Читаем без скачивания Гололед - Олег Корабельников

Он встал, убавил звук и сказал:

- Вы звали меня. Я приехал. Вот это я привез вам. Если он вам не нравится, можете продать. Теперь все? Я могу быть свободен?

Антипова села на диван и, поправляя голубые волосы куклы, сказала спокойным и серьезным тоном:

- Говоря по-честному, Слава, мне ничего от тебя не нужно. И вообще, какие могут быть счеты между нами? Мой муж сам виноват в своей смерти, и ты напрасно мучаешься, я тебя ни в чем не виню. Да, я позвонила тебе и сказала, что мне нужна компенсация, но ты же умный человек и сам прекрасно понимаешь, что ни вещи, ни деньги не могут заменить умершего... Я осталась одна, у меня никого нет - ни родителей, ни детей, ни мужа. И я очень боюсь одиночества.

- Простите, но что же делать мне? Искать вам нового мужа? Или, быть может, мне самому жениться на вас? Как я могу заменить вам незаменимое? Ну, подскажите мне, посоветуйте, что я еще должен сделать для вас?

- Ничего. Совершенно ничего. Иди домой, к своей жене. Она счастливая, у нее есть муж, а у тебя - она. Ты не одинок. А я с детства была обречена на одиночество. У меня не было отца, а мать была такая, что и словом добрым не помянешь. И с мужчинами мне не везло. Кто бросал меня, кто спивался, кто умирал. И Володя вот погиб. И детей у меня никогда не будет. Ты не думай, что я хочу разжалобить тебя. Жить не только тяжело, но и больно. А боль одиночества непереносима. Телевизор можешь забрать, зачем он мне? И деньги от тебя мне не нужны.

- Ну, хотите, я буду приезжать к вам, разговаривать с вами, хотите?

Она тихонько засмеялась:

- Нет, не хочу. Не приезжай ко мне, не разговаривай со мной. Зачем я тебе, одинокая дурочка, драный котенок? Ступай к своей умной, красивой жене. Я не умру и с ума не сойду, и вообще, какое тебе дело до меня?

Буданов устал от этого разговора, ему стало обидно, что его благородный поступок остался незамеченным и искренние слова неоцененными, и он сказал раздраженно:

- Кстати, я приезжал к вам вчера. Вы мне не открыли. Ну конечно же, вы так одиноки, к вам никто не приходит, вы сходите с ума от одиночества и горя, и сами не знаете, что вам надо. Но при чем здесь я? Почему я должен страдать вместе с вами? Сколько еще я должен расплачиваться?

Он и в самом деле разозлился, и ему казалось, что прав только он, что его унижают, бесчестят и желают ему зла. А Антипова не стала больше говорить ничего, а просто расплакалась, поджала ноги, прижала к себе куклу и горько заплакала.

И Буданов растерялся, мысленно проклял и себя, и ее, и свое тупоумие, и непредсказуемость ее поступков. Уйти он не мог и что делать дальше, не знал тоже.

Итак, их было трое в комнате: он, она и телевизор. И самым мудрым из них был телевизор. Он послушно отражал зеленые луга, и белых лошадей, и голубую воду, и красные лепестки цветов, а если надо было, то с такой же безмятежностью показывал войны и вспышки снарядов, и людей, исколотых штыками. И Буданов вспомнил рассказ с позабытым названием, в котором человек, спасаясь от зубной боли, превратился в телевизор, и в этой ипостаси нашел свое призвание. Буданов позавидовал этому герою, и хитроумию автора тоже позавидовал, потому что сам был не способен ни превратиться в телевизор, ни написать рассказ, ни утешить плачущую женщину.

- Перестаньте, - сказал он, - ну, я вас прошу, не плачьте. Я вас обидел? Ну, простите меня. - Он подошел к ней, сел рядом и осторожно, как дикого зверька, погладил по голове. Ему стало жаль эту женщину, и хотя мысленно укорил себя, что снова расклеился и размяк, а она, быть может, только и добивается того, но все равно он чуть ли не с нежностью провел рукой по ее лицу, вытирая слезы.

- Катя, - сказал он, - ну не надо. Катя, не плачь, Катюша. - И он даже не удивился, когда она ответила на его прикосновение, доверчиво, как девочка, прижалась к его руке, и он не отнимал ее, и слезы стекали по ладони и капали на пол.

Телевизор проиграл знакомую мелодию, начиналась передача "Время", значит, было уже пол-одиннадцатого, и ночь на дворе, и замерзающая вода в радиаторе, и жена дома.

Но он не пошел ни к телефону, ни вниз - к машине, а так и остался сидеть, гладил свободной рукой ее руки, и лицо, и шею, и убеждался с радостью, что она успокаивается и что вот-вот вовсе перестанет плакать. У него никогда не было детей, но сейчас ему показалось, что он понимает, что такое отцовское чувство и отцовская любовь, ему было жаль эту женщину, эту девочку, он любил ее и готов был сделать что угодно, лишь бы она перестала плакать, улыбнулась ему и обрадовалась новой игрушке, позабыла бы все обиды.

"Бедная девочка, - думал он, - совсем-совсем одна на свете, и муж был сволочью, бил ее, и детей у нее тоже нет, как у меня. И разве я имею право осуждать ее, если кто-нибудь приходил к ней? Одна-одинешенька, кто ей поможет?"

Она перестала плакать, телевизор перестал показывать, а он пошел звонить домой. Лена холодно ответила ему; он не хотел враждовать с ней и сказал, что сейчас приедет, но ей ссориться не наскучило, она сказала гадость, а потом еще одну, а под конец сообщила ему, что он может и вообще не возвращаться, и пусть ночует там, где и в прошлую ночь; он, конечно же, сказал на то, что спал в гараже, ну, а она, конечно же, ляпнула такую гадость, что он взорвался, накричал на нее и первым бросил трубку.

Антипова сидела на полу перед телевизором и крутила ручки, нажимала разные кнопочки и клавиши, отчего кинескоп то вспыхивал разноцветными искрами, то покрывался пятнами, то погасал. На ней был легкий халатик, и Буданов удивился: он почему-то никак не мог вспомнить, в чем она была одета до этого, но уж явно не в халате. Она обернулась и посмотрела на него шаловливым взглядом нашкодившей девочки, и только морщинки у глаз и на лбу были лишними, да тени под глазами, да накрашенные губы.

Она вскочила и бросилась ему на шею, он испугался и отпрянул, а она уже успела обнять его и оторвать ноги от пола; вот так и получилось, что он не удержался и свалился на спину, а она цепко обхватила его руками и коленками, уселась верхом, засмеялась и стала небольно колотить его в грудь. Буданов не пытался подняться, но и на игру не отвечал. Ему снова стало не по себе, как и в тот, в первый вечер. Многочисленность людей, спрятанных внутри нее, пугала. Сейчас она была шаловливой девочкой, любимой дочкой, которой все разрешается и прощается. Она стала ею, словно бы почувствовала отцовскую нежность Буданова, и вот - снова изменила обличье.

- Я пойду, - сказал он. - Мне пора ехать.

Но она закрыла ему рот ладошкой, и последняя фраза получилась невнятной и смешной. Она обняла его, прижалась грудью, погладила щеку его и прошептала:

- Хороший ты, Славик, хороший, - и чмокнула его в нос.

Он машинально вытер его рукавом, красная полоска помады осталась на обшлаге.