Читаем без скачивания Девять рассказов - Джером Сэлинджер

Скользнув с дивана, Мэри Джейн на четвереньках подползла к Элоизе и стала гладить ее по голове:

— Не плачь, Эл, не надо, не плачь!

— Разве я плачу? — сказала Элоиза.

— Да, да, понимаю. Не надо. Теперь уж не стоит, не надо.

Стукнула парадная дверь.

— Рамона явилась, — протянула Элоиза в нос. — Сделай милость, пойди на кухню и скажи этой самой, как ее, чтобы она накормила ее пораньше. Ладно?

— Ладно, ладно, только ты не плачь! Обещаешь?

— Обещаю. Ну, иди же! А мне неохота сейчас идти в эту чертову кухню.

Мэри Джейн встала, пошатнулась, выпрямилась и вышла из комнаты. Вернулась она минуты через две, впереди бежала Рамона. Бежала она, стуча пятками, стараясь как можно громче шлепать расстегнутыми ботинками.

— Ни за что не дает снять ботинки! — сказала Мэри Джейн.

Элоиза, так и не поднявшись с полу, лежала на спине и сморкалась в платок. Не отнимая платка, она сказала Рамоне:

— Ступай скажи Грэйс, пусть снимет с тебя боты. Ты же знаешь, что нельзя в ботинках…

— Она в уборной, — сказала Рамона.

Элоиза скомкала платок и с трудом села.

— Дай ногу! — сказала она. — Нет, ты сядь, слышишь?.. Да не там, тут, тут… Ох, матерь божия!

Мэри Джейн ползала под столом на коленках, ища сигареты.

— Слушай, знаешь, что случилось с Джимми? — сказала она.

— Понятия не имею. Другую ногу! Слышишь, другую ногу! Ну!..

— Попал под машину! — сказала Мэри Джейн. — Какой ужас, правда?

— А я видела Буяна с косточкой, — сказала Рамона.

— Что там с твоим Джимми? — спросила ее Элоиза.

— Его переехала машина, он умер. Я хотела отнять косточку у Буяна, а он не отдавал…

— Дай-ка лоб, — сказала Элоиза. Она дотронулась до лобика Рамоны: — Да у тебя жар. Ступай, скажи Грэйс, чтобы покормила тебя наверху. И сразу — в кровать. Я потом приду. Иди же, иди, пожалуйста. И забери свои ботинки.

Медленно, как на ходулях, Рамона прошагала к дверям.

— Брось-ка мне сигаретку! — попросила Элоиза. — И давай еще выпьем!

Мэри Джейн подала Элоизе сигаретку.

— Нет, ты только подумай! Как она про этого Джимми! Вот это фантазия!

— Угу. Пойди-ка налей нам. А лучше неси бутылку сюда. Не хочу я туда идти… Там так противно пахнет апельсиновым соком.

В пять минут восьмого зазвонил телефон. Элоиза встала с кушетки у окна и начала в темноте нащупывать свои туфли. Найти их не удалось. В одних чулках она медленно, томной походкой направилась к телефону. Звонок не разбудил Мэри Джейн — уткнувшись лицом в подушку, она спала на диване.

— Алло, — сказала Элоиза в трубку, верхний свет она не включила. — Слушай, я за тобой не приеду. У меня Мэри Джейн. Она загородила своей машиной выезд, а ключа найти не может. Невозможно выехать. Мы двадцать минут искали ключ — в этом самом, как его, в снегу, в грязи. Может, Дик и Милдред тебя подвезут? — Она послушала, потом сказала: — Ах, так. Жаль, жаль, дружок. А вы бы, мальчики, построились в шеренгу и марш-марш домой! Только командуй: — Левой, правой! Левой, правой! Тебя — командиром! — Она опять послушала. — Вовсе я не острю, — сказала она, — ей-богу, и не думаю. Это у меня чисто нервное. — И она повесила трубку.

Обратно в гостиную она шла уже не так уверенно. Подойдя к кушетке у окна, она вылила остатки виски из бутылки в стакан; вышло примерно с полпальца, а то и больше. Она выпила залпом, передернулась и села.

Когда Грэйс включила свет в столовой, Элоиза вздрогнула. Не вставая, она крикнула Грэйс:

— До восьми не подавайте, Грэйс. Мистер Венглер немножко опоздает.

Грэйс остановилась на пороге столовой, лампа освещала ее сзади.

— Ушла ваша гостья?

— Нет, отдыхает.

— Та-ак, — сказала Грэйс. — Миссис Венглер, нельзя бы моему мужу переночевать тут? Места у меня в комнатке хватит, а ему в Нью-Йорк до утра не надо, да и погода — хуже нет.

— Вашему мужу? А где он?

— Да тут, — сказала Грэйс, — он у меня на кухне сидит.

— Нет, Грэйс, ему тут ночевать нельзя.

— Как вы сказали, мэм?

— Ему тут ночевать нельзя. У меня не гостиница.

Грэйс на минуту застыла, потом сказала:

— Слушаю, мэм, — и вышла на кухню.

Элоиза прошла через столовую и поднялась по лестнице, куда падал смутный отсвет из столовой. На площадке валялся Рамонин ботик. Элоиза подняла его и с силой швырнула через перила вниз. Ботик с глухим стуком шлепнулся на пол.

В Рамониной детской она включила свет, крепко держась за выключатель, словно боялась упасть. Так она постояла минуту, уставившись на Рамону. Потом выпустила выключатель и торопливо подошла к кроватке.

— Рамона! Проснись! Проснись сейчас же!

Рамона спала на самом краешке кроватки, почти свесив задик через край. На столике, разрисованном утятами, лежали стеклами вверх очки с аккуратно сложенными дужками.

— Рамона!

Девочка проснулась с испуганным вздохом. Она широко раскрыла глаза и тут же сощурилась:

— Мам?

— Ты же сказала, Джимми Джиммирино умер, что попал под машину?

— Чего?

— Слышишь, что я говорю? Почему ты опять спишь с краю?

— Потому.

— Почему «потому», Рамона, я тебя серьезно спрашиваю, не то…

— Потому что не хочу толкать Микки.

— Кого-о?

— Микки, — сказала Рамона и почесала нос: — Микки Микеранно.

Голос у Элоизы сорвался до визга:

— Сию минуту ложись посередке! Ну!

Рамона испуганно уставилась на мать.

— Ах, так! — И Элоиза схватила Рамону на ножки и, приподняв их, не то перетащила, не то перебросила ее на середину кровати. Рамона не сопротивлялась, не плакала, она дала себя передвинуть, но сама не пошевельнулась. — А теперь спи! — сказала Элоиза, тяжело дыша. — Закрой глаза… Что я тебе сказала, закрой глаза.

Рамона закрыла глаза.

Элоиза подошла к выключателю, потушила свет. В дверях она остановилась и долго-долго не уходила. И вдруг метнулась в темноте к ночному столику, ударилась коленкой о ножку кровати, но сгоряча даже не почувствовала боли. Схватив обеими руками Рамонины очки, она прижала их к щеке. Слезы ручьем покатились на стекла.

— Бедный мой лапа-растяпа! — повторяла она снова и снова. — Бедный мой лапа-растяпа!

Потом положила очки на столик, стеклами вниз. Наклоняясь, она чуть не потеряла равновесия, но тут же стала подтыкать одеяло на кроватке Рамоны. Рамона не спала. Она плакала, и, видимо, плакала уже давно. Мокрыми губами Элоиза поцеловала ее в губы, убрала ей волосы со лба и вышла из комнаты.

Спускаясь с лестницы, она уже сильно пошатывалась и, сойдя вниз, стала будить Мэри Джейн.

— Что? Кто это? Что такое? — Мэри Джейн рывком села на диване.

— Слушай, Мэри Джейн, милая, — всхлипывая, сказала Элоиза. — Помнишь, как на первом курсе я надела платье, помнишь, такое коричневое с желтеньким, я его купила в Бойзе, а Мириам Белл сказала — таких платьев в Нью-Йорке никто не носит, помнишь, я всю ночь проплакала? — Элоиза схватила Мэри Джейн за плечо: — Я же была хорошая, — умоляюще сказала она, — правда, хорошая.

Перед самой войной с эскимосами

Пять раз подряд в субботу по утрам Джинни Мэннокс играла в теннис на Ист-Сайдском корте с Селиной Графф, своей соученицей по школе мисс Бейсхор. Джинни не скрывала, что считает Селину самой жуткой тусклячкой во всей школе — а у мисс Бейсхор тусклячек явно было с избытком, — но, с другой стороны, из всех знакомых Джинни одна только Селина приносила на корт непочатые жестянки с теннисными мячами. Отец Селины их изготовлял — что-то вроде того. (Однажды за обедом Джинни изобразила семейству Мэннокс сцену обеда у Граффов; в созданной ее воображением картине фигурировал и вышколенный лакей — он обходил обедающих с левой стороны, поднося каждому вместо стакана с томатным соком жестянку с мячиками.) Но вечная история с такси — после тенниса Джинни довозила Селину до дому, а потом всякий раз должна была выкладывать деньги за проезд одна — начинала действовать ей на нервы: ведь в конце концов мысль о том, чтобы возвращаться с корта на такси, а не автобусом, подала Селина. И на пятый раз, когда машина двинулась вверх по Йорк-авеню, Джинни вдруг прорвало.

— Слушай, Селина…

— Что? — спросила Селина, усиленно шаря под ногами. — Никак не найду чехла от ракетки! — проныла она.

Несмотря на теплую майскую погоду, обе девочки были в пальто — поверх шортов.

— Он у тебя в кармане, — сказала Джинни. — Эй, послушай-ка…

— О, господи! Ты спасла мне жизнь!

— Слушай, — повторила Джинни, не желавшая от Селины никакой благодарности за что бы там ни было.

— Ну что?

Джинни решила идти напролом. Они подъезжали к улице, где жила Селина.

— Мне это не светит — опять выкладывать все деньги за такси одной, — объявила Джинни. — Я, знаешь ли, не миллионерша.