Читаем без скачивания Убийца полицейского - Пер Валё

— Дождусь, когда приедет Леннарт. Потом стоит потолковать просто так с Фольке Бенгтссоном и Бертилем Мордом.

— Можешь на меня рассчитывать.

— Я так и думал.

Рад рассмеялся. Потом встал, подошел к зеленому «фиату», постучал в стекло. Водитель, молодой человек с рыжей бородой, опустил его и посмотрел вопросительно на Рада.

— Мы возвращаемся в Андерслёв, — сказал Рад. — Но я поеду через Чельсторп, надо у брата яиц взять. Газета сэкономит деньги, если вы поедете через Шиварп.

«Фиат» последовал за ними и ждал, пока Рад ходил за яйцами.

— Сразу видно, не верят они полицейским, — заметил Рад.

Сверх того в этот день, пятницу, второго ноября, ничего особенного не произошло.

Мартин Бек нанес положенный визит в Треллеборг, посетил полицмейстера и комиссара полиции, возглавлявшего местный уголовный розыск. Позавидовал полицмейстеру: окна его кабинета смотрели на гавань.

Ничего нового, по существу, он не услышал.

Вечером позвонил Колльберг, сообщил, что ему осточертела машина и он собирается переночевать в Векшё. Потом спросил:

— Ну а что там у тебя в Андерсторпе?

— В Андерслёве. Здесь очень славно, только газетчики уже на хвост сели.

— Надень форму для внушительности.

— Заткнись, — ответил Мартин Бек.

Завтра праздник. День всех святых. Взять да испортить кому-нибудь праздник… Скажем, Монссону в Мальмё.

V

— Всяких хамов повидал я на своем веку, — сказал Пер Монссон. — Но таких, как Бертиль Морд, надо поискать.

Они сидели на балконе в доме Монссона на Регементсгатан и наслаждались жизнью.

Мартин Бек приехал в Мальмё на автобусе. Он попытался расспросить водителя, но без особого успеха. Другой шофер сидел за рулем в тот злополучный день.

Монссон был рослый добродушный мужчина, он отличался спокойным нравом и редко прибегал к сильным выражениям. Но тут и он не выдержал:

— Нет, правда, хулиган какой-то.

— С капитанами это бывает, — сказал Мартин Бек. — Они часто очень одиноки, а если у такого человека к тому же деспотические замашки, он легко становится наглым и самовластным. Или, как ты выразился, хамом.

— Чем он теперь занимается?

— Владелец пивнушки в Лимхамне. Ты ведь знаешь его биографию? Доконал себе печень спиртным то ли в Эквадоре, то ли в Венесуэле. Лежал в больнице. Теперь врачи не разрешают ему снова выйти в плавание. Обосновался дома в Андерслёве, но из этого ничего хорошего не вышло. Пил, колотил жену. Она подала на развод. Он был против. Но развод ей дали. Без всяких.

— Рад говорит, у него алиби на семнадцатое число.

— Относительное… Говорит, смотался на пароме в Копенгаген, чтобы гульнуть. Да только алиби это с душком. На мой взгляд. Говорит, дескать, сидел в носовом салоне. Паром отходит без четверти двенадцать, раньше отчаливал ровно в двенадцать. И будто он сидел в салоне один, и от официанта несло перегаром. Кто-то из команды развлекался у игорного автомата. Я сам часто по этому маршруту езжу. Официант — его зовут Стюре — всегда под мухой, всегда у него мешки под глазами. И всегда один и тот же член команды пичкает кронами игральный автомат. По-моему, тебе стоит самому потолковать с Бертилем Мордом, — сказал Монссон.

Мартин Бек кивнул.

— Свидетели признали его, — продолжал Монссон. — Да его и нетрудно узнать. Беда только в том, что там каждый день одно и то же. Паром отходит по расписанию, и большинство пассажиров те же. Как тут положиться на память свидетелей? Человека опознают две недели спустя, можно ошибиться в дне.

— Значит, ты его уже допросил?

— Допросил, и не очень-то он убедил меня.

— У него есть машина?

— Есть. Он живет в западных кварталах, отсюда рукой подать, если рука длинная. Местер Юхансгатан, двадцать три. До Андерслёва полчаса езды. Примерно.

— Почему это так важно?

— Да потому, что он туда ездил. Иногда.

Мартин Бек не стал больше допытываться.

Третье ноября, суббота, на дворе почти лето. Несмотря на праздник — день всех святых, — Мартин Бек намеревался потревожить покой капитана Морда. К тому же капитан вряд ли верующий.

— Пожалуй, я пойду, — сказал Мартин Бек.

— Давай. Я как раз хотел сказать, что самое время, если ты хочешь застать Морда трезвым. Вызвать тебе такси?

— Да нет, лучше пройдусь.

Мартин Бек часто бывал в Мальмё и неплохо ориентировался, во всяком случае, в центре города.

К тому же стояла хорошая погода, и ему хотелось проветрить мозги перед встречей с Бертилем Мордом.

Ведь вот и Монссон подбросил ему явное предвзятое суждение.

Предвзятые суждения — это плохо. Поддаваться им опасно, но столь же опасно ими пренебрегать. Всегда следует помнить, что и предвзятое суждение может оказаться верным.

Стажер этот мог бы весьма успешно выступить в театре или на телевидении, исполняя пародию на человека, который изо всех сил делает вид, что не следит за домом. К тому же дом был маленький, а соседние здания снесены. Стажер стоял на другой стороне улицы, сплетя пальцы на спине, с отсутствующим видом, однако то и дело косился на дверь, за которой надлежало пребывать жертве его наблюдений.

Мартин Бек и пальца не успел оторвать от кнопки, когда Бертиль Морд распахнул дверь.

На нем были форменные брюки, а кроме брюк — майка и деревянные башмаки. От него разило перегаром, но к перегару примешивался запах одеколона, и неспроста — огромная ручища сжимала флакон «Флориды» и опасную бритву. Указывая бритвой на своего караульщика, он заорал:

— Это еще что за чертова кукла битых два часа стоит и таращится на мой дом?

— Ничего подобного, — сказал Мартин Бек, входя и закрывая за собой дверь. — Ничего подобного…

— Что — ничего подобного? — кипятился Морд. — В чем дело, черт возьми?

— Спокойно, спокойно…

— Спокойно? Так оставьте меня в покое! И не подсылайте переодетую шантрапу, чтобы шпионила за мной. Я привык быть сам себе хозяин. А ты-то кто, черт бы тебя побрал? Главная ищейка?

— Вот именно, — сказал Мартин Бек.

Он прошел мимо Морда и стал осматривать полутемную комнату. Запах стоял такой, словно здесь спало пятьдесят индивидов, притом отнюдь не человеческого рода. Окна завешены старыми ватными одеялами со множеством дыр и жирных пятен; впрочем, если отогнуть угол внизу, можно выглянуть наружу. У одной стены стояла кровать, которую не убирали неделями, а то и месяцами. Обстановку дополняли четыре стула, стол и здоровенный гардероб. На столе — стакан и две бутылки русской контрабандной водки: одна совсем пустая, другая наполовину. В углу валялась гора грязного белья, через открытую дверь в другом конце комнаты было видно кухню, где творилось нечто неописуемое.

— Я побывал в ста восьми странах, — орал Морд, — и нигде не видел ничего подобного! Ищейки тебя донимают. Больничная касса тебя донимает. Налоговый инспектор, собес, инспектор по борьбе с алкоголизмом и прочая шваль. Энергосбыт, таможня, переписчики, поликлиника. Даже почта покоя не дает, хотя мне никакая почта не нужна.

Мартин Бек перевел взгляд на Морда. Не мужчина — медведь, рост не меньше метра девяносто, вес — добрых сто двадцать пять. Черные волосы, темные злые глаза.

— Откуда ты взял эти сто восемь стран? — спросил он.

— Не говорите мне «ты». Я не желаю, чтобы всякая сволочь ко мне на «ты» обращалась. Говорите «сэр» или хотя бы «господин». Откуда взял? Дурацкий вопрос, я же сам счет вел. Сто восьмая — Верхняя Вольта. И провалиться мне на этом месте — хуже нашей нет. Я лежал в больницах Северной Кореи, и Гондураса, и Макао, и Доминиканской Республики, и Пакистана, и Эквадора. И нигде не видел такого безобразия, как здесь, в Мальмё, этим летом. Сунули в палату, которую строили еще в прошлом веке.

Морд посмотрел по сторонам.

— Здесь не убрано, — продолжал он. — Я не мастер убирать, не обучен.

Он взял пустую бутылку и отнес на кухню.

— Ну так, с этим все. А теперь позвольте задать один вопрос. Что тут такое происходит, черт возьми? Почему, когда я бреюсь, какой-то идиот скребется в мою дверь? Я бреюсь два раза в день, утром в шесть часов, потом в три. Сам бреюсь. Опасной бритвой. Так лучше.

Мартин Бек молчал.

— Я задал вам вопрос. Не слышу ответа. Вот вы — кто вы такой? За каким чертом пришли в мой дом?

— Меня звать Мартин Бек, я служу в полиции. Комиссар уголовной полиции, начальник отдела по расследованию убийств.

— Год и месяц рождения?

— Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот двадцать второго года.

— Ясно. То ли дело, когда сам вопросы задаешь. Что вам угодно?

— Ваша бывшая жена пропала семнадцатого октября.

— Ну и что?

— Нам хотелось бы знать, куда она могла деться.

— Хотелось бы… Но я же говорил, сто тысяч чертей, что ничего не знаю. Семнадцатого числа я как раз сидел на пароме «Мальмёхюс», опрокинул стаканчик. Ну хорошо, не стаканчик.

— Вы, кажется, держите что-то вроде ресторана?