Читаем без скачивания Моя сестра живет на каминной полке - Аннабель Питчер

Вдруг мне на лицо упала тень. Облако, что ли? Я посмотрел вверх, но увидел только два блестящих глаза, смуглое лицо и чуть колышущийся на ветерке волос. Я сказал:

– Отвали.

Сунья фыркнула:

– Очень мило!

Шлепнулась рядом со мной и рассмеялась.

– Чего тебе? – буркнул я.

– Перекинуться словечком с Человеком-пауком, – ответила Сунья и протянула раскрытую ладошку, на удивление розовую. На ладошке лежало скрученное из изоленты колечко. – Я и сама такая же! – прошептала она, оглянувшись по сторонам – не подслушивает ли кто.

Я бы и рад был не обращать внимания, но меня разобрало любопытство.

– Ну и какая же ты? – И нарочно зевнул, будто до лампочки мне ее слова.

– Разве не ясно? – Сунья показала на платок, закрывавший ей голову и плечи.

Я рывком сел. С отвисшей челюстью, наверное, потому ко мне в рот и залетела муха, точнехонько села на язык. Я закашлялся, отплевываясь. Сунья расхохоталась.

– Мы с тобой одинаковые, – сказала она снова.

– Еще чего! – крикнул я.

Дэниел глянул в нашу сторону.

– Возьми. – Сунья с улыбкой протянула мне кольцо.

Я затряс головой и отполз на коленках подальше. Небось какой-нибудь мусульманский обычай. Хотя, когда мы в школе учили про Рамадан, нам ничего такого не говорили про ритуальные кольца из изоленты.

– Да бери же! – Сунья покачала у меня перед носом правой рукой. Средний палец был обмотан узкой полоской изоленты с приклеенным к ней коричневым камушком. Вместо бриллианта. – Никакого волшебства не получится, если у тебя не будет такого же, – сказала она.

– Мою сестру взорвали бомбой, – сказал я, вскочил и убежал.

По счастью, толстая тетка из столовой как раз свистнула в свисток, и я побежал в класс. Плюхнулся на свой стул. У меня просто ум за разум заходил, и пить очень хотелось. Ладони были мокрые, и на столе оставались отпечатки. Из коридора послышался смех, и в класс ввалилась толпа. У всех, ну буквально у каждого, на руке красовался веночек из маргариток. Даже у мальчишек. И хотя выглядели они полными дураками, я пожалел, что у меня нет такого цветочного браслета. Последней вошла Сунья, тоже без браслета. Подошла, усмехнулась и опять показала мне руку с кольцом из изоленты на среднем пальце.

Мы позанимались математикой, а под конец – географией. На Сунью я за оба урока ни разу не посмотрел. На душе было гнусно, как будто я предал папу. Как же так вышло? Кожа у меня белая, говорю я на чистом английском языке и знаю, что нельзя взрывать ничьих сестер. С какой стати эта Сунья решила, что мне нужны мусульманские украшения? Что я такого сделал?

– На сегодня все! – объявила учительница.

И я понес учебник географии в свой новый шкафчик. На дверце написано: Джеймс Мэттьюз, а рядом лев нарисован. Я сразу вспомнил серебряного льва в небе. Открываю шкафчик и вижу что-то маленькое, белое под учебником английского. Лепестки. Оглядываюсь, а за спиной Дэниел, стоит и улыбается. И кивает – мол, ты глянь, чего там. Я сдвинул учебник в сторону, и сердце как заколотится. Венок из маргариток! Снова оглянулся, Дэниел большие пальцы показывает. У меня даже руки дрожали, когда я тоже оттопырил большие пальцы. И так вдруг захотелось поскорее оказаться дома, рассказать обо всем Джас. Тут Сунья откуда-то взялась, оглядела браслет. А лицо у нее странное, непонятное. Завидует, наверное. Я взял осторожненько браслет (а внутри все замерло, до того не терпелось нацепить его на руку), а он раз – и рассыпался! Дэниел загоготал мне в самое ухо. Сердце со всего маху шлепнулось куда-то вниз, а в груди точно большущая черная дыра открылась, и все счастье вытекло из нее прямо на пол. Это был не браслет. Просто пучок измятых цветов. Сунья вовсе не завидовала. Она злилась. Уставилась на Дэниела, а глаза так и сверкают, как острые осколки стекла.

А Дэниел хлопнул по плечу пацана по имени Райан, шепнул что-то ему на ухо. Оба ухмыльнулись мне в лицо и оттопырили большие пальцы. Потом злорадно так хохотнули и выскочили из класса. А я пожалел, что тот серебряный лев не может спрыгнуть с неба на землю и отгрызть им головы.

– Кольцо защитит тебя, – прошептала Сунья, и я так и подскочил от неожиданности. В классе остались только мы вдвоем. – Оно все может.

– Не нужна мне никакая защита, – буркнул я.

Сунья усмехнулась:

– Даже Человеку-пауку нужна помощь.

Солнце лилось в окно, отсвечивало от платка на голове Суньи. Мне вдруг представились ангелы с сиянием вокруг головы, Иисус, белая сахарная глазурь, еще что-то такое же светлое и чистое. Но только на одну секундочку, а потом перед глазами встало папино лицо и вытеснило все другие мысли. Я видел сузившиеся глаза и тонкие губы, которые говорили: «Страну поразила болезнь, и имя ей – мусульмане». А как такое может быть? Мусульмане, они же не заразные, и от них не бывает красных пятен, как от ветрянки. По-моему, от мусульман даже температура не подскакивает.

Я сделал шаг назад, один, другой, и наткнулся на стул, потому что не сводил глаз с лица Суньи. Я был уже у двери, когда она спросила:

– Ты что, не понимаешь?

– Нет, – ответил я.

Она молчала, и я испугался, что разговор окончен. Испустил вздох, типа – ну ты и зануда, и повернулся, будто собираюсь уходить. Тогда Сунья заговорила:

– А следовало бы понимать, потому что мы с тобой одной породы.

Я остановился и отчеканил:

– Я не мусульманин!

Ее смех зазвенел, как браслеты у нее на руке.

– Не мусульманин, нет. Но ты супергерой.

У меня глаза полезли на лоб. Смуглым пальцем Сунья показала на ткань, которая закрывала ей волосы и спину:

– Человек-паук, я – Чудо-девушка!

Она подошла ко мне и коснулась моей руки. Я и отшатнуться не успел, как она вышла из класса. С пересохшим ртом, с вытаращенными глазами я смотрел вслед бегущей по коридору Сунье и в первый раз заметил, что платок у нее за спиной полощется в точности как плащ супергероя.

5

Сегодня ровно пять лет, как это случилось. По телевизору только об этом и говорят, передача за передачей про 9 сентября. Пятница, у нас школа, поэтому на море мы не можем поехать. Думаю, завтра поедем. Папа ничего не сказал, но я видел, как он искал в Интернете, где тут поблизости пляж, а вчера вечером гладил урну, будто прощался.

Очень может быть, что он этого не сделает, поэтому я пока прощаться не стану. Попрощаюсь, когда он по-настоящему возьмет и высыплет пепел Розы в море. Два года назад он заставил меня потрогать урну и прошептать прощальные слова. Я чувствовал себя круглым дураком – она же меня не слышит. А уж каким идиотом я себя почувствовал, когда буквально на следующий день она снова очутилась на каминной полке и мое прощание оказалось совершенно бессмысленным.

Джас отпросилась с уроков, потому что ей очень грустно. Я иногда забываю, что Роза была ее близняшкой и что они прожили вместе десять лет, даже десять лет и девять месяцев, если считать время у мамы в животе. Интересно, они смотрели друг на друга, когда там сидели? Джас точно подглядывала. Она ужасно любопытная. Позавчера застукал ее в своей комнате – рылась в моем портфеле.

– Просто проверяю, сделал ли ты уроки, – заявила она.

А раньше это делала мама.

Два ребенка в маме – вот, должно быть, теснотища-то. Думаю, поэтому они и не слишком ладили. Джас рассказывает, что Роза обожала командовать, ей всегда надо было быть в центре внимания, а чуть что не по ней – сразу в рев. В общем, доставала всех иногда.

– Хорошо, что это она умерла, а не ты, – сказал я и ласково улыбнулся, а Джас нахмурилась. – Ну, то есть, если одна из вас должна была умереть… (Нижняя губа у Джас задрожала.) Разве без нее не стало чуточку лучше?

Я даже немножко рассердился. Это ведь Джас назвала Розу доставучей, а не я.

– Представь себе тень без человека, – сказала Джас.

Я вспомнил Питера Пена. Его тени в комнате у Венди было гораздо веселее без него самого. Я хотел растолковать это Джас, но она расплакалась. Тогда я дал ей салфетку и включил телевизор.

Утром, когда я уплетал шоколадные шарики, Джас спросила, не хочу ли я тоже пропустить сегодня школу. Я замотал головой.

– Уверен? – Она, не отрываясь от ноутбука, продолжала изучать свой гороскоп. – Если тебе грустно, можешь не ходить.

Я сгреб с буфета сэндвичи, которые она для меня приготовила.

– По пятницам у нас рисование, мой любимый урок, – объяснил я. – И еще мы идем в буфет, сегодня очередь шестых классов. – И помчался наверх, за бабулиными деньгами.

На общем собрании учительница прочла молитву за все семьи, пострадавшие 9 сентября. У меня было такое ощущение, будто мне прямо в голову долбит луч прожектора. В Лондоне я терпеть не мог 9 сентября, потому что вся школа знала, что случилось. Весь год никому до меня дела не было, никто со мной не общался, а в этот день все вдруг начинали дружить со мной. Говорили: «Наверное, ты скучаешь по Розе» или «Думаю, ты скучаешь по Розе», а я должен был отвечать «да» и печально кивать. Здесь же никто ничего не знает, и мне не надо притворяться. Вот и хорошо.