Читаем без скачивания Солдатское сердце - Андрей Платонов

И танки резко, точно с прыжка, взяв ход, устремились на врага во мрак.

Иван Толокно попал на машину вместе с капитаном Смирновым. Он нашел теплое место на броне возле выхлопных труб и отогревал там руки, чувствуя себя приятно, как в бане или на деревенской печи.

Враг обнаружил наступление машин и стал бить издали артиллерийским огнем. Укрываясь от поражения, танки то сокращали ход, то мчались вперед с ветром, то шли уклончивым маневром, но все время соблюдали главную заданную линию движения.

С вихрем полной скорости, с воем напряженных моторов танки настигли впереди себя русскую деревню с заглохшими, выморочными избушками. Бойцы на танках, Иван Толокно и Смирнов приготовились вести автоматный огонь; но здесь никого не было видно, и только из крайней маленькой избы, что была на выходе, полосовал пулеметный огонь. Один наш танк с ходу покрыл ту избушку и похоронил в ней врага. Если и остались в этой деревушке немцы, то пусть остаются дышать до нашей пехоты; машинам же было некогда и невыгодно тратить свою мощь на всякого мелкого попутного врага.

Немцы били из пушек все более тесным огнем, и Толокно почувствовал, что в воздухе словно немного потеплело. Впереди, по ходу машины, Толокно разглядел неясное темное место, озаряемое мгновенным, но повторяющимся заревом рвущейся в небе шрапнели, и понял, что это деревня, обращенная теперь в ветошь вчерашней работой нашей артиллерии. Но из этой деревни, из-за ее обрушенной церкви, из ее могил и колодцев синими кинжалами все еще сверкал огонь сопротивления.

Танк, на котором находился Толокно, шел теперь на всей скорости своей машины и гремел вперед пушечным огнем, и бойцы, бывшие на машине, кричали, не помня и не слыша себя, воодушевленные мощью боя.

По команде бойцы оставили танк и пошли в охват деревни.

Капитан Смирнов вывел своих саперов на западное поле, обойдя деревню вокруг по окрестности и оставив бой позади себя; здесь саперы должны были отстроить новый узел обороны и сопротивления, пока танки, десантники и следующая за ними мотопехота будут блокировать и уничтожать врага в деревне.

Смирнов взял с собой Ивана Толокно для разметки работ по живому рельефу.

Капитан Смирнов хотел разбить линию траншеи с выходом ее в дзот по склону балки, начав траншею у бровки этой балки. Но Толокно посоветовал начать вскрытие траншеи раньше, еще на поле, где рос малый кустарник, чтобы и кустарник был у нас за спиной, на нашей земле — он может пригодиться бойцам. Капитан согласился с этим хозяйственным расчетом.

Второй дзот Толокно задумал строить в самом устье оврага, чтобы пастбище на водоразделе меж двумя оврагами целиком осталось за нами.

— Да ты что, Иван Толокно! — разгневался командир. — Мы что — мы сюда скотину пасти пришли? Мы кто — крестьяне, что ли?

— Я на всякий случай сказал, — смирился Толокно. — Мы не крестьяне — мы бойцы, но мы и то и другое…

— Мы только бойцы, — сказал капитан. — Ступай зови людей!

Саперы привычно взялись за земляную работу; она им напоминала пахоту, и бойцы отходили за ней душой, и чем глубже, тем в земле было теплей и покойней.

Наутро бой все еще гремел в деревне; капитан Смирнов немного беспокоился, что сюда не подходит наша авангардная часть, как быть должно по плану сражения. Он решил усилить свое охранение и послал вперед на посты еще пятерых бойцов в добавление к назначенным прежде, и в их числе он послал Ивана Толокно. «Пусть он заодно отдохнет», решил командир.

Толокно очистил о снег лопату, взял подмышку автомат, поправил гранаты на поясе и пошел в сторону заката солнца. Командир указал ему направление и расстояние, и Толокно вскоре скрылся за ближним водоразделом.

Он шел ближе к врагу, чтобы увидеть его первым, если враг пойдет на помощь своим солдатам, умирающим сейчас в русской деревне. Толокно дошел до одинокого ствола обгорелой погибшей сосны.

Толокно осмотрелся; вокруг было чисто и свободно, как всюду в открытой России, где мало лесов. От подножия погубленной мертвой сосны начинался спуск в большой, разработанный потоками овраг, а по ту сторону земля снова подымалась.

Сапер хотел было закурить в тишине, но прежде доглядел наверх. Ветра не было, но в воздухе что-то напевало вдали.

Из-за земли, склонившейся в овраг, тихо вышел ровно гудящий танк с белым крестом и пошел на разбитую сосну и человека.

Иван Толокно посмотрел на машину и почувствовал горе; и жалость к себе в первый раз тронула его сердце.

Он работал всю жизнь, он уставал до самых своих костей. А теперь в него стреляют из пушек; злодей хочет убить труженика, чтобы сама память об Иване исчезла в вечном забвении, словно человек не жил на свете.

— Ну нет! — сказал Иван Толокно. — Я помирать не буду, я не могу тут оставить беспорядок; без нас на свете управиться нельзя.

Из танка вырвался свет пулеметного огня. Толокно залег за стволом дерева и ответил врагу из автомата по щелям его глаз в машине.

Танк в упор надвинулся на дерево и подмял его под себя. Сосна треснула у корня и ослепила сапера синим светом на разрыве своего ствола. Толокно отодвинулся в сторону от падающего дерева и очутился между ним и гусеницей танка, сжевывающей снег до черной земли, в узкой теснине.

Он увидел, что над ним стало светло; значит, танк прошел далее, пропустив под собою, меж гусеницами, лежащего человека и вторично погубленную поверженную сосну.

Иван Толокно, не теряя времени на соображение, бросился за танком с гранатой, ухватился за надкрылок и в краткий срок был в безопасности на куполе пушечной башни врага.

Танк без стрельбы, молча, шел в сторону, откуда пришел Иван Толокно. Это было для Ивана попутно и хорошо. Он решил взять машину в плен или подорвать ее гранатами.

«Должно быть, это ихний разведчик блуждает, — размышлял Толокно, — а может, на подмогу к своим в одиночку идет. Этот танк после войны будет у нас землю пахать. Броню мы с него снимем, пушки тоже долой. Ничего будет».

На Горынь-реке

Идет дорога на запад, река Горынь течет. Река течет утомленным потоком, она почти не замерзала в нынешнюю зиму и не отдохнула подо льдом.

По дороге вперед идут люди инженерно-саперного батальона гвардии инженер-капитана Климента Кузьмича Еремеева. Эти люди редко отдыхают: они либо работают, либо движутся в пути, и сон их всегда краток, но глубок.

Река Горынь то приближалась к грунтовому тракту, то отходила от него в отдаление, а потом опять долго шла неразлучно рядом с шагающими по тракту людьми.

Солдаты шли молча. Земля дорог въелась в их серые сумрачные лица, и полевой ветер всех времен года обдувал их, так что солдаты стали терпеливы и равнодушны ко всякой невзгоде. Но глаза их, обыкновенные и спокойные, имели то особое выражение, которое бывает лишь во взгляде солдата. Это выражение означает, быть может, то знание жизни, которое дается лишь страданием, войной и чувством много раз приближавшейся к человеку смерти.

Солдат знает и то, что знают все мирные люди. Но, кроме того, ему известно высшее знание, неведомое другому, кто не бывал солдатом. Солдат заработал свое высшее знание в испытаниях, когда смерть уже касалась его сердца или когда страшный долгий труд до костей изнашивал его тело. И это великое терпеливое знание, в котором одним швом соединены и глубокое понимание ценности жизни и смерть во имя народа как лучшее последнее дело жизни простого человека, — это знание тайными чертами запечатлевается в облике каждого воина, послушного своему народу.

Рядом с капитаном Еремеевым шел гвардии сержант Загоруйко. У него было то же обличье солдата, общее всем; однако, судя по его низкому, усадистому прочному туловищу и по сытому, довольному лицу, ему война шла в пользу и впрок. А может быть, он чувствовал счастливое удовлетворение от сознания того, что именно ему пришлось в упор бороться, начиная с первого дня войны, с врагом и мучителем человечества и что он не оставит злодейской силы на земле в наследство своим детям.

На ночь батальон остановился в жилой слободке у дороги. В этой слободке должна быть связь, о чем имелись сведения у капитана Еремеева. Капитан хотел получить по связи обстановку и приказы о дальнейшем движении и деятельности своего батальона. Ему было заранее назначено связаться из этого пункта с начальником штаба бригады. Но капитану ничего не удалось узнать у связистов, потому что линия связи была нарушена.

Никаких тыловых частей в слободе не было, и сведений о противнике и о расположении наших передовых частей не у кого было спросить. Капитан знал, что при быстром стремлении вперед, при маневренной войне, когда движущиеся части словно вращаются по большим дугам и кругам, в пространстве образуются иногда пустые мешки, или ничейные земли, и это обстоятельство немного тревожило его.