторону. Эско изучал названия блюд, написанные мелом на грифельной доске, с самодовольно-равнодушным выражением на одутловатом лице. «Выглядит как алкаш», – подумала Анна.

– Полагаю, произошло недоразумение, – сказал Вирккунен. – Мне очень жалко, что все так началось.

– Мне тоже, – ответила Анна.

Ей так и хотелось расплакаться.

– Я возьму спагетти. Единственное, что здесь с мясом, – сказал Эско.

После обеда столбик термометра уверенно перевалил за отметку в двадцать градусов. От тротуаров, улиц и крыш поднимались испарения – погода сделала полный разворот и со свистом рванула в сторону лета. В последние годы такие неожиданные сдвиги делались все привычнее.

Анна открыла окно. С потоком воздуха в комнату хлынула бензиновая гарь. Она закрыла глаза, подставила лицо солнцу и прислушалась к доносящемуся снизу автомобильному шуму.

Контора находилась в самом оживленном районе центра, неподалеку от автобусного и железнодорожного вокзалов, в окружении ресторанов, магазинов, офисов и жилых зданий. Это было уродливое и высокое здание конца шестидесятых годов.

Анна попыталась услышать в какофонии что-нибудь знакомое, что могло бы пробудить забытое, напомнить о чем-то из детства, из юности, из прошлой жизни в этом городе, но звуки были такие, как в любом другом городе, и прошлого они не всколыхнули.

Открыв глаза, Анна подумала, что ее первый рабочий день еще не кончился, а на нее повесили дело, связанное с насилием на почве чести, убийство, совершенное с особой жестокостью, и говнюка-напарника. Нехорошо все это, но, как говорится, кто сказал, что будет легко? Она подумала об Акосе. Надо бы встретиться. Анна прижалась к окну, жмурясь от яркого солнца. Бесит все это. И очень хочется пойти покурить.

«Сколько же зла случилось прошлой ночью?! Моя задача – выяснить, кто и почему его содеял. Найти виновного и собрать доказательства. Мне за это платят зарплату, и какая разница, первый день я на службе или пятисотый, – работа есть работа, и я умею ее делать, во всяком случае, мне приходилось патрулировать улицы. Сказать что-то о нынешней еще сложно, но вряд ли есть большая разница. Сломить меня еще никаким гадам не удавалось».

Она нехотя позволила своей никотиновой страсти выпорхнуть в бензиновую гарь улицы. Нет, не стоит опять на это дело подсаживаться, максимум – одна в день и никогда – в рабочее время. Она вздохнула и закрыла окно. Городской шум остался по ту сторону стекла. В наступившей тишине слышалось только тиканье настенных часов.

Анна отвернулась от окна.

За нею стояла большая мрачная фигура.

– Úr Isten![5] – вскрикнула она. Испуг ядом разошелся по крови.

– Дозвонились до Юхани Раутио. Давай-ка, собирай свою помаду с тампонами, да поехали в ту деревню, где утром были, – сказал Эско.

– Что за дебильная шутка? Никогда больше так не подкрадывайся…

Но Эско уже исчез в коридоре.

– Давай уже быстрее! – прокричал он от лифта.

5

Юхани Раутио заканчивал деловой обед из нескольких блюд, во время которого была заключена перспективная торговая сделка, когда у него зазвонил телефон. Юхани мысленно чертыхнулся насчет своей рассеянности. Еще десять лет назад ответить на звонок в любом месте и в любое время считалось признаком успешного бизнесмена, но сегодня это говорило только о твоей неотесанности. А Юхани деревенщиной себя не считал. На переговорах с клиентами он стремился создать ощущение полной сосредоточенности, убедить их в том, что он существует только для них. Ведь даже ребенку не нравится, когда его отец или мать разговаривает по телефону, смотрит телевизор или читает газету, когда он пытается донести до них что-нибудь важное. Так что нужно демонстрировать исключительное внимание.

Юхани собирался сбросить звонок и смущенно попросить прощения у своего клиента, но, послушавшись внутреннего голоса, все же ответил. Впоследствии он счел эту ситуацию роковым доказательством существования отцовского инстинкта.

Звонили из полиции, просили прийти домой как можно скорее; его супругу Ирмели уже оповестили.

На этот раз Эско взял Анну с собой – наверное, Вирккунен смотрел из окна. По дороге они молчали. Анна подумала с горечью, что, наверное, к такому стилю работы со временем можно привыкнуть: либо мрачно молчать, либо, если уж общаться, то выкобениваться.

Ее первое впечатление о новой работе начало осыпаться, словно сухая кожа больного псориазом. Не совершила ли она самую большую ошибку в ее жизни?

Красный кирпичный дом Юхани и Ирмели Раутио находился в самом центре Салойнена, в старом коттеджном районе с большими участками и домами им под стать – один другого ухоженнее. Высокие деревья, густые живые изгороди и пышная растительность делали район симпатичным. Почти в каждом дворе виднелись ягодные кусты и грядки, конец лета сулил небывалый урожай. Анна подумала о виде с ее балкона, попыталась вспомнить, есть ли у соседей хоть какие-нибудь лютики. Нет. В свое время мама засаживала горшки цветами. Анна помнила ежевесеннюю суету на балконе: мамины руки по локоть в земле, тоненькие цветочные побеги в длинных ящиках, холодный бетонный пол балкона, скрученные коврики в сторонке, ожидающие окончания посадочных работ. И гордость в маминых глазах, когда она осматривала свой балкон. Ну да, красиво, особенно под конец лета, когда цветочное море прямо-таки переливалось через перила. Переехав в свою квартиру, Анна не посадила ни одного цветочка. Сейчас она заметила, что думает об этом с удивлением.