Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня ещё есть время, я не могу жениться до второго совершеннолетия.
– Второе совершеннолетие? Это как?
– Второе, оно же Большое совершеннолетие – это третья семёрка лет. То есть двадцать один год. В первые семь лет ребёнок и считается ребёнком, он в основном играет, не имеет обязанностей. Во вторые семь лет он становится учеником и обязать начать собственно учёбу. Здесь уже дома заканчиваются все игры и развлечения, он учится со старшими братьями и сёстрами у гувернёров и приглашённых учителей, при этом тебя могут наказывать за плохие успехи и особенно лень. За пару лет до Малого совершеннолетия, в двенадцать лет, отрок поступает в Ликею, чтобы в четырнадцать, с момента Малого совершеннолетия, учиться уже в Академии. И если с семи до четырнадцати лет за юноту отвечают родители или наставник, то с Малого совершеннолетия он сам несёт ответственность за себя. А в двадцать один год свершается Большое совершеннолетие, тогда он становится официально взрослым и несёт ответственность за себя и других.
Ингрид слушала, разинув рот.
– А-а-а, вот как, – задумчиво протянула она.
– Юноши не могут вступать в брак до Второго совершеннолетия. Поэтому почти десять лет я могу не волноваться.
– Да, целых девять… – Ингрид засмотрелась на ослепительно белую дорожку в березняке у склона холма. – А я, выходит, уже в феврале или марте встречу своё Малое совершеннолетие.
– Да? А, да, ты ведь говорила. Всё время забываю, что ты старше. Только я не понял, почему ты начала говорить о браке.
Ингрид ужасно смутилась и отвела глаза.
– Прости, просто ты… Я хотела спросить тебя, как друга… Как мальчика… На земле мне не с кем говорить об этом, ты сам всё видел… – Ингрид совсем стушевалась, не зная, как задать свой вопрос.
– Ингрид, у меня одна старшая сестра и три младших. В нашем доме уже второй год не стихают волнения по поводу замужества старшей сестры. И они не стихнут до тех пор, пока не выйдет замуж младшая. Мелании всего три года, то есть ещё лет пятнадцать моя мама будет заводить об этом толки. А к этому времени мама уже точно станет бабушкой и начнёт хлопотать о внуках и внучках.
– Тебя достали эти разговоры. Выходит, я просто тебя загружу.
Нафан замотал головой и улыбнулся:
– Нет, ты неправильно меня поняла. Я хотел сказать, что уже невольно начал разбираться в девичьих делах сердечных.
Ингрид присела, опираясь рукой на лыжную палку. После лыжного бега она была вся румяная, а тут раскраснелась ещё больше.
– Нафан, а что бы тебе понравилось в твоей будущей жене? В смысле, на что бы ты обратил внимание, выбирая невесту?
Нафан оторопел.
– Э-э-э… – Его глаза поползли на лоб, – Это, мягко говоря, не самый простой вопрос.
Ингрид мысленно посмотрела на их разговор со стороны: выглядело так, будто она напрашивается к нему в невесты.
– Нет, ты неправильно меня понял! – быстро сказала она. – Я хотела спросить: какие качества в девушках здесь ценятся больше всего? Нет, опять не то… да что ж это такое…
Она сама запуталась в своих мыслях. Нафан пристально посмотрел на неё.
– А зачем ты спрашиваешь?
– Нафан, на земле мне не с кем говорить об этом. Подумай сам, у нас там больше половины семей в разводе, друзей у меня нет совсем, а приятели не в счёт. Я ни с кем не могу серьёзно поговорить о браке. Мне не у кого учиться быть женой. Кого, как не тебя, мне об этом спрашивать?
– Может, лучше об этом поговорить с Хельгой? С Артемидой? Только к Гелле не подходи. Она взорвётся, если к ней кто-то ещё подойдёт с вопросом о замужестве.
– С девочками я, конечно, смогу поговорить. Но меня интересует твой взгляд, как юноши.
Нафан облегчённо выдохнул.
– Я просто не ожидал такого вопроса. Я, правда, не знаю, что сказать. Спасибо за доверие, конечно. Мне надо подумать. Наверное… я бы ценил в жене хозяйственность. Хотя я и это не могу сказать точно.
Ингрид печально нахмурила брови. Нафан продолжил:
– Ингрид, я пока мало думал на эту тему. Но когда мы были на военных сборах, я мечтал о тепле домашнего очага. Когда поспишь пять ночей на ледяной земле, где нет возможности согреться, когда ешь стоя, не можешь нормально умыться, тогда начинаешь особенно ценить дом. Чистый опрятный дом. Это покажется смешным, но на пятую ночь мы перед сном в палатке мечтали, кто чего хочет… Все сказали, что хотят в терму, в кресло у очага и горячего хлеба с чаем. И чтоб мама обняла.
Сначала Ингрид слушала его ответ, но под конец внимание рассеялось. Она смотрела вниз с холма, как будто ничего не видя перед собой, но вдруг резко вытянулась. Внизу на дорожке появился всадник на белом коне. Конь неторопливо двигался шагом, взрывая глубокий снег на нехоженой после снегопада дорожке. Ингрид внимательно пригляделась и потянула за рукав Нафана:
– Кажется, это Улав.
– Не кажется, а точно он! – Нафан сам был рад, что разговор сменился на другую тему.
– А чего это он не на лыжах?
– Он конник такой. – Нафан по-доброму усмехнулся.
Ингрид хитро прищурила глаз.
– Хех, от лошадей его ну просто не оторвать, а я сюда сама пришла, на лыжах, – сказала она голосом мамы дяди Фёдора. – А концерт на плёнку записан.
– Чего? – удивился Нафан.
– А, ты не в курсе. Это же «Простоквашино»!
– Чего? Какое «Простоквашино»?
– Слушай, у нас же уже время! Буквально минут десять, чтобы вернуться во Дворец, я тебе по дороге расскажу.
Всадник внизу выбрался из глубин снега на утоптанный участок, конь почувствовал твёрдую дорогу и пошёл уверенной рысью. Улав так и не заметил их, стоящих на холме среди зимних голых стволов.
Ингрид и Нафан припустили назад по короткой дороге, но всё равно идти надо было быстро, по пути они нагнали и Эдварда, и Хельгу, и Артемиду. Чтобы не переехать друг другу лыжи, они держали дистанцию, а рассказ про Простоквашино Ингрид пришлось начинать три раза, поскольку всем хотелось послушать про дядю Фёдора, пса и кота.
Все отправились на обед. За две недели до Рождества в Междумирье постились. Ингрид с непривычки ела ещё больше обычного. Больше всего ей не хватало сыра и масла, остальных исчезнувших блюд она даже не заметила. Раз за обедом Уранос Пифагор вставил едкое замечание по поводу её аппетита, будто он специально только ради этого прошёл мимо ученических столов. Не столько воззвал к совести, сколько испортил настроение. Но и испортил ненадолго – к ужину Ингрид снова навернула втрое больше обычного.
Вечером 31 декабря она не пошла в термы ради визита на землю – в 21 час её и след простыл. Ингрид слилась с копией в тот момент, когда та сидела за письменным столом и красила ногти на руках бесцветным лаком. Кузен подошёл под конец процедуры и от нечего делать начал лупить её своими праздничными штанами. Ингрид увернулась от первых четырёх ударов, но в момент слияния, когда головная боль парализовала её на несколько секунд, увернуться не получилось. Детские брючки кнутом налетели на свеженакрашенные ногти, и от ровного слоя лака ничего не осталось. Ингрид жалобно вскрикнула, увидев, что труды над красивыми ногтями к празднику полетели в тартарары.
– Блин, Эрик! Прекрати! – заорала она.
– Что ты там орёшь? – раздался из коридора голос мамы.
– Уберите кто-нибудь Эрика! – крикнула Ингрид в ответ.
– Он тебе что, мешает? – снова услышала она из коридора.
– Он меня бьёт штанами!
– Ну и что?!
– Он мне весь лак смазал с ногтей!
– Переживёшь! Подумаешь, лак!
– Эрик, прекрати! – Ингрид могла остановить его только ногой, но в этот момент вошёл дядя Саша, муж тёти Оли и отец Эрика.
– Ты чё, охренела? – гаркнул он, видя, как Ингрид пытается ногой отбрыкаться от назойливого кузена.
Дядя Саша двинул Ингрид в плечо, взял уже вопящего Эрика на руки и ушёл с ним, приговаривая:
– Пойдём от этой идиотки малолетней…
– Ингрид, ты что, не могла по-другому? – Теперь в комнату вошла мама, всплеснув руками.
– Ну мама-а-а,
