Читаем без скачивания Морские рассказы - Маруся Климова

Ну так вот, вышли мы в рейс. Первые дни все было хорошо, утром мы приходили в кают-компанию — а там уже столы накрыты, и все так красиво и аппетитно нарезано и подано, что только радуйся! На обед он готовил нам разные экзотические блюда, такого я раньше даже и не пробовал, и все действительно было вкусно. Все наши чудачки нарадоваться не могли на такого кока и только и делали, что его хвалили, и старпому капитан уже не раз выносил благодарность. Такая лафа продолжалась примерно неделю, а потом мы стали замечать, что наш кок частенько навеселе, и выхлоп от него соответствующий. У нас же на судне все как пауки в банке, один за другим сечет, и все друг про друга знают каждую подробность, даже кто сколько раз в гальюн сходил, и кто в какое время онанизмом занимается. Ну и про этого кока все тоже сразу заметили, что он, как мы в рейс вышли, начал квасить потихоньку. То, что он с собой взял солидный запас спирта, никого особо не взволновало — у нас все так делали, кроме меня, конечно, потому что мне это не нужно, я и так неплохо живу. А так все на судне выпивали, иначе никак нельзя, и многие из-за этого всегда были в хорошем настроении и веселые. Как, например, наш боцман — у него всегда в бутылочке из-под минералки был налит спирт, разведенный водичкой, и он пил его из чашечки, а ножик был замаскирован под пилочку, и он этой пилочкой так аккуратно напиливал себе кубики лука и им закусывал, и у него в каюте всегда был такой выхлоп — зайдешь, и сразу выскочить на свежий воздух хочется, потому что, кроме всего прочего, лук способствует обильному газообразованию в кишечнике. Ну а кок — не знаю, способствовала ли выпивка подъему его творческой энергии, или просто он не мог обходиться без спиртного, но во всяком случае у него начался классический запой. Готовить он стал все хуже и хуже, к тому же часто опаздывал, и когда мы приходили на обед или там на завтрак, он, пошатываясь, еще продолжал возиться на кухне, а буфетчица накрывала на стол и про себя тихо материлась. И вот однажды — а мы тогда шли в Тихом Океане — на ужин нам подали только спитой чай и какие-то черствые бутерброды с засохшим сыром. Все стали орать, и требовать кока, а буфетчица вышла и с такой ухмылочкой сообщает, что он валяется у себя в каюте и не может встать. Ну поорали и разошлись — кто на вахту, кто кто в радиорубку, кто порнуху по видику смотреть, а кто просто спать. Но эта ночь выдалась беспокойной и выспаться нам не пришлось, потому что примерно часа в два ночи кок, как привидение, вышел из своей каюты и пошел по коридору, он заходил в каждую каюту, а далеко не все наши чудачки на ночь закрывались на ключ, многие двери были открыты, и он просто поворачивал ручку и заходил. А в каюте он тихими шагами подходил к тумбочке и начинал шарить там в надежде найти спиртное, и все, что находил, забирал себе, включая и одеколон. Могу сказать сразу, что в основном ему достался одеколон, так как спирт все хранили в потайных местах, чтобы никто не нашел, потому что у нас много было таких чудачков, которые не прочь были выпить на халяву. И он с богатой добычей бутылок одеколона различных марок направился к себе в каюту и заперся там, и до утра пировал в полном одиночестве. А наутро все, естественно, в предвкушении завтрака, спустились в кают-компанию, но не нашли там ничего, кроме пустых столов, засыпанных крошками. Тут наши чудачки пришли в ярость и стали крыть кока матом, да к тому же еще многие обнаружили пропажу одеколона, а кто-то видел, как кок в тельнике и в трусах заходил в каюту старпома, и сперва об этом прилюдно не сказал, потому что решил — мало ли что, может они друг друга любят, но когда старпом сообщил, что у него пропал дорогой французский одеколон, то ему тут же доложили, что видели, как кок ночью открывал дверь его каюты. Сразу же отправились в каюту кока, но он лежал на койке в бессознательном состоянии, а на полу валялись склянки из-под одеколона, штук двадцать, и все пустые, а на тумбочке возле кровати стоял наполовину опорожненный флакон французского одеколона с пульверизатором. Я так понял, что он его не выпил, потому что уж очень долго было прыскать себе в рот этот одеколон, а может, он по вкусу оказался хуже, чем другие. Старпом, конечно, забрал эти остатки, потому что это была его бутылка, он страшно матерился, ведь одеколон стоил ему двадцать баксов. Кока тут же решили протрезвить, обед-то кто-то должен готовить. Взяли его за руки, за ноги, стащили с койки и прямо в одежде перенесли в ванную, под холодный душ, потом дали ему нашатырного спирта, докторишка сказал, что это самое лучшее средство, и он весь мокрый, вращая безумными глазами, пришел в себя. Дали ему крепкого кофе, ну в общем, возились, как с вовиком. И через час он уже стоял у себя в камбузе, и что-то там шустрил, все у него кипело, пар валил чуть ли не из ушей, он чувствовал свою вину и стремился ее загладить. И когда мы пришли на обед, то снова почувствовали подъем настроения — все столы были накрыты идеально, в тарелках налит какой-то там борщ со сметанкой, и даже бумажные цветочки он в вазочки напихал и посредине стола поставил. Только мы уселись за стол и взяли ложки, как вдруг прибегает старпом и кричит: «Ребята, ребята, не ешьте это!» Все, ничего не понимая, уставились на него и сразу: «В чем дело? Почему? Что случилось?» А старпом опять: «Не ешьте, ни в коем случае! Я час назад видел, как его в камбузе возле котлов чистило!» Я сперва не понял, а потом, когда увидел, как дневальная выносит полведра его блевотины, которую предварительно в камбузе на совок собирала, до меня дошло, что значит «чистило». Ну конечно, аппетит у всех сразу пропал, все жутко разозлились, и кое-кто хотел коку морду бить. По-моему, так морду бить нужно было старпому, потому что это благодаря ему у нас появился такой замечательный кок. Но на старпома наезжать боялись, и в основном все тянули на кока. Ну особенно с ним церемониться не стали, связались по рации, в ближайшем порту вручили ему билет на самолет и — прощай дорогой! А вместо него прибыл нормальный кок, который конечно, тоже выпивал, но все же на одеколон никогда не переходил и у котлов ни разу не блевал, во всяком случае такого за ним не замечали.

РАЗЛИЧНОЕ ПОНИМАНИЕ СЛОВ И ПОСТУПКОВ

Удивляют меня некоторые наши чудачки — они претендуют на то, что живут, просто так, как дети природы, так сказать, и все хотят веселиться и радоваться. Все им до фени, вроде бы, во всяком случае они изображают, такую, можно сказать, детскую непосредственность. И вот если им скажешь, что, мол, вы то-то и то-то не сделали, палубу не выдраили, гальюн не вымыли, на ходовую вахту опоздали — они так ручкой машут, как будто муху занудную от себя отгоняют — мол, не капайте нам на мозги. А когда им скажешь, что так не положено, то они отвечают: «А на то, что положено, еще кой-что положено!» — и весь разговор, завершается, так сказать, диким хихиканьем. И вот, странная вещь — им не платят зарплату уже полгода, и они почему-то начинают возмущаться, и апеллировать к законам и грозятся подать в суд, то есть уже ощущают себя полноправными членами общества, которых ущемили в их основных правах. И они начинают ходить в разные инстанции и стучать там кулаком по столу, и даже приходят ко мне и вопят: «Когда же нам отдадут то, что нам положено!» А я им объясняю, что на что положено, и предлагаю им так же веселиться и продолжать радоваться жизни и пребывать в своей милой детской непосредственности. А то неувязочка получается — с одной стороны живут, как дети, а с другой — качают права, как взрослые. Никакой логики и последовательности в поступках!

Вот плавал я недавно с одним капитаном, по фамилии Захаров, он был вообще-то ничего, не такой жуткий, как другие, с кем мне приходилось иметь дело, но свои странности у него были. Тогда к нам поступила работать новая буфетчица, молодая и симпатичная, звали ее Светка. И капитан, естественно, стал домогаться ее склонности, но она ни в какую не соглашалась. А он хотел склонить ее к сожительству, как это обычно принято на судах. Но она не хотела, или просто цену себе набивала, что, конечно, более вероятно. И он решил ее явно не принуждать, а осуществить на нее, так сказать, технику мягкого давления. И он стал требовать, чтобы она ходила только в коротких юбках, и запрещал ей носить брюки и длинные платья, и все время, при ее появлении, говорил: «Ах, что за ножки! Какие прекрасные ножки!» Он таким образом хотел ее возбудить и достичь того, чтобы она сама прибежала к нему в постель. Но время шло, и ничего не менялось, и он стал постепенно нервничать и подозревать ее в связи то со старпомом, то с третьим, он сам не знал, с кем она может спать, но он был уверен, что она обязательно с кем-то сожительствует, ведь иначе просто не могло быть! Правда, никаких фактов, подтверждающих данную гипотезу, у него не было, но он просто чувствовал, что что-то тут не то! И вот по ночам он стал ходить в каюты, он ходил и к старпому, и к третьему, и к радистам, и к боцману, и специальным ключом открывал дверь и шарил по тумбочкам в поисках резиновых изделий, что могло послужить уликами и дать толчок для дальнейшего расследования. Некоторые просыпались и увидев рядом с собой в темноте бесформенную фигуру пугались, но потом все выяснилось и встало на свои места. Буфетчица, как оказалось, не жила ни с одним из членов команды, у нее в каюте был спрятан резиновый член с моторчиком, который она периодически использовала и приводила в действие, и поэтому она была всегда в хорошем настроении, и никто ей был не нужен.