Читаем без скачивания Семь жен Петра, кузнеца-гинеколога - Василий Гурковский

Он завернул в тряпицу горсть табака, сказал Павлу: «Вари кашу, я скоро», – и пошел через дорогу в корчму.

Широкая двустворчатая дверь. Петр вошел в довольно просторную комнату. Несколько квадратных тяжелых столов, обставленных такими же тяжелыми стульями, вдоль стены справа – длинный массивный стол с такими же длинными скамейками с обеих сторон. За тем столом сидели несколько мужчин – ужинали, курили и оживленно о чем-то разговаривали. Когда Петр вошел, они никакого внимания на него не обратили. Прямо напротив входа, метрах в пяти-шести, за стойкой сидел грузный мужчина с орлиным носом, пышными черными усами, шапкой таких же волос на голове, темными глазами навыкате и с большой трубкой в зубах.

Петр подошел к нему, поздоровался и без всяких предисловий сказал, что он в составе артели едет в Крым за солью, они стоят табором напротив его корчмы, утром отъезжают, и что у него есть табак на продажу, если корчмарь возьмет его – то можно будет договориться.

С этими словами он развернул перед хозяином тряпицу с табаком. Тот подвинул табак к себе, потом поднес его к горевшей рядом керосиновой лампе, посмотрел, перебрал пальцами и понюхал. Потом взял щепотку в рот, пожевал и, наконец, выбив свою трубку в какую-то чашку, плотно снова набил её принесенным табаком и от лампы прикурил; потом сделал губами несколько втягивающих движений и, откинувшись назад, аппетитно затянулся, выпустив облако дыма. Петру он указал место на стоящем недалеко стуле.

Петр сел так, что ему было видно через дверь позади корчмаря – кухню. Там у плиты возилась женщина средних лет, а еще дальше – девушка, которую он встретил у колодца, в большом корыте мыла посуду. Петр смотрел на неё так напряженно, что даже вздрогнул от неожиданности, когда с ним заговорил хозяин корчмы. Он сказал, что табак его очень хороший, и что если он у него весь такой, то он возьмет всю его торбу. Достал из-под прилавка медный стакан-мерку и предложил цену за утрамбованный стакан табака. Петр не стал с ним торговаться, цена была приемлемая, и вышел, направляясь к своей подводе за табаком.

На улице было совсем темно. Сделав несколько шагов, услышал шепот: «Хлопче, я все слышала, ты не верь корчмарю, он нечистый на руку!» Петр обернулся и увидел очертания девушки, вышедшей, скорее всего, с другого входа. «А я – тяжелый на руку, – усмехнулся он. – Спасибо тебе, добрая дивчина! Как тебя зовут?» «Мария», – снова прошептала она. «А меня – Петр… Я сейчас вернусь, Маруся», – тоже тихо сказал Петр и пошел. Принес табак корчмарю, тот сам его перемерял стаканом, тут же рассчитался, как договаривались, налил по рюмке какой-то настойки себе и Петру, чтобы «обмыть» сделку. Петр поблагодарил и отказался – завтра, мол, ехать в неизвестную даль, да и вообще он спиртное не употребляет и не курит… Хозяин не стал настаивать, выпил сам и просил передать привет его родине – Крыму. На том они и расстались.

Более чем довольный, Петр двинулся к месту стоянки. Вырученная за табак сумма была не так велика, но её с лихвой должно было хватить на покрытие всех предстоящих расходов: по покупке соли, оплате установленных сборов и еще должно остаться, так что приготовленные с дому деньги для таких расходов, зашитые в поясе свитки у Петра, могут и не понадобиться.

Проходя мимо колодца, он услышал легкий стук ведра, который тут же отозвался учащенным стуком его сердца. Подошел. Там действительно была Мария, и она ждала его… «Я переживала за тебя, там было много мужиков, они из постоянных клиентов нашего хозяина, люди не самые лучшие, поэтому – взяла ведро, как будто мне ещё вода нужна, и пошла за тобой», – прошептала она. «Спасибо тебе, добрая, не беспокойся, я сумею постоять за себя, да и не один я здесь. Ваш хозяин тоже это понял, поэтому все так хорошо и получилось», – ответил Петр.

В течение нескольких минут, загнанная в угол безысходности, Мария рассказала ему все о своей невеселой жизни. Отец был матросом, ходил по Днепру, вначале неплохо зарабатывал, дом купил в Каменке, потом начал пить, драться, гулять и лет десять тому назад был убит или зарезан в пьяной драке и выброшен в Днепр. С тех пор они с мамой вдвоем перебивались с хлеба на воду.

«Потом этот грек приехал, построил с нами рядом корчму, пригласил маму у него работать, она тогда помоложе была. С тех пор и привязаны мы к этой корчме. Раньше мама и готовила, и убирала-стирала, потом я подросла – начала ей помогать. Вот так и живем. Хозяин маму ни во что не ставит, что хочет – то с ней и делает. А куда деваться? Без него нам вообще конец бы пришел – или идти куда-то внаймы, или в петлю лезть. А теперь, когда я выросла, хозяин все чаще на меня стал посматривать своими жаднючими глазами. Я не знаю, что мне дальше делать. И маму жалко, да и себя тоже. И выхода нет. Вот тебя сегодня случайно увидела и как будто на свет снова родилась. Ты прости меня, Петя, и не подумай ничего плохого, я такое говорю людям в первый раз, да, наверное, и в последний. Но я должна была это сказать. Ты утром уедешь и забудешь. У тебя своего, наверное, хватает, раз в такую даль за товаром собрался. А мне уже все равно – хоть душу отвела и тебе все рассказала, хотя зачем тебе это нужно…» – тихо промолвила она.

Задрожал могучий Петр. Добрая душа всегда чует другую добрую душу, тем более в моменты, когда той очень плохо. Он просто как родную сестру, друга, любимую, прижал её к груди и молчал, а она уткнулась ему в свитку и тихо и отчаянно плакала…

Потом Петр отстранил её от себя и твердо сказал: «Слушай меня, Маруся. Постарайся дождаться, пока я съезжу за солью. Приготовься сама, маме скажешь потом, чтобы хозяин не пронюхал, и дождись. Я обязательно заберу тебя с собой на обратном пути. Запомни – обязательно». Он достал несколько монет и положил ей в карман, сказал – на всякий случай, еще раз крепко обнял, повторил: «Дождись обязательно!» Она взяла его руку, положила себе на грудь на несколько мгновений, потом поцеловала ладонь, прошептав: «Счастливо тебе, Петя, я буду ждать», пошла с ведром через дорогу.

А Петр стоял у колодца и не мог прийти в себя. За какие-нибудь два часа случилось столько хорошего, прямо сказочного, что кроме как чудом и не объяснишь. А может, это все привиделось в этой чернильной темноте южной безлунной ночи? Так нет – он слышал такой близкий и родной голос, видел её прекрасное лицо, видел её мать и даже видел её потенциального обидчика. Еще чувствовал её запах, ещё на ладони левой руки до сих пор горел её поцелуй, а в кармане появились деньги за так выгодно проданный табак!

Он подошел к повозкам, ужин у коллег был в самом разгаре, никто ничего не заметил. Павел давно сварил ужин и ждал его. На вопрос о том, где он пропадал, Петр ответил, что за колодцем, в темноте помылся. Потом поужинали и легли спать, каждый на свою повозку. Завтра – туда, к морю. И пусть удача от них не отвернется…

Петр лежал на повозке лицом вверх, смотрел, как мерцали яркие звезды на темном небе, на Млечный Путь, или, как называли его в старину – Чумацкий Шлях, на созвездие Большая Медведица (Чумацкий Воз), на Полярную звезду, которая неизменно стоит на одном месте и всегда служит ориентиром для чумаков-солевозов и которую они считали своей путеводной… Смотрел на них, но их не видел. Перед ним стояло только лицо её, Марии, и никого и ничего больше.

Судьба упала на судьбу, теперь Петр взял на себя ответственность и за её будущее. Значит, так надо было, там… Наверху. А ведь он мог и не поехать!.. Страшно было даже представить, что это было бы по-другому. Петр думал, что не заснет до утра, но вдруг как будто провалился куда-то, во что-то, хорошее, приятное, и уснул мгновенно. Снилось ему море, горы, много людей, а в самом конце на берегу вроде бы Днепра он увидел свою Марию и – проснулся.

Только начинался рассвет, но уже шевелились на возах артельщики, потянулись с ведрами к колодцу – поить волов, самим помыться, привести все и себя в порядок, быстро покушать то, что приготовили с вечера и – запрягать волов. Впереди – долгий, трудный, но необходимый и, даст Бог, удачный путь к морю! Почти триста верст – палящего солнца, плотной, всепроникающей пыли и неизвестности…

Тронулись в таком же порядке, как ехали до Никополя: атаман – впереди, Павел и Петр – в конце колонны. Петр даже был доволен, что ехал последним, править никуда не надо – его волы идут в «строю», держат дистанцию сами. Неудобство было только в том, что когда ехали против ветра – пыль от всей колонны оседала больше на последнюю повозку, но это было терпимо…

Еще перед выездом атаман собрал всех ездовых, сказал, что поедут они вдоль Днепра до самой Каховки, а потом повернут на юг, через Чаплинку – на Перекоп. Там движение поменьше, а значит – поспокойнее, зато травы побольше, вода рядом и путь этот чумакам этого заезда хорошо известен. Первый привал сделают у села Великая Аепетиха, дальше – как Бог даст…

Петр сполз с доски-сиденья, сел прямо на дно повозки, подложил пустые мешки под спину и голову и свободно в полулежачем состоянии, смотрел на дорогу, а больше по сторонам. Весна… Великая река веками пропитывала прибрежную землю слева и справа по течению. Особенно слева, где берег низменный, где начиналась и тянулась до самого моря огромная низменность. По сторонам дороги трава вымахала так, что издалека волов не было видно. Не было проблем с кормами. Волам было из чего выбирать, разнотравье на любой вкус, и вода всегда рядом. Да и для солевозов путешествие вдоль берега реки было гораздо приятнее, чем по песчаной херсонской степи.