Читаем без скачивания Ходили мы и вы походами. Сборник рассказов о подводниках - Андрей Зотиков

За свою долгую жизнь Борис Абрамович изобрел такое количество хитрых «штучек», стоящих на вооружении флота, что имел «иконостас» на груди, какой и не снился незабвенному Леониду Ильичу. Он умудрился дважды пройти все ступеньки служебной лестницы от лейтенанта до капитана первого ранга. Первый раз капраза он получил еще до войны, но в сорок первом, когда, вез из Ленинграда в Москву чертежи свой новой секретной «штуковины», познакомился в купе поезда с интересной женщиной… Наутро, проснувшись, не нашел ни своей новой знакомой, ни портфеля с чертежами. От расстрела его спасло только то, что второго такого специалиста в стране не было. Борис Абрамович был разжалован до лейтенантов, но к концу войны опять стал капразом.

А как он принимал экзамены! Отвечает ему курсант по билету, а Борис Абрамович потихоньку засыпает, засыпает… Голова свешивается на грудь, слюнки потекли, засопел дедушка. Курсант, чтобы не разбудить его, продолжает монотонно нести ахинею. Наконец, запас слов иссякает, следует бодрый доклад:

– Курсант Пупкин ответ закончил!

Борис Абрамович просыпается, с шумом втягивает носом воздух, вытирает слюнки и спокойно говорит с ярко выраженным еврейским акцентом:

– Ну что же, товагищ кугсант, вот здесь вы ошиблись, тут допустили неточность, в этом вопгосе показали абсолютную безггамотность. А мину, о котогой вы сказали, что ее пгидумали амегиканцы, изобгел в одна тысяча девятьсот пятьдесят пятом году я, и получил за нее вот этот огден Ленина, но это неважно. Ну что ж, думаю, нам пгидется встгетиться осенью…

Вот так: спит, а все слышит!

Ходил Борис Абрамович в старенькой, засаленной, видавшей виды тужурке. Периодически начальник училища делал ему замечания типа:

– Борис Абрамович, ну нельзя же так – пора надеть новую тужурку.

На что Борис Абрамович отвечал:

– Мне эта тужугка догога, как память: мне в ней еще Михал Иванович Калинин огден в Кгемле вгучал!

Лет пять, если не больше, капитан первого ранга Герман не был в отпуске. А чем ему еще заниматься, как не любимым делом – учить будущих адмиралов флота Российского. Как ни выгонял его начальник училища в отпуск, не идет Борис Абрамович, хоть ты тресни!

– Ну что я там буду делать, в четыгех стенах? Я уж как-нибудь на кафедге отдохну, товагищ адмигал, – просил Борис Абрамович начальника училища, кстати, своего бывшего ученика. А тому как-то неудобно строить своего учителя, тем не менее, приходилось приказывать:

– Как хотите, Борис Абрамович, но с завтрашнего дня вы в отпуске! И без возражений.

– Хогошо, товагищ адмигал, – уныло соглашался Борис Абрамович.

Назавтра начальник училища приходит на службу – Борис Абрамович сидит на кафедре. Эхо от адмиральских воплей долго витает под сводами старинного здания…

Вечером адмирал выходит к разводу суточного наряда и лично инструктирует мичмана – дежурного по КПП:

– Я запрещаю пускать капитана первого ранга Германа на территорию! Под страхом смерти!! Сниму с должности и уволю без пенсии!!! Не дай Бог! (и так далее).

Утром Борис Абрамович ковыляет на службу. Перед вертушкой перед ним на колени падает дежурный по КПП:

– Товарищ капитан первого ранга, не губите! Начальник училища приказал вас не пускать, иначе он мне кровь пустит.

– Ну что же, пгиказ есть пгиказ. Пгиказы надо выполнять, – соглашается Борис Абрамович, выходит на улицу и уныло стоит, сгорбившись, перед КПП. Дождавшись первого же курсанта, возвращающегося из увольнения, он обращается к нему:

– Товагищ кугсант, где вы ходите в самовольные отлучки?

Онемевший пятикурсник, хлопая глазами, смотрит на капраза.

– Да что вы такое говорите, товарищ капитан первого ранга? Чтобы мы, советские курсанты…

– Не надо, товагищ кугсант, – перебивает его Борис Абрамович, – я сам был кугсантом, поэтому лучше молча ведите меня, куда надо, я никому не скажу, слово офицега.

Удивляясь по дороге странной просьбе старого преподавателя, курсант покорно ведет Бориса Абрамовича к «тропе Хо-Ши-Мина», как мы называли лаз через забор на волю.

Там уже стоит очередь из самовольщиков. Успокоив заволновавшихся товарищей (а как же не волноваться, когда тебя берет с поличным при возвращении из «самохода» целый капраз!), пятикурсник, с помощью товарищей, перекидывает Бориса Абрамовича через забор. Там его принимают на руки другие самовольщики, стряхивают пыль с тужурки капраза и указывают ему нужное направление на минный факультет.

Начальник училища приходит на службу, а Борис Абрамович сидит на кафедре… У адмирала нет слов, одни слюни, и те пересохли. Дежурный по КПП клянется, что не пропускал капитана первого ранга Германа, а тот – ни в какую не признается, как он попал в училище – просто мистика какая-то.

Назавтра история повторяется, только Борис Абрамович, узнав, где находится «тропа Хо-Ши-Мина», идет прямо туда, минуя КПП и наводя панику в рядах самовольщиков. Короче, приходит адмирал на службу, а там… ну, вы уже знаете. В конце концов бросил он это бессмысленное занятие – выгонять Бориса Абрамовича в отпуск.

Что еще можно добавить к этой легенде? К сожалению, никто из нас не вечен… Столько адмиральских звезд на погонах в одном месте, сколько их было на похоронах Бориса Абрамовича, наверное, никто больше не увидит. Это пришли ученики проводить его в последний путь:

– Вечная память тебе, Учитель!..

Большая приборка

Суббота на флоте – парко-хозяйственный день. Причём тут парк, непонятно, а что касается хозяйства – то в этот день мы обычно занимались большой приборкой в казарме. Подметали, выгребали, чистили, мыли, драили паркет, памятуя любимую фразу командира роты капитана второго ранга Топоркова, по кличке Комбриг: «Вся наша деятельность упирается в половой вопрос!». Так что, за качество уборки полов в казарме мы были спокойны. Хуже обстояло дело с личными заведованиями – тумбочками и рундуками. До наведения там порядка не всегда доходили руки. К тому же в рундуках всегда хранились «неуставные» вещи. Одному курсанту жена дала свои туфли – сделать набойки на каблуки (у нас в училище был классный сапожник!), он до поры до времени спрятал туфли в рундуке. По закону подлости, Комбриг, проверяя рундуки, забрался именно в этот. Обнаружив там неуставную обувь, да ещё не в нижнем, обувном, отделении, а наверху за заправкой, он повертел туфли в руках и задумчиво произнёс:

– А это почему здесь делает? – Комбриг у нас был слегка косноязычен, но мы его понимали.

– Жена попросила набойки поставить, – объяснил хозяин рундука.

– Вы что, ненормальный? – спросил Комбриг и объявил курсанту одно внеочередное неувольнение. Говоря о ненормальности, он, очевидно, имел в виду сексуальную направленность. Мол, носит курсант женские туфли и балдеет.

И такие проверки рундуков Комбриг устраивал постоянно. У каждого второго он находил что-нибудь контрабандное. Встанет на носки, вытянется весь, протянет руку за заправку и вынимает оттуда либо красные носки, либо трусы в горошек, либо ещё что-нибудь. Целый год мы думали, как его отучить от проведения таких «шмонов». Всё-таки, отучили. Купили дюжину мышеловок, зарядили их и поставили в рундуки. Комбриг, шаря рукой за заправками, неминуемо должен был попасться в эти капканы. Говорят, только бледнолицый дважды наступает на одни и те же грабли. Наш командир вляпался в мышеловки аж четыре раза! Два раза – одной рукой, два – другой. Возможно, он ещё бы попался пару раз, но у него не осталось больше целых рук. Пальцы стали похожи на возбуждённые сосиски, Комбриг вне себя от ярости, хозяева «заряженных» рундуков наказаны, зато после этого командир больше не шарил по нашим рундукам. Ограничивался только визуальным контролем:

– Открываю рундук, а там висит… голая женщина! И какая сволочь повесила туда эту фотографию?

Итак, сделали мы большую приборку, ждём командира с проверкой. Тот уже успел выдрать приборщиков гальюна, бытовой комнаты и, заодно, дневальных. Зайдя в кубрик, он пробежался по периметру, удивился, что за батареями не оказалось пыли, и решил проверить качество приборки под тумбочками, по закону подлости отодвинув именно ту, под которой мы не убирали. Обнаружив там то, что он так долго искал – пыль и пару бумажек – Комбриг, как обычно, «залез на трибуну» и начал читать нам мораль о том, как нужно делать приборку. Минут через пятнадцать он спохватился:

– Да, а чья же это тумбочка? Кто хозяин этого годюшника? – с его белорусским акцентом слово «годюшник» звучало именно через букву «о».

Хозяин «годюшника» курсант Вася вышел вперёд:

– Я, товарищ командир, – признался он.

Комбриг внимательно посмотрел на Васю, укоризненно покачал головой и, подняв вверх указательный палец, назидательно произнёс:

– Вы, видимо, забыли замечательную русскую поговорку: «Свинья садится за стол, и ноги кладёт на стол».