Читаем без скачивания Карл XII. Последний викинг. 1682-1718 - Сергей Цветков

Дальше с Петром произошло то, чего с ним не бывало никогда, — он недооценил противника. И без того немногочисленная армия была ослаблена отправкой кавалерийского отряда генерала Ренна к Браилову; туркам дали спокойно переправиться через Дунай. Следствием этого стало окружение на берегу Прута русской армии во главе с самим Петром (9 июля).

У великого визиря было 200000 человек, под началом Петра — едва 40000 . Отчаянность положения усугублялась тем, что нанятые царем иностранные генералы «объявили себя в первые люди в подлунной», а когда дошло до дела, обнаружили полную бездарность. Один из них, Янус фон Эберштед, подставил под удар турок всю русскую кавалерию; другой, фон Энсберг, проделал то же с частью пехоты. Царь приказал отступить к реке и прикрыть армию обозными повозками.

Несмотря на бездарность генералов и на возникшую в русском лагере сумятицу, три атаки турок были отбиты с жестоким для них уроном. К вечеру сражение прекратилось; турки принялись за рытье окопов. Но и положение русских ухудшилось: солдаты были утомлены битвой и зноем, боеприпасы истощились, а помощи ждать было неоткуда. За ночь к туркам переметнулось много дезертиров.

Царь на военном совете объявил, что наутро поведет армию в бой, но затем отменил свое решение. С ним творилось что-то непонятное. Очевидцы пишут, что он переживал какую-то душевную муку, переходя от припадков бешенства к отчаянию и мрачному безразличию. Судороги беспрестанно искажали его лицо. Видимо, гордость победителя под Полтавой боролась в нем с необходимостью заключения позорного мира. Сам он впоследствии вспоминал, что не испытывал ничего страшнее тех тревог, которые одолели его в эту ночь: он перебирал в уме все свои начинания, все усилия, затраченные на исполнение заветной мечты о выходе к морю, и с ужасом думал, что его делу суждено погибнуть вместе с ним.

Спустя некоторое время Петр вызвал к себе вице-канцлера Шафирова, вручил ему все наличные средства и отослал его к визирю, снабдив единственной инструкцией: мир во что бы то ни стало[78].

Ловкий Шафиров внес в ход событий тот чудесный перелом, который люди обычно приписывают спасительному вмешательству небесных сил. Всю ночь он раздавал взятки турецким начальникам и уверял их, что царь утром начнет атаку и скорее уложит всю армию и погибнет сам, нежели сдастся. Турки и сами испытывали сильные сомнения в счастливом исходе дела. Янычары, потерявшие во вчерашних атаках 7000 человек, отказывались возобновить нападение и требовали от визиря скорейшего заключения мира. Кроме того, получено было известие, что в тылу у турок генерал Ренн занял Браилов.

Балтаджи Мехмет-паша не был военным человеком. Он думал, что сделает достаточно, если заключит выгодный для султана мир. Напрасно Понятовский уверял его, что через день-другой русские сами сдадутся от голода: визирь заключил с Шафировым перемирие для выработки окончательных условий мирного договора.

12 июля договор был подписан. Петр обязался передать туркам Азов, срыть Таганрог и другие новопостроенные городки на побережье Азовского моря, отказаться от вмешательства в польские дела и возобновить выплату дани крымскому хану. О Карле в договоре не было упомянуто. Понятовский добился только подтверждения царем обещания не препятствовать возвращению короля в Швецию через Польшу.

Русское войско, не знавшее, что делалось в турецком лагере, с великой радостью выступило из западни к своим границам, сохранив артиллерию, знамена и обоз. Турки даже снабдили русских припасами.

Царь, вновь обретя бодрость и уверенность, спешил возвратиться к прерванным делам, утешая в письмах своих сподвижников, что хотя мир заключен и с большой потерею, но зато война на юге кончилась, а возместить потерянное можно выгодным миром со Швецией. Однако впереди его ждала еще не одна бессонная ночь.

Узнав об окружении русского войска на Пруте, Карл из Бендер помчался туда во весь дух. Он без остановки проделал 120 верст верхом, думая только об одном: царь наконец-то у него в руках!

То, что он увидел, ошеломило его: русское войско удалялось от турецкого лагеря под барабанный бой и с развернутыми знаменами. Ближайший мост через Прут находился в 12 верстах, но Карл, «ничего не делавший, как другие люди», по замечанию Вольтера, переправился вплавь на коне и поскакал через покинутый русский лагерь к туркам. Остановившись у палатки Понятовского, король выслушал печальный рассказ генерала о случившемся.

С раскрасневшимся от гнева лицом Карл бросился к шатру великого визиря.

— Я имею право вести войну и заключать мир, — спокойно ответил Балтаджи на его упреки.

— Но разве не в твоей власти было все войско московитов? — горячился король.

— Наша вера предписывает нам мириться с нашим врагом, когда он молит нас о сострадании, — важно возразил визирь.

— Предписывает ли твоя вера заключать невыгодные договоры, когда ты можешь предписать какие угодно условия? — не унимался Карл. — Разве не от тебя зависело отвезти царя пленником в Стамбул?

Визирь, выведенный из терпения тем, что его отчитывает гяур, находящийся на положении полугостя, полупленника, заметил с сухой иронией:

— А кто бы управлял государством в его отсутствие? Не подобает, чтобы все короли гяуров были не у себя дома.

Карл не нашелся что ответить на такую дерзость. С негодующей усмешкой он опустился на диван рядом с визирем, не сводя с него презрительного взгляда. Внезапно сильным ударом шпоры он разорвал полу халата Балтаджи, быстро встал и уехал назад в Бендеры.

Понятовский еще задержался в шатре, пробуя уговорить визиря поспешить вслед за царем, но наступил час молитвы, и Балтаджи, не сказав ему ни слова, пошел совершать омовение.

По возвращении в Бендеры Карл нашел свой лагерь затопленным водами Днестра. Шведы просили у него разрешения перенести палатки выше к деревне Варницы, но Карл не позволил им этого.

— Я не боюсь Днестра, — отвечал он на все просьбы.

Тогда солдаты стали уходить тайком. Карл упорствовал до конца, хотя вода уже омывала ему ноги, и покинул лагерь последним. Таким образом, на нем буквально исполнилось предсказание, сделанное любимому им в детстве Гедеону де Максибрандару о том, что ему предстоит борьба с водой. Теперь предстояло исполниться и второму предсказанию, сделанному отважному рыцарю, — о борьбе с огнем.

КАЛАБАЛЫК[79]

Ну, кто еще? Любой приму я вызов!

Во мне отвага тысячи бойцов.

Таких, как ты, сражу хоть двадцать тысяч.

Шекспир[80].

После наводнения Карл перенес лагерь в Варницы, где построил три каменных дома: для себя и своей свиты, для канцелярии и для Гротгузена, у которого часто обедал. Свой дом король против обыкновения великолепно меблировал, чтобы внушить туркам большее уважение. Солдаты разместились в деревянных бараках.

Строительством каменных домов Карл хотел показать великому визирю, что собирается оставаться в Бендерах, пока не будут удовлетворены все его требования. Балтаджи, не забывший разорванного халата, решил поскорее выпроводить наглого гяура вон. Для этого он лично снесся с австрийским правительством, прося для Карла свободного проезда в Померанию. Вена ответила согласием, и визирь послал в шведский лагерь трех пашей, которые должны были убедить Карла в необходимости покинуть Турцию.

Король, догадываясь о смысле их поручения, в начале аудиенции заявил им, что, если они предложат ему что-либо, позорящее его честь, он их повесит. Салоникский паша, который должен был держать речь, смягчил слова визиря самыми почтительными выражениями. Когда он закончил, Карл вышел вон, не дав никакого ответа; позже туркам от имени короля передали, что он требует наказания великого визиря и 100-тысячного конвоя для проезда через Польшу.

Балтаджи понял, что нажил себе смертельного врага. Он приказал расставить караулы по всем дорогам от Бендер до Стамбула, чтобы перехватывать письма Карла. А чтобы сделать короля сговорчивее, визирь уменьшил шведам таим, то есть провизию, которую выдавали иностранным гостям и дипломатам.

Королевский дворецкий пришел к Карлу жаловаться на скудость припасов. Узнав о распоряжении визиря, король сказал:

— До сих пор вы давали есть два раза в день; с завтрашнего дня я приказываю вам давать еду четыре раза.

Бедный дворецкий не знал, что делать. Пришлось под большие проценты занимать у ростовщиков и пойти с протянутой рукой к иностранным послам. В Стамбул был послан шведский офицер, чтобы обратиться за помощью к европейским купцам. Ему удалось миновать караулы, но купцы отнеслись к его просьбе холодно; только англичанин Кук одолжил 40000 экю.

Тем временем интриги в султанском дворце не утихали. Понятовский еще из турецкого лагеря на Пруте написал султану письмо, где обвинил визиря в трусости и измене. Один старый янычар, возмущенный уступчивостью Балтаджи по отношению к русским и, главное, подкупленный Понятовским, взялся вручить письмо лично султану.