Читаем без скачивания Молчаливая слушательница - Лин Йоварт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осталась только его комната. Стараясь не заглядывать в темное зеркало трюмо, я распахиваю шкаф и выдергиваю из задней стенки гвоздь – тот самый, на котором висели багровые крики. Кладу его рядом с пакетом для вещдоков, возвращаюсь в спальню и открываю первый широкий ящик под зеркалом.
Пусто. Видимо, эти два ящика принадлежали маме, и старый ублюдок просто выкинул ее вещи в мусор.
Однако второй ящик не совсем пуст – от моего рывка к передней стенке что-то выкатывается. Квадратная деревянная коробочка, которую учитель столярного дела вручил мне в первый день в старшей школе Блэкханта. Я тогда подумала, что это подарок от школы, но учитель объяснил: под конец учебного года Марк хотел смастерить что-нибудь для мамы. Коробочку он не закончил («ее осталось покрыть лаком»), и на время каникул учитель благополучно запер ее в кладовке. Только Марк не вернулся.
Опускаюсь на кровать. Вот Марк обрадуется! Я ведь отдала подарок маме, а та, оказывается, хранила его до самой смерти. Марк удивится не меньше меня – отец не выкинул коробочку? Надо же… Возможно, просто не заметил ее. Хотя он мог и не знать, что коробочку смастерил Марк.
Глядя на пустые мамины ящики, думаю – как же одиноко и пусто ей, наверное, было после нашего с братом ухода… От жгучего чувства вины у меня перехватывает дыхание. Я ни разу не позвонила маме, она так и не узнала, жива ли я. В поезде, в день побега, я твердила себе: мама ничем не лучше отца, она не защищала нас, не пробовала спасти. Таким образом я просто пыталась избежать чувства вины. Без семьи, денег и возможностей мама была такой же пленницей, как и мы, дети.
Решено. Когда мусорные контейнеры заберут, я съезжу на кладбище, попрошу прощения.
Встряхиваю коробочку. Внутри что-то есть, легкое. Снимаю латунную защелку с крючка и поднимаю крышку. Множество маленьких бумажных прямоугольников – газетные вырезки. Высыпаю на ладонь несколько штук, беру одну. Это некролог дяде Биллу от тети Розы. Сзади к бумажному лоскутку прикреплено что-то пожелтевшим скотчем. Переворачиваю, читаю еще один некролог.
ХЕНДЕРСОН, Уильям. Брат Джорджа, деверь Гвен, дядя Марка, Рут и Джой. Ты храбро сражался, защищая нашу нацию. Да благословит тебя Господь!
Три строчки. Никаких тебе «возлюбленный» брат или «любимый» дядя. Даже мне известно, что следует писать «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя», но это означало бы оплату лишней строчки. Беру наугад еще четыре вырезки, бегло просматриваю. Два некролога каким-то незнакомцам, затем – третий, от которого к глазам подступают слезы.
ЛАРСЕН, Роберт. Добрый сосед-христианин, чью улыбку будут помнить всегда. Джордж и Гвен Хендерсон
Я злюсь – почему родители не добавили к подписи мое имя? И почему тут нет даты? Я не знаю, когда умер мистер Ларсен. Хотя какая теперь разница…
Четвертая вырезка. Не скажу, будто они мне интересны; я просто отдыхаю перед откручиванием зеркала и разбором другой крупной мебели в комнате.
Это не некролог, но заметка тоже короткая и по существу.
ХЕНДЕРСОН, Джордж и Гвен объявляют о благополучном рождении Марка Джорджа 31 июля. Спасибо доктору Мерриуэзеру.
Перечитываю эти строки и уже не понимаю, на кого злюсь сильнее: на мертвого отца или на сбежавшего брата. Рву короткую заметку надвое, еще надвое, кусочки планируют на серый ковер.
Все эти люди из коробки – в прошлом, в том числе и Марк. Я захлопываю крышку, возвращаю на место защелку, отшвыриваю коробку. Она отскакивает от матраса на пол и исчезает из виду.
Выношу на улицу содержимое первого отцовского ящика, обливаюсь по́том и сыплю проклятиями: я-то думала, что самостоятельное опустошение дома станет чем-то вроде катарсиса… Лучше бы заплатила кому-нибудь!
С ящиками покончено. Нет, не могу притворяться, будто мне все равно. Достаю коробку, вываливаю бумажки на голую кровать, где умер отец. Отыскать вырезку не составляет труда.
ХЕНДЕРСОН, Гвен. Любящая жена Джорджа, любящая мать Марка, Рут и Джой. Ты всегда была моим солнечным светом.
Как он смел?! Как смел упоминать треклятую песню, словно наша семья и их брак были полны любви и солнечного тепла? Господи, ненавижу эту песню!
Мои пальцы без устали разгребают объявления, отбрасывают ненужные, ищут то, которое интересовало меня давно.
Вот оно. ХЕНДЕРСОН, Рут Поппи.
Торопливо читаю.
Минуточку, тут ошибка. Грубая ошибка.
Слова на крошечном бумажном прямоугольнике расплываются, я зажмуриваюсь, пытаясь прогнать слезы и осмыслить прочитанное. Года нет. Почему на некрологах не ставят дату, хотя бы год?!
Мысли лихорадочно скачут, вязнут в грязи. Что сказала мама, когда я спросила: «Почему ты их всех зовешь Рут?»
От жары, пота и запаха отцовской смерти меня мутит, но я заставляю себя перечесть невероятные слова.
ХЕНДЕРСОН, Рут Поппи. Возлюбленная дочь Джорджа и Гвен, младшая сестра Марка, сестра-близнец Джой. В наших руках – на мгновение, в руках Божьих – навеки.
Сестра-близнец? Нет-нет-нет. Несчастье – ее убийство – случилось до моего рождения. Меня зачали и родили лишь потому, что Рут умерла. Какого черта тут происходит?!
Глава 64
Джой и Рут
Январь 1961 года
– Что это? – спросила мама, указывая на коричневый бумажный пакет под мышкой Джой.
– Домашнее задание по Библии.
До чего же легко с ее языка начала слетать ложь…
В спальне Джой достала из бумажного пакета блокнот, полученный от миссис Фелисити, и Рут пришла в восторг.
– Обязательно спрячь. Нельзя, чтобы блокнот нашел отец. Да и мама тоже.
Они оглядели скромную комнату, и Джой предложила:
– Во второй ящик, под мой старый свитер?
Рут кивнула. Теперь, когда Джой подарили новый горчичный свитер, старый послужит блокноту надежным укрытием.
Вечером после чая девочка вытащила блокнот и положила на письменный стол. Страницы нетерпеливо ждали, просили заполнить их удивительными словами и образами.
Джой открыла блокнот, взяла синюю ручку. Она уже знала, какое слово напишет первым. Однако, занеся ручку над бумагой, остановилась. Надо бы поупражняться, чтобы не испортить красивый блокнот. Джой нашла старую тетрадь по математике и начала писать на внутренней стороне задней обложки слово «аннотация» – раз за разом. Наконец буквы стали хоть немного походить на алфавит мистера Пламмера вверху школьной доски. Правда, они все равно были неряшливыми и кривыми. Отец покачал бы головой, он всегда так делал из-за почерка дочери. Иногда недовольно шикал.
Рут шепнула с кровати:
– Да что он понимает в словах и образах? К тому же ему этого никто никогда не покажет!
Джой подтянула к себе блокнот и вывела «аннотация». Отдышалась. Чуть отступив, добавила описание слова. Оценила результат, вздохнула.
– Почерк не имеет значения, Джой. Давай дальше.
Джой кивнула и через строчку написала «напыщенный». Вновь набрала побольше воздуха, готовая сделать описание, и тут Рут сказала:
– Ты как будто составляешь собственный словарь.
Джой заполнила целую страницу. Получилось пятнадцать слов с объяснениями. Она отложила ручку, прошлась по комнате.
– Здорово, – прокомментировала Рут. – Очень здорово.
Джой вернулась к столу, прочла написанное и почувствовала…
