Читаем без скачивания Польская фэнтези (сборник) - Анджей Сапковский

Но преступление их состояло в том, что все произошло с людьми из разных каст. Что неоднократно нарушая обычаи — кульминацией чего стала та ночь, — они выступили против общества, покусились на его структуру, нарушили внутреннюю связность.

— Что будет, — кричал священник-судья, — если каждый скажет: «Я могу это сделать!» Если слова Богов, записанные в Свитках, мудрые правила, установленные предками, обычаи, проверенные на протяжении веков, будут нарушаться и предаваться забвению? Кем мы станем через двадцать лет, что сможет объединить наших детей, кто захочет служить разрушенным ценностям? Кара, коя вас постигнет, будет суровой. Она будет полновесной расплатой за ваше страшное деяние! Она будет предупреждением для других! Но и вам принесет успокоение, ибо, подвергнувшись ей, вы возвратите честь своим родным. Помните также, что вы по-прежнему остаетесь детьми Свитков, что Богам нужны ваши мысли, что, будучи наказаны, вы тем не менее остаетесь полноправными членами нашего общества.

Каззиз сидел в судебном зале, отупевший и оглушенный тирадами обвинителей, гневом отца и матери, ненавистью родителей Мараены, а прежде всего — несправедливостью наказания, которое падет на нее из-за его слабости. За время процесса он ни разу не увидел ее. Они сидели в герметических клетках анизотропного поля. Могли видеть судебный зал, но их не видел никто. До тех пор, пока не будет оглашен приговор, каждый, кто взглянет на них, поговорит с ними либо коснется их, лишится чистоты. Право нарушить запрет дано лишь ближайшим родственникам, священникам-судьям да стражам закона.

Изгнание в пустыню не могло не окончиться смертью. И хотя осужденных снабжали пищей, выдержать регелианскую зиму вне города было невозможно. А их вывозили в столь удаленные и безлюдные районы, что добраться до заселенных номов они б самостоятельно не смогли. Так карали убийц, насильников и клятвопреступников. Каззиз знал, что его и Мараену вполне могли отнести к последней из названных групп. Мысль, что девушка окажется одна на песчаном, покрытом зелеными водорослями безлюдье, среди камней и льда, настолько ужасала Каззиза, что страх перед собственной судьбой куда-то отступал.

— Приговор будет вынесен завтра, — сказал священник-судья. — Сегодня пусть семьи разведут детей по домам, сытно накормят и предадутся совместной молитве. Завтра утром вы приведете их опять. Вы двое, преступившие закон! Завтра вам будет дано время и возможность перед оглашением приговора провести вместе полчаса. Вы сможете видеть друг друга, разговаривать, вам будет дозволено коснуться лиц, волос и рук. Наконец, каждый из вас сможет вручить другому подарок. Потом я оглашу приговор. Наказание вас не минует. Оно будет более горьким, нежели изгнание. Я сказал.

Завтра... полчаса. Увидеть, услышать, коснуться... О Боги, как же счастлив он тогда был, как благодарил судей за милосердие и сострадание! Тогда он не понимал, почему они так поступили, думал, что это последний дар осужденным перед окончательным приговором. За этот подарок, за неожиданные полчаса с Мараеной он готов был благословлять священников до конца дней своих. Как же он был глуп! Священники ничего не делали без повода.

Он подарил ей котенка, маленького, теплого, со смешным розовым пятнышком на носике. Мараена — медальон со своей монограммой. Они почти не разговаривали. Сидели на неудобных стульях, разделенные твердым столом, под присмотром стража закона. Каззиз гладил руки и волосы Мараены, пытался стереть с ее щек слезы. Он чувствовал аромат девушки, тот самый аромат, который так ошеломил его в ту ночь.

Резкий звуковой сигнал прервал встречу. Из стола взвилась силовая перегородка, быстро мутнеющая и отрезающая звуки. Прежде чем перегородка окончательно затуманилась, он еще успел увидеть, как Мараена прижимает к себе Оронка и ее губы беззвучно произносят имя: «Каззиз». Потом его вывели в зал суда.

— Мы могли бы вас изгнать, выдворить в пустыню, — говорил священник-судья. — Ни один добропорядочный приверженец Свитков не обвинил бы нас в жестокости. Но смерть юного грешника — не самое лучшее решение. Грех должен быть наказан страданием, а там, на безлюдье, вы быстро погибнете. Кара должна стать примером для других, а если вы исчезнете из города, люди быстро забудут о вас. Преступление требует возмездия и возмещения, а мертвые вы не сможете трудиться на благо общества и прочувствовать свою вину. Поэтому мы назначили вам другое наказание. Наказание, которое не лишит вас жизни, но принесет боль и страдание, закроет дорогу другим, послужит примером для иных. Вы говорили, что любите друг друга. Я верю вам и хоть осуждаю ваши чувства, не могу вам их запретить. Скажу больше, продолжайте любить друг друга, думайте друг о друге, мечтайте, вспоминайте проведенные вместе минуты, такие, как испытанные вами только что. Мы дали вам полчаса, чтобы вы как следует запомнили лица друг друга, еще раз сказали о любви.

Каззиз отупело слушал священника. Он видел, что многие люди воспринимают речь судьи с беспокойством, не зная, как понимать его слова. Неужто священник благословил грешную связь, неужто позволил этим грешникам пребывать в грехе, неужто дал им возможность жить рядом? Неожиданно Каззиз почувствовал, что все может окончиться хорошо, что священники отыскали в Свитках строки, позволяющие удачно разрешить эту ситуацию. Но когда он взглянул на судью, на его лысый череп, тонкие подчерненные брови, бритый подбородок, выкрашенные золотом губы, то понял, что все сказанное не более чем ораторский прием, обман, сулящий осужденным надежду и тем самым ослабляющий их сопротивляемость удару.

— Вот ваше наказание! Город для вас будет разделен на две части. В одной сможет находиться Каззиз из Чистых, в другой — Мараена из Повинующихся. Вам запрещено встречаться. Разговаривать, видеться, передавать письма, слушать рассказы о себе. Если когда-либо кого-нибудь из вас застанут на попытке связаться с другим осужденным, то этот другой умрет. Вы будете здесь жить до конца дней своих, помня о любви, ее аромате и цвете. Зная, что любимый вами человек рядом, тут же, за невидимой границей, вы не сможете ни увидеть, ни услышать, ни коснуться его... Я сказал.

Потом их забрали.

Это произошло тридцать четыре года назад. Он думал о ней ежедневно. Не женился на назначенной родителями девушке, потому что ее семья разорвала помолвку. Мало кто поддерживал с ним дружеские отношения. Он много работал. Он не знал, что происходит с Мараеной, потому что ему не позволено было знать ее жизнь. Он часто ходил по улицам вблизи от условной границы раздела города. Думал, что, может, она недалеко, за углом, на соседней улице, в проезжающей мимо транспортной капсуле. Сколько же раз он намеревался пойти на площадь перед храмом или в район портового дока и ждать, что она придет? Он ни разу этого не сделал, не смел подвергать ее опасности.