Читаем без скачивания Басманная больница - Георгий Федоров

Кое-кто вспоминал в связи с "великой утратой" стихи Г. Державина на смерть Павла I: "Умолк рев Норда сиповатый, закрылся грозный, страшный зрак". А поэт Наум Коржавин сразу же после смерти Сталина напи сал посвященное этому событию стихотворение, которое кончалось таким обращением к России:

А может, ты поймешь, сквозь муки ада, Сквозь все свои кровавые пути, Что слепо верить никому не надо И к правде ложь не может привести.

Величайший вождь всего прогрессивного человечества, незакатное солнце наше, наша молодость, счастье, наш отец родной линял с каждым днем...

Как и все люди, в то время я жил ожиданием перемен. Их действительно ждали все, кто с надеждой, а кто и со страхом. И перемены происходили все значительнее и весомее. Ближайший соратник великого вождя, наш славный стальной чекист Лаврентий Павлович Берия, испытанный большевик-ленинец, автор бессмертного исторического труда о подвигах Сталина в Закавказье, второе лицо в государстве, оказался на поверку врагом и насильником. Он был арестован и расстрелян.

В тревожные дни июня 1953 года я оказался на Никольской улице и увидел необыкновенное зрелище:

вся она была заставлена танками Т-34 с открытыми люками. Возле машин прохаживались молодые танкисты в черных шлемах и комбинезонах поверх формы.

- Вы откуда, ребята?-спросил я одного из них.

Тот важно ответил:

- Кантемировская бронетанковая, не видишь, что ли?

- А что вы здесь делаете? - не отставал я.

- Спецзадание,- еще более важно ответил танкист.

В это время к нам подошел озабоченный офицер и сказал мне нестрого:

- Отойдите от танков, товарищ, и в разговоры с нашими не вступайте!

Я пожал плечами и вышел на Красную площадь.

Над Спасскими воротами то и дело вспыхивали разно"

цветные сигналы, черные закрытые автомобили ЗИСы, тихо и грозно рыча, на большой скорости влетали в воротную арку и вылетали из нее.

Только потом, во время чтения закрытого письма ЦК, я понял, что именно в тот день и произошли падение и арест Берии...

А новости все появлялись и появлялись. В печати перестали упоминать не только имя Сталина, но и такой привычный термин, как "враг народа". Отзвуки глухих, грозных раскатов доходили до Москвы с Крайнего Севера, а иногда появлялись приехавшие оттуда постаревшие и изможденные люди, которых уже давно считали мертвецами.

СССР посетили Джавахарлал Неру и его красивая стройная дочка Индира, облаченная в невиданное еще нами сари. Неру, сверкая белизной узких брюк и пилотки, широко улыбаясь, говорил о дружбе, о необходимости мирного сосуществования, о ненасильственном развитии общества и государства, о величии помыслов и жизни его учителя Махатмы Ганди.

И вот теперь Первый секретарь ЦК КПСС Хрущев и Председатель Совета Министров СССР благообразный Булганин сами направились в Индию. Поездка их широко освещалась в нашей печати. Хрущев поражал не только индусов, но и нас, советских граждан, свободной раскованностью своих не во всем вразумительных речей, повторением тех же постулатов, что высказывал Неру. но уже от своего собственного имени

Общество, запуганное десятилетиями террора пронизанное стукачами и провокаторами, не бурлило что было бы естественно при таких обстоятельствах но молча затаилось, с надеждой и тревогой, ожидая развития событий. Пока что по привычке люди старались не говорить о самом важном и ограничивались туманными намеками. Впрочем, как будет ясно из дальнейшего рассказа, так вели себя не все, по крайней мере в нашей больнице... Х

После приемного покоя меня поместили в одну из предоперационных палат. Палата была десятиместная, тесная и благоухала всеми ароматами урологии.

Несмотря на дурацкий выцветший халат, в который был облачен, я попытался было выйти из больницы и выглянуть в город, но это оказалось невозможным. Огромная территория ее была обнесена высокой железной оградой, а у единственных ворот в будке сидели по очереди сварливые и крикливые старикашки.

Они беспрепятственно пропускали на территорию больницы машины и всех желающих, но ни одного больного не выпускали. В случае чего поднимали страшный крик, грозя свистком вызвать милицию.

Благо отделение милиции находилось на этой же Новой Бассманной улице прямо напротив больницы в доме ? 29.

После очередной неудачной попытки выйти и ругани с вахтером я, поостыв, спросил его:

- Неужели вы действительно вызвали бы милицию н, чего доброго, добились бы, чтобы меня туда упрятали?

- Святое дело,- подтвердил вахтер, невысокий старик с сивыми усами и в валенках, несмотря на лето, но зато в синем суконном френче с накладными

карманами,-и ты еще за это меня благодарить должен.

- Почему,-удивился п, за заботу о моем JAO ровье, что ли?

- Какое в отделении милиции здоровье,-усмехнулся старик.-А просто там, было время, сидели под арестом знаменитые писатели Короленко и Маяковский. Так что - почет там посидеть.

- Как это?-еще больше удивился я.

- Да так,- торжествующе ответил вахтер,- где сейчас милиция, до революции был частный дом, полицейская часть то есть. Смекаешь?

- А за что их посадили?

- Стало быть, заслужили,-пробурчал вахтер и мстительно добавил:-Небось, как ты, телепались.

И тебе туда же дорога.

Но я не захотел попадать под арест даже в таком блестящем обществе и с позором отступил. Тогда я решил разузнать все что можно о самой Басманной больнице или, как она стала называться. Шестой городской клинической больнице Москвы. Я с трудом получил разрешение на вход в больничную библиотеку, вообще-то предназначенную только для медицинского персонала.

Новую Басманную улицу от Старой Басманной, позже переименованной в улицу Карла Маркса, отделяло небольшое пространство, в давние времена занятое огородами. В XVII веке в районе Басманных улиц находилась Басманная слобода, где жили государевы пекари, выпекавшие дворцовый казенный хлеб"басман". Назывался он так потому, что на верхней корке еще не остывшего хлеба вытиснялись, "басмнлись", разные изображения, удостоверявшие доброкачественность изделия. Даже сами дворцовые пекари назывались "басманниками". "Басма"-тиснение по коже и другим материалам различных узоров и изображений-была одним из любимых способов орнамента

ции в Древней Руси. Новая Басманная улица, идущая от Разгуляя до Красных ворот, возникла где-то в середине XVII века п до 1726 года называлась Капитанской, поскольку на ней жили офицеры солдатских петровских полков. С середины XIX века на углу Новой Басманной улицы и Бабушкина переулка находилось Сиротское училище, а с 1876 года-Басманная больница. Большая часть корпусов ее, изрядно обветшавших. стоит и поныне. Зато больничный сад сильно разросся и был очень красив.

Вот и все, что я вычитал в больничной библиотеке и увидел собственными глазами.

Прогулки по саду и были здесь единственной отрадой. Вначале я почти не различал больных, облаченных в одинаковые безобразные халаты, даже не всегда мог отличить мужчин от женщин. Однако постепенно кое-какие различия уловил, и прежде всего стал узнавать наших, урологических. Большинство из них были мужчины весьма пожилого возраста или даже различной степени ветхости старики. Поверх халата на марлевой повязке висели у них стеклянные бутылки, более или менее заполненные отнюдь не духами. В бутылку входил один конец резиновой трубочки-катетера, другой его конец исчезал где-то в складках халата.

Больница похожа на солдатскую казарму-по ней непрерывно циркулируют слухи всякого рода, по большей части потом подтверждающиеся, хотя иногда и фантастические. А существенная разница заключается в том, что в казарме солдаты исповедуются неохотно и мало, а в больнице почти каждый норовит при первой возможности кому попало излить свою душу, и прежде всего во всех подробностях описать свое заболевание и свои обстоятельства, а зачастую и не только свои.

Альберт Швейцер называл сообщество больных "братством боли". Что же, наверное, в его больнице,

затерянной в джунглях Габона, при таком враче, как он, и аборигенном контингенте больных, состоявших из естественных и непосредственных обитателей этих джунглей, так оно и было. А вот в нашей больнице, куда нередко попадали люди с изломанными судьбами, с самыми различными, иногда противоположными взглядами, все обстояло значительно сложнее и ни о каком всеобщем "братстве" говорить не приходилось.

Впрочем, в первые дни пребывания в больнице я особо и не искал никаких контактов, всеми помыслами был там, где среди пышной природы Подунавья, в черных прямоугольниках раскопов, медленно возникали под лопатами, ножами, кисточками, скальпелями, каждый раз неожиданно и прекрасно, то древнее оружие, то украшения, орудия труда, остатки различных сооружений, веками погребенные, но не уничтоженные.

Однако больница сама властно и грубо вторгалась не только в мой новый быт, но и в мои мысли. Хочешь не хочешь-надо было обживать мое новое обиталище, обретать в нем свой статус...