Читаем без скачивания Властелин булата - Александр Прозоров

В любом случае – первая битва закончилась победой. Лучники Ковыльника, скинув одежду, собирали оружие погибших врагов, не забывая и прочие ценности, если таковые встречались; помогали добраться до кораблей раненым, забирали погибших. За этим с западного берега наблюдали выстроившиеся для битвы египтяне: ровные ряды копейщиков, фыркающие в колесницах лошади, несколько сотен лучников с полными колчанами. Стояли и смотрели. Больше они ничего сделать не могли.

– Там же еще много богов, – задумчиво напомнила Валентина, созерцая это зрелище. – Есть кому командовать и есть кому сражаться. Почему они не переправились вслед за Сехмет?

– С нашей стороны многие великие тоже остались в стороне от битвы, – ответил непобедимый Один. – Например, ты. Или Фригг. Вы также не принимаете участие в схватках. У каждого из богов свой дар. Кто-то проливает кровь, а кто-то исцеляет раненых. Кто-то собирает души, а кто-то воодушевляет слабых духом. Кто-то повелевает рассветом, а кто-то водой. Полагаю, без лодок для смертных и ярости Сехмет таланты всех прочих родичей Исиды бесполезны. А может, они успели что-то задумать. Надеюсь, этого мы никогда не узнаем. У нас здесь осталось не больше тысячи воинов. С тысячей против пяти не справлюсь даже я.

Но в реку египетская армия, конечно же, не полезла. Похоже, стоящие в строю местные воины просто прикрывали свой берег, раз уж не удалось защитить противоположный. День постепенно двигался к закату, а ночью на протоку внезапно опустился густейший, непроглядный туман. Утром, когда он рассеялся, пятитысячное египетское воинство не увидело возле своих берегов никаких следов вражеского флота.

Никто уже и не помнил, как давно и по какой причине могучий и воинственный рыжебородый громовержец великий Перун срубил себе острог на берегу величественной и полноводной Колвы. Как это водится, под покровительство сына Сварога очень быстро переселились окрестные смертные, срубы длинных домов заменили собой простенький забор и стали первыми стенами Перми – города Перуна[3].

Покровительство сильного бога делало жизнь смертных легче, сытнее и безопаснее, молитвы сварожичей наполняли бога новой силой, и общими усилиями город богател, становился многолюднее. Новым жителям и их запасам, их лосям и козам с кабанчиками места в старых срубах уже не хватало – и потому округ Перми изначальной вскоре была возведена новая стена, потом еще одна, и постепенно Великая Пермь превратилась в неприступную твердыню с несколькими кольцами рубленых стен и пропаханной в двух полетах стрелы, далеко за огородами, глубокой заговоренной бороздой, не пропускающей через себя ни лихоманки, ни коровьей смерти, ни нежити, ни черных колдунов, ни простых проклятий с порчей и сглазами.

Непроходимая даже для самых могучих чародеев, сия черта никак не мешала проходу невинного ребенка, и потому однажды утром курчавый мальчуган, одетый в длинную беличью безрукавку и поршни из заячьей шкурки, пробравшись через заросли колючего бурьяна, спокойно перешагнул зачарованную преграду, достал из поясной сумки большой берестяной короб и двинулся по кругу, просыпая через отверстие в донышке тонкую белую струйку – то ли молотый мел, то ли перетертую сухую кость.

К тому времени, когда караульные на стене обратили на далекого скромного гостя свое внимание, он уже успел отсыпать широкий круг, половиной своей лежащий за бороздой, а другой половиной – снаружи, и нарисовать в центре размашистый крест.

В городе распахнулись ворота, наружу выскочили несколько воинов в легких длинных замшевых рубахах и сапогах, побежали прямо по грядкам – мальчишка же быстро добавил к рисунку маленькие трехлучевые свастики на концах креста. Откинул короб, оглянулся на воинов славного народа, отошел за круг, а на его место ступил обнаженный мужчина с качающимся на шее амулетом в виде серебряной бабочки с янтарным тельцем, с круглым щитом в одной руке и сумкой в другой.

Мужчина бросил щит, расписанный красно-желтой ломаной символикой в центр круга, раскрыл сумку, высыпал себе на ладонь горсть желтого порошка и сдул в направлении потемневших от времени стен Великой Перми…

– Плотью земли, из мертвой в живую и обратно в мертвую обращенною, заклинаю, – речитативом заговорил он. – Солнцем извечным заклинаю, силой духов небесных заклинаю…

– Эй, бродяга! Пошел вон! – подбегая, закричали воины. Но тут из бурьяна внезапно поднялись многочисленные лучники, одетые в бесформенные меховые балахоны, быстро затренькали тетивы – и стражники, не успев даже копий своих поднять, попадали на землю. Лучники же мигом залегли обратно, совершенно растворившись в бурьяне, а голый мужчина расплескал из бурдюка какую-то жидкость:

– …Водами текучими заклинаю, ветрами буйными заклинаю, – он выпустил с ладони в воздух легкое перышко, а затем развеял еще какую-то пыль, – дымами-туманами заклинаю! Нет тебе, ветер, преград на земле отчей, от края и до края ты над ней летаешь! Нет тебе, вода текучая, преград на земле отчей, от края и до края ты по ней растекаешься…

Вокруг чародея стали падать стрелы, пока еще на излете, но пермские стрелки приближались, работая из луков прямо на ходу.

– …Нет тебе, дым костров, преград на земле отчей, летишь ты по ней, куда пожелаешь…

Одна стрела впилась колдуну в плечо, другая насквозь пронзила предплечье.

– Так бы и мне, от земли сей рожденному, плоть от плоти ее, кровь от крови, преград на земле сей от края и до края нигде не было…

Обнаженный чародей выдернул стрелу из руки, обильно смочил ладонь своей кровью, опустился на колено и с размаху впечатал пятерню в борозду.

Славянские воины остановились, нутром ощутив, что случилось нечто страшное и непоправимое.

Колдун выпрямился, выдернул вторую стрелу, повел плечами. И сделал шаг вперед, прямо через борозду. Громко захохотал и раскинул руки. И в тот же миг со всех сторон из травы, из кустарников, из лесной чащи ринулись через борозды бесчисленные звериные стаи – барсуки, росомахи, волки и медведи, рыси и тигры, и даже лоси с оленями бок о бок помчались на врага, послушные магической воле величайшего чародея.

Воины попытались отстреливаться – но куда там! Им удалось убить десяток зверей – но славян захлестнуло сразу целым потоком, сбивая с ног, вцепляясь зубами и раздирая когтями, оглушая ударами рогов. Когда тебя грызут сразу в сотню пастей – даже белка оказывается смертельно опасным зверем, в минуту обгладывающим до костей.

Обнаженный чародей шел среди звериного потока, морщась от боли – ведь повелевая животными, он ощущал каждый нанесенный им удар, словно удар по своему телу, каждый укол казался ему собственной раной, смерть каждого зверька откладывалась в его душе несмываемым ожогом. Никогда ранее Любый не позволял себе подобных жертв. Однако недавняя встреча со славянской богиней убила в нем жалость. Жалость к себе, жалость к врагам. Жалость к живым существам, оказавшимся во власти посланца небесных духов.