Читаем без скачивания Смерть говорит по-русски (Твой личный номер) - Андрей Добрынин

Солдаты одобрительно заухмылялись — ливанские арабы-марониты почти все говорят по-французски. Их командир продолжал:

— Однако род моих занятий, к сожалению, не позволяет моему лицу фигурировать в так называемых средствах массовой информации. Кроме того, в кадре виден и номер у меня на руке, что уж совсем нехорошо. Я мог бы, конечно, только уничтожить пленку, но вы для меня почти что соотечественник, и я хочу уберечь вас от соблазна снова лезть под пули ради того, чтобы пощекотать нервы всех этих ничтожеств, отращивающих брюхо у телевизора. Кстати, сегодня тут неподалеку на моих глазах пристрелили какого-то кинооператора — кажется, итальянца... Словом, извините — сознаю, что огорчаю вас, но лучше я уничтожу вашу камеру, а пленку оставлю себе на память — приятно будет в старости посмотреть на себя молодого.

Закончив свою тираду, блондин шагнул к Шарлю и неожиданно резким движением выдернул у него из-за пояса пистолет. Лицо Шарля • приобрело ошарашенное выражение — во всех передрягах он успел начисто позабыть о своем оружии. Положив камеру на камни, блондин осмотрел пистолет, передернул затвор и что-то со смехом сказал солдатам по-арабски. Двое из них приготовились стрелять. С силой, неожиданной для его отнюдь не атлетического сложения, блондин высоко подбросил камеру в воздух. Солдаты успели сделать несколько одиночных выстрелов, но камера невредимой упала наземь. Блондин подхватил ее и вновь швырнул ввысь. Тут же прогремело четыре пистолетных выстрела — блондин стрелял от пояса, не поднимая пистолета и вскидывая только ствол. Камера на лету превратилась в облако обломков и звенящим дождем осыпалась на камни.

— Неважно пристрелян, — заметил блондин, возвращая пистолет Шарлю. — Поначалу я промазал, а должен был бы попасть с первого раза.

Тавернье тупо смотрел на поблескивавшие среди камней обломки камеры и чувствовал, как в душе его поднимается ярость. Он вспоминал артиллерийские налеты, которые приходилось пережидать в воронках, очереди снайперов, хлеставшие по асфальту в десятке сантиметров от его головы, страх, усталость, бесчисленные ушибы и ссадины.

— Скотина! Подлец! — завопил он, бросаясь на блондина, однако солдаты его удержали. Тавернье бился в их руках, еще больше зверея от собственного бессилия, солдатского гогота, запаха давно не мытых тел, и продолжал вопить: — Сволочь! Мы чуть не погибли за эту пленку! Бандит, мародер, все равно тебя ждет пуля!

Обидчик Тавернье выслушал брань в свой адрес, с задумчивой улыбкой трогая носком ботинка валявшиеся у его ног стреляные гильзы. Когда репортер исчерпал весь набор ругательств и умолк, пробурчав напоследок: «Можешь пристрелить меня — я все равно не откажусь от своих слов», — блондин поднял на него спокойные синие глаза.

— Вы ошибаетесь, если думаете, будто я пристрелю вас за то, что вы сказали про меня сущую правду. Совершенно верно, я бандит и мародер. Вы правы и в том, что я скотина, подлец и негодяй: пусть вы меня и не знаете, но данные наименования справедливы в той или иной степени для всякого человека.

Блондин помолчал, массируя пальцами виски.

— Вообще-то я не болтлив, — сказал он извиняющимся тоном. — Однако с вами вот что-то разговорился. Похоже, от этого грохота все мы чуточку спятили. Итак, мсье, я ваш должник. Имени вашего не спрашиваю, поскольку догадываюсь, что в настоящий момент представляться вы не намерены...

— А вот я охотно узнал бы ваше имя, — перебил его Тавернье. — Горячо надеюсь когда-нибудь с вами рассчитаться.

— Звучит не очень вежливо, — поморщился блондин. — А еще культурный человек! Впрочем," у вас, журналистов, брань, нападки — обычное дело. Вообще-то вы должны понимать, что для таких людей, как я, имя — вещь достаточно условная. Но если хотите знать, то сейчас меня зовут Виктор Дж. Орси-ни, подданный США, - последнее, разумеется, тоже временно. А рассчитаться со мной  вы  сможете очень скоро: завтра в шесть я буду вас ждать в баре отеля «Интернациональ» что в Восточном Бейруте, — хочу предоставить вам компенсацию за разбитую камеру и потраченное впустую рабочее время. Убедительно прошу не предпринимать никаких глупостей — шансов у вас все равно нет.

— Это мы еще посмотрим, — мрачно пробурчал Тавернье.

Блондин улыбнулся:

— Ничего, до завтра у вас будет время остыть. Обещаю: вы не пожалеете.о встрече. Мы вас покидаем, извините — у нас дела. Похоже, сегодня здесь найдется кое-что посерьезнее часов.

Орсини поднял руку в прощальном приветствии, повернулся и зашагал обратно к улице, на которой его пытался заснять Тавернье. Солдаты гуськом двинулись за ним, хрустя тяжелыми ботинками по битому камню. Тавернье смотрел вслед своему обидчику и чувствовал, как гнев в. его душе уступает место любопытству, азарту и предвкушению удачи — такое ощущение хорошо знакомо охотникам, ученым и журналистам. Он, разумеется, понял, что компенсация, которую посулил ему этот профессиональный убийца, будет выражаться не в каких-то пошлых деньгах. Важно только сохранять дистанцию во взаимоотношениях с такими типами, не впутаться ни в какую темную аферу... Внезапно Орсини остановился и обернулся.

 Советую вам поскорее удалиться отсюда, — прокричал он. — Если появятся недобитые мусульмане, они не посмотрят на то, что вы — иностранные подданные.

— По-моему, он прав, — проворчал Шарль. — На сегодня с меня хватит сильных впечатлений. Давненько мне так не хотелось нализаться.

Французы отправились восвояси. По странному совпадению, жили они в том самом отеле «Интерна-циональ», в баре которого назначил встречу Орсини. Отель располагался в той части христианского Восточного Бейрута, которую почти не затронули военные действия. В его окнах сохранились стекла, из кранов текла вода, в баре можно было получить в числе прочих напитков свежее пиво, хотя в целом отель, конечно, не оправдывал своего громкого названия и переживал взлет популярности лишь теперь, в военное время, поскольку находился в относительно безопасном месте. Правда, и здесь время от времени на улицах рвались снаряды и завывали машины «Скорой помощи», увозившие раненых, но это было ничто по сравнению с адом штурмуемого Западного Бейрута. Вечером Тавернье, поддавшись влиянию Шарля, напился в баре до бесчувствия, и несгибаемый помощник вынужден был тащить его в номер на себе. Впрочем, подобные сцены в отеле никого не удивляли: его постояльцы, ежедневно рисковавшие жизнью, не собирались заботиться о таких пустяках, как приличия, сохранность денег или собственное здоровье. Наутро Тавернье проснулся от жажды и от каких-то смутно знакомых звуков, словно за стеной передвигали мебель. Вскоре он сообразил: так здесь звучит отдаленная канонада.

Прислушавшись к своим ощущениям, он усомнился не только в том, что сможет вести какие-либо деловые переговоры, но и в том, что сможет когда-нибудь подняться с постели. Постель была не слишком свежей, так как прачечная отеля из-за нехватки электроэнергии работала с перебоями, но сейчас она казалась Тавернье единственным надежным убежищем, где он мог сохранить от мучительных сотрясений свою голову, которую словно сдавливали в тисках, и свои внутренности, в которых угнездилось полное отвращение ко всему существующему. Вдруг до слуха Тавернье донеслось мелодичное звяканье, и он открыл один глаз — второй упирался в подушку. Взору журналиста предстал развалившийся в кресле Шарль, розовый после прохладного душа. Его мокрые волосы были гладко причесаны, лицо сияло довольством. Он попыхивал «Голуаз» и внимательно рассматривал порнографический журнал. Рядом с ним на столике возвышалась целая батарея бутылок и стакан с золотистой жидкостью, которая, видимо, и послужила причиной столь завидного благополучия. Тавернье издал жалобный стон. Шарль поднял глаза и посмотрел на него поверх журнала. Оценив состояние шефа, он наполнил стакан на три четверти пивом, долил оставшуюся четверть «Столичной» и, не обращая внимания на стоны и вялое сопротивление, влил полученную смесь в рот страждущего. Половина пойла пролилась на постель, но половина сквозь рвотные спазмы просо-'чилась-таки в желудок Тавернье. Действие смеси «оказалось неожиданно благотворным *- тиски с го-ловы сняли, тошнота улеглась, и вскоре журналисту удалось подняться с постели и направиться в ванную. После легкого завтрака, состоявшего из португальских сардин и немецкого пива, Тавернье отправил Шарля добывать камеру и кассеты взамен утраченных накануне, а сам уселся в кресло и попытался было читать роман Ажара, однако не преуспел в этом занятии, так как поминутно глядел на часы и, подбегая к окну, зачем-то выглядывал на улицу. Отложив Ажара, Тавернье, выругавшись, взял с кровати Шарля детектив Картера Брауна во французском переводе. С грехом пополам следя за приключениями главного героя и время от времени прихлебывая пиво, он кое-как дождался половины пятого и, проклиная себя за мальчишеское нетерпение, спустился в бар. Он уже и сам не знал, чего ему хотелось больше — получить обещанную таинственную компенсацию или разговорить Орсини, ибо его развитое журналистское чутье подсказывало ему, что это не человек, а ходячий склад всякой сенсационной информации. Охотничий инстинкт разгулялся в Тавернье настолько, что он и выходил в холл посмотреть на улицу, и подходил к стойке сверять часы, а когда присаживался, то сидел, постукивая ногой по полу и барабаня пальцами по столу. Только выпив полный стакан виски, он слегка расслабился и закурил. Хотя он до сих пор не мог простить Орсини разбитой камеры, кое-что во вчерашних речах наемника теперь казалось ему не лишенным смысла — взять хотя бы его слова насчет всех этих сытых буржуа, щекочущих нервы зрелищем ужасов, заснятых на пленку ценой человеческой крови. «А разговаривает он просто как королевский мушкетер, — подумал Тавернье. — Если встретить его на великосветском приеме, можно принять его за кого угодно, но только не за наемника. Ведь принято думать, будто в наемники идут тупицы, не годные ни на что, кроме насилий и убийств».