Читаем без скачивания Наука плоского мира IV: Судный день - Терри Пратчетт

Понимание этих проблем требует значительного опыта в эзотерических областях теоретической физики и математики. Сложности возникают даже при попытке разобраться в упомянутом аспекте «массы» и понять, к каким частицам его можно применить. Для успешного выполнения эксперимента нужны не только глубокие познания в экспериментальной физике, но и целый ряд инженерных навыков. Даже само слово «частица» несет узкоспециализированное значение, которое совсем не похоже на простой и понятный образ крошечного шарикоподшипника. Каким же образом ученые могут претендовать на «знание» устройства Вселенной в таком мелком масштабе, что ни один человек не способен наблюдать ее непосредственно? Совсем другое дело посмотреть в телескоп и, подобно Галилею, увидеть, как вокруг Юпитера вращаются четыре более мелких небесных тела; или заглянуть в микроскоп и узнать, что живые существа состоят из крошечных клеток, как это сделал Роберт Гук. Факты, говорящие в пользу Хиггса, как и многих фундаментальных аспектов науки, не лежат на поверхности.

Для того, чтобы разобраться в этих вопросах, мы рассмотрим основную сущность научного знания на примере более привычных явлений, чем Хиггс. Затем мы обозначим основную тему этой книги, выделив два принципиально разных подхода к пониманию мира.

Часто науку воспринимают как некое скопление «фактов», высказывающих однозначные утверждения об окружающем мире. Земля вращается вокруг Солнца. Призма расщепляет свет на составляющие цвета. Если что-то квакает и ходит по-утиному, значит, это утка. Стоит только заучить факты, освоить научный жаргон (в данном случае орбита, спектр, Anatidae[8]), расставить «галочки» и вы уже разбираетесь в науке. Этой точки зрения нередко придерживаются чиновники правительственных ведомств, занимающихся вопросами образования, поскольку «галочки» поддаются счету (Corvus monedula[9] нет, это зачеркните).

Удивительно, что, в первую очередь, с этим не согласны сами ученые. Они знают, что наука устроена совершенно иначе. Незыблемость фактов это миф. А любое научное утверждение носит временный характер. Политики это ненавидят. Как вообще можно доверять ученым? Стоит появиться новому факту, и они меняют свое мнение.

Конечно, некоторые области науки меньше других подвержены влиянию времени. Ни один ученый не станет рассчитывать на то, что общепринятое описание формы Земли в одночасье превратится из шара в диск. Тем не менее, они уже видели, как плоская Земля уступила место сфере, сфера превратилась в сфероид, сплющенный у полюсов, а идеальный сфероид стал бугристым. В недавнем пресс-релизе было сказано, что Земля по форме напоминает картошку, покрытую бугорками[10]. С другой стороны, никто не удивится, если новые измерения покажут, что семнадцатую сферическую гармонику Земли одну из составляющих ее математического описания нужно увеличить на два процента. Многие изменения в науке происходит медленно и постепенно, не оказывая влияния на общую картину.

Но иногда научное мировоззрение меняется радикальным образом. Четыре элемента превратились в 98 (теперь, когда мы научились создавать новые, их стало 118). Ньютоновская сила тяготения, таинственным образом действующая на расстоянии, трансформировалась в искривленное пространство-время Эйнштейна. Фундаментальные частицы вроде электрона из крошечных твердых сфер превратились в вероятностные волны и теперь считаются локальными возбуждениями квантового поля. Поле представляет собой целое море частиц, в то время как отдельные частицы играют роль изолированных морских волн. Примером служит поле Хиггса: в данном случае в качестве соответствующих частиц выступают хиггсовские бозоны. Одного без другого не бывает: если вы хотите заниматься физикой элементарных частиц, вы должны разбираться и в физике квантовых полей. Из-за этого слово «частица» неизбежно приобретает иное значение.

Научные революции не приводят к изменению Вселенной. Они изменяют ее интерпретацию с точки зрения человека. В науке многие из спорных моментов касаются, в первую очередь, не самих «фактов», а их интерпретаций. Многие креационисты, к примеру, не оспаривают результаты секвенирования ДНК[11] они ставят под сомнение интерпретацию, в соответствии с которой эти результаты служат доказательством эволюции.

Люди прекрасно владеют интерпретациями. Они помогают выпутываться из неловких ситуаций. В 2012 году на теледебатах, посвященных религиозному сексизму и спорному вопросу о женщинах-епископах в англиканской церкви за несколько месяцев до того, как Генеральный Синод проголосовал против соответствующего предложения один из участников процитировал 1-ое послание Тимофею 2:12–14: «А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление». Сложно увидеть в этом утверждении какой-то иной смысл, кроме того, что женщины по своему положению уступают мужчинам, что они должны покориться и замолчать, и, более того, что первородный грех целиком лежит на совести женщин, а не мужчин, потому что Ева поддалась искушению змея. Несмотря на столь однозначное прочтение, другой участник упорно настаивал на том, что отрывок несет совершенно другой смысл. Все дело в толковании.

Интерпретации важны, так как «факты» редко отражают отношение Вселенной к нам самим. «Факты» говорят нам о том, что источником солнечного тепла служат ядерные реакции в первую очередь, превращение водорода в гелий. Но мы хотим большего. Мы хотим знать почему? Появилось ли Солнце для того, чтобы снабжать нас теплом? Или все наоборот, и мы живем на этой планете, потому что солнечное тепло создало природную среду, подходящую для эволюции существ, подобных нам? Факты одинаковы и в том, и в другом случае, однако выводы, сделанные на их основе, зависят от нашей интерпретации.

Для нас привычен человеческий взгляд на вещи. И это вполне естественно. Если у кошки есть свое мнение, оно наверняка отражает кошачье мировоззрение. Однако естественные стереотипы человеческого поведения оказали значительное влияние на наш образ мышления о мире и представление о том, какие объяснения считаются убедительными. Кроме того, оно заметно влияет на мир, о котором мы размышляем. Наш мозг воспринимает мир в человеческих масштабах и интерпретирует результаты восприятия с точки зрения того, что важно или, в некоторых случаях, было важным для нас.

Сосредоточенность на человеческих масштабах может показаться вполне обоснованной. Как еще мы можем воспринимать этот мир? Однако риторические вопросы заслуживают риторических ответов, а у нас, в отличие от всех остальных представителей животного царства, есть возможность выбора. Человеческий мозг способен осознанно модифицировать свой образ мышления. Мы можем научить самих себя мыслить в других масштабах как более крупных, так и более мелких. Мы можем научиться избегать психологических ловушек например, не верить в то, что нам нравится, основываясь только лишь на своем желании. Мы можем мыслить и более необычным образом: математики регулярно размышляют о пространствах, которые содержат более трех измерений, о фигурах, которые настолько сложны, что не имеют какого-либо осмысленного объема, об односторонних поверхностях и различных размерах бесконечности.

Люди способны мыслить не по-человечески.

Такое мышление называется аналитическим. Оно вполне достижимо, хотя, пожалуй, не дается от природы и далеко не всегда приводит к обнадеживающим выводам. Оно сыграло главную роль в становлении современного мира, в котором аналитическое мышление становится все более необходимым с точки зрения выживания. Если вы проводите время, утешая себя рассказами о том, что окружающий мир таков, каким вы хотите его видеть, то вас ждут неприятные сюрпризы и, возможно, что справиться с ними вы уже не успеете. К сожалению, необходимость в аналитическом мышлении воздвигает колоссальную преграду между наукой и человеческими желаниями и убеждениями, которые раз за разом возрождаются в каждом поколении. Битвы, которые, по наивному мнению, ученых, завершились победой в девятнадцатом веке, приходится переигрывать снова и снова; факты и рациональный подход сами по себе могут оказаться недостаточными для достижения цели.

Наш естественный образ мышления появился не без причины. Он эволюционировал вместе с нами, так как обладал ценностью с точки зрения выживания. Миллион лет тому назад предки человека бродили по африканским саваннам, где их жизнь ежедневно зависела от способности найти достаточно еды, чтобы выжить, и не стать едой самим. Главной ценностью в их жизни были другие люди, а также животные и растения, употребляемые в пищу, и животные, которые хотели съесть их самих.

Кроме того, в их мире было множество неживых предметов: камни; реки, озера и моря; погода; огонь (вероятно, зажженный молнией); Солнце, Луна и звезды. Но даже в них, казалось, прослеживались некоторые черты живых существ. Многие из них находились в движении; некоторые изменялись, не выказывая каких-либо очевидных закономерностей, а действуя как будто из внутренних побуждений; а многие были способны убивать. Неудивительно, что по мере развития человеческой культуры мы стали воспринимать окружающий мир как результат осознанных деяний живых существ. Солнце, Луна и звезды были богами, видимым доказательством существования сверхъестественных существ, обитавших на небе. Раскаты грома, вспышки молний все это указывало на недовольство богов. С подобными доказательствами мы сталкивались каждый день, так что о сомнении не могло быть и речи.